И именно этот жест, словно обухом ударив Тешевича, заставил его сорваться с места. Поспешно одевшись, он обернулся и увидел, что Хеленка пристально смотрит на него, не выпуская из рук мокрого пледа. Кое-как застегнув пуговицы, Тешевич забрал у Хеленки плед и, взяв ее за руку, повел к машине. Единственно, что она успела, это, изогнувшись ящерицей, подхватить другой рукой баретки с песка и, уже влезая в автомобиль, обуться.

Запыхтел мотор, шестерни в мосту гыркнули, и Тешевич, не разворачивая машины, задним ходом погнал «аэро» на увал. Уже много позже, где-то на дороге, когда все происшедшее у заводи дошло до сознания поручика во всей полноте, он резко остановил машину.

С минуту Тешевич неподвижно сидел рядом с Хеленкой и молчал. Он думал, как ему теперь быть с этой фактически незнакомой и в общем-то чужой женщиной. Но одновременно поручик четко осознавал, кто он теперь в ее глазах и, зная, что другого выхода у него просто нет, глухо сказал:

— Сударыня… Разрешите предложить вам руку и сердце…

— Что?… — Каменно молчавшая Хеленка вскинулась, и уже знакомо-распахнутые глаза как бы уперлись в Тешевича. — Вы что? Правда?… Делаете мне предложение?

— Да, — коротко выдохнул Тешевич и добавил: — Я понимаю… Мне нет оправдания…

— Не надо! — Хеленка схватила Тешевича за руку. — Это… Это я виновата! Я знаю… Вам было так тяжело… А вы… Вы просто сорвались! И я… Я недостойна….

Тешевич вздрогнул и, явно только сейчас сумев разглядеть удивительную красоту сидевшей с ним рядом девушки, тихо спросил:

— Вы мне отказываете?

— Нет, пан Алекс… — Хеленка осторожно, словно с опаской, прижалась к плечу Тешевича. — Нет… Я не могу отказать вам… Ни в чем… Пусть будет как вы хотите… И если вы не передумаете… То я… Я… Согласна…

Мокрый холод пробирал до костей, но Шурка, как мог, терпел, а на давно ожидаемом слиянии двух речек даже перестал подгребать ногами и замер, отдавшись целиком на волю течения. Здесь крутой излучиной оно уходило к западу, и по всем законам должно было вынести Шурку прямо к польскому берегу.

Час назад, не доходя до линии пограничных постов, Шурка отыскал укромное местечко и принялся мастерить импровизированный плот. Еще на лесной тропе он подобрал крепкую палку, груз в двух резиновых мешках, тех самых, с которыми они с полковником плыли через Пачихезу, был распределен заранее, и теперь оставалось только позаботиться о маскировке.

Чеботарев, наставлявший Яницкого, хорошо знал эти места и объяснил, как лучше всего перейти кордон в одиночку. Полковник не ошибся. Уже минут через десять Шурка заприметил плывущий по воде травяной островок и, зацепив его палкой, притянул к берегу.

На всякий случай, прислушавшись, Шурка быстро разделся, затолкал одежду в мешки, после чего крепко привязал их к концам палки с таким расчетом, чтобы можно было плыть, держась за оставшуюся свободной середину. Потом, заведя мешки под травяной островок, Шурка посмотрел, что у него вышло. Мешки выступали из воды, и Яницкий было расстроился, но потом сообразил, что если он сам устроится посередине, то они опустятся ниже, и надо будет только как-то спрятать голову.

Шурка залез в воду, отвел травяной островок от берега и, замаскировав голову водяной зеленью, попробовал плыть, держась за палку. Получалось вроде неплохо, особенно если, обняв мешки руками, лечь на спину и держать над водой только лицо.

Впрочем, оценить его старания было некому, и, заметив, что солнце уже садится, Шурка перекрестился, вывел островок на стрежень и, слегка подгребая ногами, поплыл к слиянию речек, одна из которых была пограничной, и уж там-то наверняка есть или пост или хотя бы секрет…

Шурка подгадал хорошо. Травяной островок выплыл к опасному месту как раз в начинающихся сумерках, когда очертания предметов уже видны плохо, но то, что по воде плывет просто трава, определялось еще легко.

На всякий случай Яницкий не только перестал грести, но и осторожно перевернулся на спину, глядя через травяное переплетение вверх на еще светлое небо и напряженно прислушиваясь к тому, что делается на сопредельном берегу.

Ничего необычного вроде не доносилось, но Шурка не решался даже плеснуться, хотя у него было сильнейшее желание бросить свой травяной островок и махнуть напрямик, саженками. Впрочем, призвав на помощь всю свою выдержку, Яницкий, помня четкие наставления Чеботарева, заставил себя отказаться от такого решения.

Однако желанного берега все не было, и Шурке уже начинало казаться, что он так и доплывет до самой Припяти, когда ноги сначала стали путаться в водорослях, а потом и коснулись дна. На всякий случай, придерживая островок на месте, Шурка осторожно поднял голову, и огляделся.

Похоже, его удачно вынесло под самый берег, заросший хилым кустарником. Теперь, ощущая несильное течение, Шурка смог убедиться, что это именно нужный ему правый берег и, наконец-то оставив свою водную маскировку, ползком, волоча за собой резиновые мешки, выбрался на сушу.

Тут, когда напряжение чуть отпустило, холод взялся за Шурку, и мокрое белье, которое так спасало в воде, здесь, на воздухе, заставляло его прямо-таки «давать дрогаля». Поэтому, едва убедившись, что с другого берега его вроде не видно, Шурка бросил свою ношу на землю и принялся торопливо отвязывать мешки.

Он так увлекся, что поднял голову лишь тогда, когда ствол «Маузера» буквально уперся ему в бок.

— А-а-а, скурвий сыну, попался…

Жолнеж пограничной стражи, выросший вроде как из-под земли, довольно осклабился, но Шурка, едва разглядев польскую форму, поспешно затеребил мешок и обрадовано бросил:

— Да погоди ты… Дай переоденусь…

— Цо?… Ты цо мувишь, болшевик! — не давая развязывать, солдат наступил на мешок ногой.

— Какой я тебе большевик? — рассердился Шурка и, бросив завязки, потянул через голову холодившую его мокрую нижнюю рубаху.

Едва с ней справившись, Шурка повернул голову и увидел, как от ближайшего куста к ним подходит второй солдат. Жолнеж остановился возле товарища и подозрительно оглядел Шурку.

— Болшевик?

— Ну заладили, большевик, большевик! — рассвирепел Шурка. — Черти вы лысые, переодеться дайте!

Солдаты переглянулись, и второй, подошедший, раздумчиво сказал.

— А, може, той…

— Не вем[58], — отозвался напарник и ткнул Шурку винтовкой. — Ну, ты, куда шел?

— Да в стражницу вашу, куда еще…

Плюнув на солдат, Шурка принялся стаскивать с себя кальсоны. Оставшись совсем голым, он скрутил мокрое белье в жгут и потянулся к мешку.

— Дайте же одеться, одежда у меня там…

— Ага, и еще револьвер…

Первый солдат, видимо старший, решительно откинул мешок ногой подальше и кивнул второму:

— Дай ему ковдру. Hex так йде, а то сбежит…

Напарник послушно сбегал в кусты и, притащив оттуда простое солдатское одеяло, подал его Шурке.

— На, прикройся…

Поручик поспешно замотался в приятно пахнувшее сухой травой одеяло и, наконец-то перестав стучать зубами, миролюбиво спросил:

— Ну, куда идти?

Солдаты молча, но дружно махнули руками в темноту. Шурка плюнул и, держа в одной руке смятое в комок мокрое белье, а второй придерживая спадающее одеяло, так босиком и зашагал в указанном направлении. Солдаты, оставшись сзади, еще немного пошептались и только потом, подхватив Шуркины мешки, двинулись вслед за уходившим по едва различимой тропке Яницким.

В стражнице дежурный капрал дремал, сидя за столом. Заметив вошедших, он встряхнулся, мотнул головой и недоуменно воззрился на замотанного в одеяло Шурку.

— Это что за чучело?

— Задержали, пан капрал… Только из воды вылез…

Старший жолнеж выступил вперед и положил на пол японские прорезиненные мешки.

— Вот. При нем было, может быть, тот…

Капрал какое-то время рассматривал непривычную экипировку, потом встал и, приоткрыв дверь в соседнюю комнату, позвал:

— Пане полковнику! Ходзь ту[59]…