Внезапно взгляд поручика остановился на согнутом пополам газетном листе. На развороте была воспроизведена карта Польши с новыми границами государства, наконец-то определенными мирным договором.
Тешевич так и впился глазами в нижний, густо обозначенный черным выступ, затем вскочил и начал лихорадочно выворачивать карманы своей брошенной кое-как одежды, кидая на столик и револьвер, и портсигар, и часы, и еще остававшиеся у него марки[14]…
— Что случилось? … — разбуженная возней Тешевича Ирена села и первым делом принялась закалывать волосы.
— Вот! — Тешевич ткнул пальцем в газету. — Вот!… Отцовское имение теперь в Польше! Ты понимаешь?
— Понимаю… — медленно протянула Ирена и, глядя на вываленное кучей содержимое карманов, улыбнулась. — Это все, что у тебя есть?
— Угу, — Тешевич кивнул и взвесил на руке часы, явно прикидывая, сколько за них могут дать.
— Подожди, — Ирена встала и, даже не притронувшись к хламиде, которая так и осталась висеть на спинке стула, прошла к столику, вытащила из шкатулки тугую пачку купюр и положила деньги перед поручиком. — Вот, возьми. Кто знает, что там сейчас творится…
Тешевич дернулся, но она, так же как и прошлый раз, охватила руками его голову и нежно, а потом со все возрастающей страстью начала целовать щеки, глаза и губы пытавшегося возражать поручика…
В гостиничном номере Шурка Яницкий проживал недолго. Вскоре после ресторанного сиденья Чеботарев вручил ему весьма приличную сумму, и поручик тут же снял комнату, уплатив, по совету того же полковника, сразу за три месяца.
Почуяв выгодного постояльца, хозяйка квартиры прониклась к Шурке доверием, и он ежевечерне приглашался «к чаю», где неизменно выслушивал скорбный рассказ о трех пьяницах-офицерах, очень приличных с виду, но настолько непорядочных, что, прожив несколько месяцев, они так и съехали, не заплатив ни гроша.
Конечно же Шурка с тем же постоянством утверждал, что в отношении его не может быть и тени сомнения, отчего начал получать к чаю еще и свежевыпеченный домашний коржик, собственноручно приготовленный благодарной хозяйкой. Правда, поймав однажды на себе слишком заинтересованный взгляд дамочки, Шурка заподозрил ее в далеко идущих намерениях и, сославшись на кучу неотложных дел, постарался как можно меньше бывать вечерами дома.
Днем Шурка шлялся по Харбину, придерживаясь в основном района Нового города. В китайские районы поручик даже не заглядывал, во-первых, он совершенно не понимал китайского языка, не говоря уж о иероглифах, а во-вторых, его нынешний патрон, скользко-вежливый господин Мияги, не рекомендовал это делать, всячески ориентируя Яницкого на общение с эмигрантами самого разного толка.
Полученную Шуркой инструкцию полковник Чеботарев разъяснил поручику в своей прямой и весьма грубоватой манере, причем полностью встал на сторону японца. По его словам, в теперешней неразберихе даже японцы нуждаются в самой разнообразной информации, а что касается китайцев, то тут полковник предпочел выразиться вообще матерно, смачно заключив напоследок:
— Это раньше они были «ходя»[15], а теперь скажи так, их косоглазое сиятельство сразу ляпнет: «Теперь твоя ходя, а моя капитана».
КВЖД был слишком лакомый кус, и само собой, после крушения России слишком многие стремились наложить лапу на стратегическую железную дорогу. Правда, китайские стремления при всей их агрессивности на самом деле выглядели несерьезно. Иначе зачем было афишировать МЖК[16], куда вошли не только японцы с американцами, но и вездесущие англичане, и даже французы с итальянцами. Впрочем, с Чеботаревской помощью Шурка уже неплохо ориентировался и точно уяснил себе: японцы, захватив еще в девятьсот пятом половину дороги, сделают все возможное, чтобы заграбастать КВЖД целиком…
А пока он, Шурка Яницкий, лазил по городу и совал свой нос куда только можно. Как он понял, господин Мияги был всеяден по части информации, да к тому же она сама просто шла в руки. Вот и позавчера Шурка провел шумный вечер в особнячке на Артиллерийской, 6, где собралась офицерская молодежь.
Как было заявлено, цель собрания ни больше ни меньше чем «Спасение России», отчего, несмотря на избыток водки, многие удержали себя в рамках. Было много говорено, причем высказывания конечно же отличались радикальностью, но дальше слов, как почти сразу уяснил Шурка, никто не пошел. Да и куда было идти, поскольку у собравшихся если и были деньги, то в лучшем случае карманные…
Сам Шурка предпочитал помалкивать и больше поддакивал наиболее рьяным ораторам, создавая себе репутацию, и одновременно запоминал наиболее сочные высказывания, которые, что там ни говори, создавали иллюзию полной готовности и решимости немедленно приступить к действиям.
Если же быть откровенным, то Шурка и сам отлично понимал, что для нищих эмигрантов на данном этапе гораздо важнее не такие собрания, потрясающие воздух словесами, а деятельность Комитета беженского объединения, работа столовой Союза земств и городов и прочих организаций того же толка, тем более что во главе всего этого в качестве дамы-патронессы стояла сама Камилла Альбертовна, супруга генерала Хорвата, у которой за Сунгари уже было реальное скотоводческое хозяйство, птичник, огороды, а на станция Яблоня даже пасека.
Впрочем, сегодня Шурке было не до абстрактных рассуждений. Прикинув время, он не спеша прошел по Гиринской, поглазел на Чуринский универмаг, вывесивший новинку — рекламу марсельского мыла «Слон», и, миновав кафе «Марс», остановился.
Мимо, рыча мотором, проехал дребезжащий «Уайт», направлявшийся в сторону Пристани, платформу которого густо обсели китайские солдаты. Шурка воззрился было на эту сверхреволюционную картинку, но тут на него налетел явно заждавшийся Чеботарев
— Ну, и долго ты намерен тут ротозействовать?
— А что делать, господин полковник? — панибратски усмехнулся Шурка.
— Как что? — весело фыркнул Чеботарев. — Обедать пора, водочки выпить. Пошли, брат, тут неподалеку такое заведеньице открылось… Хозяйка, пальчики оближешь!
— Хозяйкины, что ли? — пошутил Шурка.
— Это как понравится, — в тон отозвался Чеботарев и, по-гурмански чмокая, перечислил: — Но я другое имел в виду, готовит, слов нет! Флячки, расстегаи, можно и по заказу.
— Неужто, как в ресторане, — поддержал вкусную тему Шурка.
— Точно! Я бы даже сказал, лучше. И название дала подходящее: «Как дома». Про цены не говорю, дешевле, чем где-нибудь.
— А нам что, пора экономить? — поинтересовался Шурка.
— Да пока вроде нет… — протянул полковник и шутливо рявкнул: — Так ты идешь или нет?
— На полусогнутых!
Они дружно рассмеялись и, продолжая перешучиваться, свернули с Гиринской, направляясь в сторону Модягоу.
Заведеньице и впрямь оказалось милым. Поднявшись прямо от тротуара на пять ступенек, Шурка и полковник вошли в дверь и сразу очутились в бывшей гостиной, переделанной в крошечный обеденный зал. Тут стояло восемь столов, накрытых домашними скатертями. На каждом столе уже были приборы и вазочки с заботливо опущенными в воду цветами. Через открытую дверь из внутренних помещений долетал аромат свежеприготовленной пищи, отчего у Яницкого тут же потекли слюнки. Впечатление, произведенное ресторанчиком на Шурку, не укрылось от Чеботарева, и он дружески подтолкнул поручика:
— Ну как?
— Здорово!
Зал действительно выглядел очень уютно, а если учесть, что по раннему времени посетителей кроме них не было, то и вообще замечательно. Шурка немедленно облюбовал себе крайний столик, и не успел полковник присоединиться к нему, как рядом, как бы сама собой, возникла пухленькая, весьма миловидная хозяйка. Она улыбнулась Яницкому и обратилась прямо к Чеботареву:
— Прикажете подавать, господин полковник?
— Подавайте, милая, подавайте, мы страшно проголодались.