повезут на тот самый Урал под конвоем, но в сорок втором это было
смутное ощущение, от которого появилось желание заплакать словами
от страшного дискомфорта души. И от этого желания - к первой мохно-
рылой попытке...
(Из литературной записи «Речь о реке», 1995 г.).
* * *
Ветряки пламенели
От червонного
Цвета заката.
Мужики собирались
И пели -
До стыни в груди!
Про зозулю-кукушку,
Что летела
Над отчею хатой...
Как лихих запорожцев
Атаман Дорошенко водил...
Пахло осенью терпко.
И возраста не было в теле.
Жизнь была еще вечностью.
Сердце не знало тоски.
Над осенними вербами
Птицы летели,
Летели,
В чистом небе вечернем
На степь развернув косяки.
Закачалась земля.
А потом
В тишине
36
Кто-то просто
«Умираю...» - сказал.
(Я скорее прочёл по губам).
Разбегались стада.
Табуны торопились по просу.
Начиналась война.
Счет иной
Открывала судьба.
Пахло гарью и горечью
Поле под Красной Яругой.
Крестокрылые
Небо взорвали,
Мою тишину.
А потом
Много жизней
Пройду я,
Сомкнув круг за кругом.
Гляну в зеркало.
Вздрогну.
И сам от себя отшатнусь.
ДОЖДЬ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Низкое небо.
Подводы.
Ночь. Непокой. Неуют.
Дождь сорок первого года
Падает в память мою.
Медленно.
Косо.
Отвесно.
Кажется -
Вечность шуршит
Каплями будущих песен
В детское поле души.
Будто бы хочет впечатать
Всё, что кончается здесь:
Неповторимость печалей,
Неповторимость дождей.
Неповторимое детство -
Этот мгновенный пролог,
Зная,
Как долго мне греться
Памятью этих дорог.
1941
Ни седоков,
Ни окриков погони -
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок
В ночное поле
37
Скачут,
Скачут кони
В ночное поле,
В призрачность дорог.
Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной единой масти
Исход коней
С трагической земли.
Багровый свет -
То знаменье иль знамя?
Предвестный свет
Грядущего огня...
Я жив ещё
И до конца не знаю,
Как это всё
Пройдет через меня.
АВГУСТ
Медленно падает
В землю крестом колокольня.
Падает вечность
На белые лица солдат.
Огненным было
В том августе
Небо и поле.
Красные травы.
И красная в речке вода.
Тем, кто останется,
Будут иные рассветы.
В тех, кто уходит,
Понятья уже смещены.
Жизнь, что за болью,
Теперь непонятного цвета:
Августа, смерти,
Пожара,
Ночей
И войны. Я не ушел.
Но в сегодняшнем
Мире великом
Вдруг задохнусь
Давним августом
В красной пыли
И закричу,
Раздираемый сотнями криков
Тех, что живыми
Сквозь август
Пройти не смогли.
38
* * *
Дым над осенью,
Резкий и синий.
Едкой гарью
Октябрь напоён.
Дым. И дождь
По военной России,
Проникающий в сердце моё.
Дождь:
По горьким солдатским усмешкам,
По глазам,
По стальному стволу.
Догорают избы головешки.
А над полем - кувшин на колу...
Кони. Кони.
Блестят, как тюлени.
Где-то справа машины гудят.
Прикрываю руками колени,
Меж лопаток -
Мурашки дождя.
И не знаю, зачем,
Но запомню:
Что-то слышно
В недальней пальбе.
Что-то думают мокрые кони
О своей
И о нашей судьбе.
Начинается новая эра,
Отсекая дороги назад.
Я рождаюсь вот здесь,
В сорок первом,
Мёртвым сверстникам
Глядя в глаза.
* * *
Что случилось,
Молодость,
С тобою?
Говори
И не щади меня.
Расстреляв последнюю обойму,
Почему не вышла из огня?
Почему,
Взрывая крепость быта,
В сердце бьют
Обугленные дни?
Скольких мы оставили убитых,
Так и не успев
Похоронить!
Поле, поле...
Поле не пустое.
Я до самой смерти
39
Пронесу -
Жители,
Спешившие на стоны,
Псов голодных
Видели в лесу.
Я поверю
Снам и ворожеям.
Молодость,
У скорбного села
Почему осталась в окруженье
И ко мне
Пробиться не смогла?!
Вспомню - плачу.
Не могу.
Нет власти:
Слышу,
Вижу,
Как идут бои.
На бегу
Редеющие части -
Годы отходящие мои.
ОГНЕВАЯ СТРАНА
Забери меня, память,
Домой пусти,
К тем дымам,
Что гуляли в овсе.
Огневая страна моей юности,
Ты во мне -
Навсегда, насовсем.
Обними меня
Давними стужами,
Чтоб не смог я
Уйти никуда!
Ослеплённый тобой
И контуженный,
Не в свои
Завернул я года.
Ни огня.
Ни окопа.
Ни выстрела.
Раскалённый
Подай карабин!
И дождями
Бинты мои выстирай,
Забери ты меня,
Не губи.
Что ж ты, Родина,
Что же ты,
Что же ты?..
Никогда я не бил наугад.
40
Я по крику,
По хрипу,
По шёпоту
Различу
Своего
И врага.
ПО РАЗЛОМАМ ВОЕННОЙ ЗЕМЛИ
Юз Алешковский устроил бунт в ар-
мии в 1949 году, за что был осуждён на
четыре года, а впоследствии эмигриро-
вал. Михаил Сопин сделал примерно то
же самое через два года, был признан
шизо фреником, и это клеймо осталось на
всю жизнь. Случилось это так.
После войны Мишка, имеющий к
тому времени пятиклассное образо-
вание, жил с бабушкой на Курщине,
работал в колхозе. Потом вернулся в
Харьков, кончил ремесленное учили-
ще.
Вместе с матерью трудился токарем
на заводе, где когда-то служил испыта-
телем танков его отец. Но надолго там
не задержался - ушел бродяжничать
вместе с подростками, сбежавшими из
колонии Макаренко. Ребята «прокати-
лись» до Владивостока и обратно. В 1949
году Михаил был арестован за хранение
оружия. Отбывал на строительстве кот-
лована Цимлянской ГЭС. Через полтора года освободили по амнистии.
И почти сразу - армия. Михаил был зачислен в танковый десантный ба-
тальон - по тем временам войска элитные. Он был водителем-механиком.
О послевоенной Красной Армии обычно отзываются хорошо: дедов-
щины ещё нет. Однако вспомним фильм «Анкор, ещё анкор», который не
могут простить режиссеру Петру Тодоровскому генералы. Были, были и в
той армии свои проблемы...
Одна из них - расслоение: молодых офицеров, «не нюхавших пороха», и
призывников, побывавших в полосе боевых действий. Опалённые войной
не признавали унижения, неуважения к личности, мелочных придирок.
Они легко вступали в конфликты, реагировали нервно, могли стать не-
предсказуемыми в поведении. Например, заходит лейтенант в казарму
перед сном, требует выстроиться по форме, а солдату надоело обуваться-
разуваться. Он сунул портянки под матрац, а сам голыми ногами - в сапо-
ги. У лейтенанта взгляд зоркий:
- Это что такое из-под матраца торчит? Что за сопли?
- Это не сопли, а солдатские портянки!
- Мо-олчать! Ты в какой армии служишь?
41
- В американской!
- Что-о-о?!
- Вы что, сами не знаете, какая здесь армия? (И поехало-пошло...).
Или так: в час ночи, когда сон солдата должен быть особенно крепок,
его вызывают в штабную комнату на проработку. Михаил сорвался и,