С радостью встретив весть о женитьбе брата, Яницкий, ничтоже сумняшеся, потребовал, чтобы свадьба была в Варшаве. Больше того, Шурка обещал взять на себя все хлопоты, вдобавок предоставляя молодоженам на неограниченный срок свой особняк.
Да, Варшава — не здешнее захолустье, так что никому из соседей не придет в голову обижаться. И, пожалуй, по возвращении некоторым из них можно будет послать уведомление, и уж коли кто явится с поздравлениями, то конечно же пан Пенжонек не преминет воспользоваться таким визитом.
А то, что ему, управляющему, так неожиданно перешедшему в ранг родственника, не терпится поговорить, Тешевич понял еще во время званого вечера. Уже тогда, прямо за столом, на добром подпитии, Пенжонек начал убеждать пана Алекса, к какому древнему и славному роду принадлежит его избранница…
Собираясь перечитать еще раз так обрадовавшую его телеграмму, Алекс подошел к окну и вдруг увидел подкативший прямо к парадному входу дорожный тарантас. Кучер осадил лошадей, и на посыпанную песком дорожку выпрыгнул не кто иной, как прикативший вслед за телеграммой Шурка Яницкий.
Сбежав по лестнице, Алекс задержался на последней ступеньке и, увидав брата уже в дверях, радостно выкрикнул:
— Шурка, ты!… Вот молодец!
Яницкий, едва успев войти в дом, тут же сгреб брата в охапку и сразу начал:
— Сашка, поздравляю! Не удержался, приехал посмотреть!
— Ну вот, — хозяин сокрушенно развел руками. — А невеста уехала, за приданым…
— Так приедет же! — рассмеялся Яницкий. — Поговорим пока, и вот что, прикажи поесть, а то проголодался за дорогу. Я ж телеграмму отправил и думаю, чего тянуть, сел в поезд и к тебе…
За столом Шурка был необыкновенно весел, много шутил, грозился даже отбить у брата невесту, чтобы жениться самому, но при всей довлеющей в разговоре матримониальной теме от Алекса не укрылось и то, что Яницкий тщательно избегает разговора о своих делах.
Тешевич молча слушал, улыбался, иногда коротко отвечал и в то же время нутром чувствовал, что Шурку что-то подспудно давит. Сначала Алекс решил было, что дело в недавнем ранении, и когда Шурка замолчал в очередной раз, спросил:
— Шур, ты погоди, у тебя со здоровьем-то как?
— Ты что, думаешь, я все из-за той раны такой взвинченный?
Яницкий понял, что брат догадался о его состоянии, и внимательно посмотрел на Алекса.
— А тебе что, мало? — усмехнулся Тешевич.
— Это что! — Шурка сердито стукнул кулаком по столу, и его настроение враз переменилось. — В другом беда, Аля, в другом…
— Я знаю, Шура… — Тешевич набычился. — Это другое в том, что мы с тобой здесь, а не там…
— Точно! — Яницкий тихонько выругался. — Только я думал переиграть можно, а там, Аля, уже ничего не выйдет…
— Как не выйдет?
Алекс внезапно осознал, что, несмотря ни на что, надежда на возврат прошлого еще жива…
— А так, Аля… — Яницкий сжался. — Я-то, дурак, надеялся, придем, и все!…
— Погоди, погоди… — догадавшись, в чем дело, Тешевич вздрогнул. — Ты что, снова был там?
— В том-то и дело, Аля, что был! И не сам, а с отрядом! И ничего не вышло! Ни-че-го!… И я понял почему, Аля… Понял!
— Что же ты понял, Шур? — тихо спросил Тешевич.
— Как они это сделали…
Яницкий пару секунд крутил в руке вилку с серебряной монограммой и вдруг, отбросив ее в сторону, случайно задел бокал, отчего тонкий, хрустальный звон повис в комнате.
— Мы, Шура, все поняли… — Тешевич сжал кулаки. — «Грабь награбленное»! На такой призыв всегда рвани достаточно…
— Не только это, Аля, не только… — недавнее благодушие напрочь исчезло с лица Яницкого, и казалось, он вот-вот начнет скрежетать зубами. — Сначала аристократов — вон! Остальные, сдуру: «Ура!», ан и их всех — вон! Только по очереди! Офицеров — р-раз! Фабрикантов — р-раз! Буржуев, помещиков, кровопийцов-исплу-а-таторов — р-р-раз! А на деле, всех к ногтю!… По очереди!
— Постой, постой… — От Шуркиной горячности Алекса взяла оторопь. — Все ж говорили, восстали мужички…
— Говорили, — Яницкий так же внезапно успокоился и кивнул головой. — Отступила коммуния! Теперь там НЭП, продналог, землю мужички пашут, только вот для нас с тобой, Аля, места там больше нет…
Шурка внезапно всхлипнул и, закрыв руками лицо, ткнулся головой в стол, а Тешевич, чувствуя в душе такую же опустошенность, лишь молча гладил взъерошенные волосы брата, пытаясь хоть как-то успокоить и его и себя…
Свадьбу, как и предлагал Яницкий, сыграли в Варшаве, обвенчавшись без лишнего шума в православном храме неподалеку от форта Совиньского. Шафером конечно же был Шурка, который, к удивлению Алекса, воспринял это торжество почти как свое.
По выходе из храма Тешевич не удержался и, улучив момент, наклонился к Яницкому:
— Спасибо, Шур. Я, признаться, не ожидал…
— Я сам не ожидал, Аля… — Яницкий весело подтолкнул Тешевича в бок и быстро оглядел выстроившийся вдоль тротуара небольшой свадебный кортеж. — Ну, вроде бы все в порядке… А ты как, держишься?
— Держусь, — улыбнулся Тешевич.
— Ну держись… Еще часика два посидишь с гостями, а потом вы с Хеленкой к себе отправитесь. Я вам на втором этаже отвел комнаты. Отдохнете…
— Да, не мешало б… — устало согласился Тешевич.
Алекса и впрямь утомила церемония, не вызывавшая у него ничего, кроме досады и усталости. Как-то уловив это, Шурка встревожился.
— Что, что-то не так?
— Нет, нет, что ты… — успокоил его Тешевич.
— Ладно, — облегченно вздохнул Шурка. — А вообще, чтоб знал, Хеленка у тебя — высший класс!
Тешевич хотел было ответить, но Яницкий, заметив какой-то одному ему видимый непорядок, заторопился:
— Подожди, Аля! Наговоримся еще…
Тешевич посмотрел ему вслед, поймал под вуалью ждущий взгляд Хеленки, галантно помог ей сесть в экипаж, и, едва сам Алекс опустился на сиденье рядом с новобрачной, как кортеж стронулся с места, наполняя узкую улицу цоканьем подков, фырканьем лошадей и шинным шорохом…
За свадебным столом было всего человек двадцать, но Тешевич, сидевший рядом с Хеленкой, нарекать на Шурку не имел оснований. Рядом с Пенжонеком обосновался такой же пожилой и пышноусый полковник в полной парадной форме, а за ним — вперемежку с дамами — еще несколько старших офицеров в сверкающих шитьем мундирах.
Другую сторону стола занимали русские, и здесь главным был полковник Чеботарев, приехавший, как понял Тешевич, специально из Парижа чуть ли не по Шуркиному вызову. И так же рядом с ним разместились офицеры в старых русских мундирах, по всей вероятности — соратники Шурки по его походу.
Кто они, Тешевич не знал, но выглядели гости весьма респектабельно и, видимо наслышанные от хозяина о виновнике торжества, глядели в сторону новобрачных весьма благосклонно. Замыкал стол вечно улыбавшийся капитан Вавер, и хотя его присутствие было Тешевичу несколько неприятно, он понимал, что не пригласить его Шурка просто не мог.
Полковник Чеботарев, бывший на свадьбе за посаженого отца, проявил себя с самой неожиданной стороны и не только веселил всю честную компанию, но и подтрунивал над Пенжонеком, выясняя у пышноусого толстяка, как ему удалось так сохраниться со времен, но меньшей мере, Речи Посполитой.
Пенжонек в свою очередь отшучивался, ссылаясь на климат, а потом, пустив на радостях слезу, прокричал: «Горько!» Гости его вежливо поддержали, и Тешевич в первый раз поцеловал Хеленку, ощутив мягкую податливость ее губ.
Некоторая чопорность быстро исчезла, никакой натянутости за столом не ощущалось, скорее наоборот, гости чувствовали себя непринужденно, не забывая время от времени отпускать пышные комплименты Хеленке. Даже Пенжонек сумел привлечь к себе внимание польской стороны во главе с важным полковником, продемонстрировав прекрасное знание своей и Хеленкиной родословной, начиная ее чуть ли не со времен Пястов.
Где-то через час Яницкий поднял гостей из-за стола и, пустив горластый граммофон, заставил Тешевича открыть танцы, пройдя с Хеленкой первый тур вальса. И уж коли так получилось, что с девушкой, ставшей в силу обстоятельств его женой, Тешевич знакомился только сейчас, он постарался, по крайней мере, при гостях, уделить ей максимум внимания.