Вежливо поздоровавшись, маленький, тщедушный человечек уселся рядышком на скамейку и, не спуская с Яницкого пристального взгляда, принялся то ли расспрашивать поручика, то ли занимать его ничего не значащим разговором.

В то же время Шурка отлично понимал, что если щуплый японец и вправду господин Мияги, то он, поручик Яницкий, по крайней мере, — балерина. При всем при том его собеседник весьма хорошо говорил по-русски, только уж слишком правильно и с характерным японским выговором.

Потом господин Мияги весьма настойчиво предложил прогуляться по городу и даже от щедрот своих угостил их с Чеботаревым пекинской уткой в невзрачной китайской харчевне Модягоу. А вот в публичный дом, к которому зачем-то привел их японец, Шурка идти наотрез отказался, хотя любопытство взяло свое, и через маленькое окошечко, прорезанное в ярко раскрашенном заборе, поручик все-таки заглянул…

Картина, увиденная во внутреннем дворе, сильно разочаровала Шурку. Там на каком-то помосте сидела с лицом, раскрашенным до бела, довольно невзрачная девица, к тому же закутанная по самую шею в цветастое покрывало.

Видимо, разочарование так сильно отразилось на лице Яницкого, что японец сразу прекратил свои приглашения, и вообще довольно быстро с ними расстался, оставив поручика в полном недоумении. К тому же бывший все время с ним Чеботарев от каких-либо комментариев воздержался.

Что же касается самого полковника, то он и дальше продолжал удивлять Шурку. Поселив поручика в довольно приличный номер, из окна которого было видно кафе «Марс», и снабдив его на первое время деньгами, Чеботарев надолго исчез, чтобы появиться только сегодня и, затащив Яницкого в ресторан, после первой рюмки повторить все тот же вопрос…

Ответ, так и так, требовался прямой, и уже просто для очистки совести Шурка спросил:

— А что, других вариантов у нас с вами нет?

— Почему же нет? — пожал плечами Чеботарев. — Ясное дело, есть.

— Какие?

— Можно на «маньчжурку», сторожем, офицеров очень охотно берут… Можно к тому же Чурину, вот только кем… Специальности-то у нас с тобой, друг сердечный, нет…

Шурка плеснул себе водки, выпил и задумался. На какой-то момент ему представился Харбин, таким, каким он наверняка был каждое лето: приветливый, зеленый, с улицами, засаженными деревьями, и одуряюще пахнущими сиренью скверами. Да, жить здесь было можно, но у него не было ни денег, ни счета в банке, ни связей, ни профессии…

Нет, циник Чеботарев был прав, выход у них обоих один — наниматься на службу и исполнять приказы какого-нибудь недобитого атамана, заигрывающего с теми же японцами, пойти в отряд амбициозного генерала, мечтающего о собственной «Хорватии»[13], и на самый крайний случай — податься в советники к косоглазому милитаристу…

Шурка выпил подряд еще две рюмки, выругался вполголоса и хлопнул кулаком по столу.

— Господин полковник, вот вы, я вижу, человек опытный, объясните вы мне, дураку несмышленому, почему же так вышло?…

— Воли… — Чеботарев вздохнул. — Воли державной не хватило… Помазанник…

Последнее слово Чеботарев произнес с такой неприкрытой злостью, что Шурка удивленно посмотрел на полковника.

— Ну чего ты так вылупился, друг мой ситный? Да, я монархист, но хочу, чтоб у меня монарх был, а не тряпка…

За пьяно-дружеской фамильярностью Шурка почувствовал плохо скрываемый надрыв и даже не подумал обидеться на столь простонародное обращение, а скорее наоборот, осознав, что в глубине души он думает точно так же, спросил:

— А генералы?

— А они у нас так, вроде как из говна пуля. Тем, кто мог, ходу не дали, а остальные устроили атаманскую чехарду, вот и вышел пшик. Каждый засранец в Наполеоны метил, а раз не вышло, то и пожалте теперь, господа хорошие, в дворники…

— Но как заграница допустила? Ведь у нас же союзники… Антанта…

— Не смеши меня! — Чеботарев резким движением отодвинул пустую рюмку. — Кому нужна сильная Россия? Запомни, такие перевороты стоят дорого и все, что с нами случилось, сотворено на иностранные деньги!

— Да, я знаю… — Шурка вздохнул. — Немцы…

— Какие там немцы! — махнул рукой Чеботарев. — Если хочешь знать, с этого начали еще японцы, в тысяча девятьсот пятом.

— И вы предлагаете служить им! — возмутился Яницкий. — После того как нас все бросили, а адмирала вообще предали?

— Успокойся, мой юный друг, успокойся…

Неожиданно Чеботарев улыбнулся, разлил водку по рюмкам и совсем другим тоном сказал:

— Это политика.

Шурка взял себя в руки, поднял рюмку и через стекло посмотрел на Чеботарева.

— А у нас с вами что?

— И у нас тоже… Только наша…

Полковник чокнулся с Шуркой, с удовольствием выпил водку и закусил ломтиком ноздреватого сыра.

— Ладно… — Шурка споловинил рюмку. — И кто же наш враг?

— Ясное дело, большевики, — Чеботарев прикрыл глаза и вдруг с неожиданно прорвавшейся злобой высказался: — Это они открыли подлому сословию дорогу наверх, устроили столь милый русскому сердцу грабеж, а когда народишко малость одумался, учинили террор.

— Ладно, — Шурка допил водку. — А почему именно японцы?

— Да потому, что они одни всерьез заинтересованы, остальные — так.

— Согласен, — Шурка в упор посмотрел на полковника. — Раз вы об этом заговорили, значит, я этого господина Мияги, или как его там, устраиваю?

— Ты меня устраиваешь, это я, брат, к тебе присматривался…

— Вы? — Шурка удивленно поднял брови. — Для чего?

— А для того. Помощник мне нужен. Толковый и честный. Если совсем откровенно, один я не потяну, а ты молод… Вот так-то…

Шурка замялся, не зная что и сказать, но тут, на его счастье, к столу подскочил слегка задержавшийся официант. Аппетитный запах только что приготовленного эскалопа перебил ход мыслей, заставив поручика вспомнить, где он. Короткая задержка и присутствие услужающего позволило повременить с ответом. Одновременно умолкнувшая было певица запела:

И тут, словно по наитию, Шурка понял: японцы японцами, а полковник Чеботарев затеял свою игру…

Зачем-то держа в руке сразу ставшими бесполезными ключи, поручик Козырев тупо смотрел на медную табличку, оставшуюся еще от прежнего владельца квартиры. Полуоткрытая дверь была перекошена, английский замок сломан и только массивная купеческая «груша» осталась целой.

Вор, скорее всего орудовавший обычной «фомкой», явно не справившись с висячим замком, вырвал ломиком железную скобу из дубового косяка, а потом легко взломал дверь, отжав в сторону слабенький ригель.

В первый момент поручик, бывший последнее время настороже, решил, что это приходили за ним, и даже оглянулся, пытаясь увидеть поблизости соглядатая ЧК, но, почти сразу поняв всю абсурдность такой мысли, осознал простую, как огурец, истину — к нему в квартиру забрались обычные воры.

Подобравшись, Козырев осторожно открыл дверь и, войдя в внутрь, прислушался. В обеих комнатах было совершенно тихо и ниоткуда не доносилось ни звука. Конечно, застигнутый врасплох взломщик мог затаиться, однако при беглом осмотре поручик убедился, что в квартире пусто.

Козырев снова прошел по комнатам, машинально фиксируя и открытую дверцу буфета, и выдвинутые ящики комода, и распахнутый настежь шифоньер. Все это странным образом оставило его равнодушным, и только заметив в передней опустевшую вешалку, поручик испуганно замер — старенького драпового пальто на месте не было.

Еще до конца не отдавая себе отчета в том, что делает, поручик рванул на улицу и, так и оставив взломанную квартиру открытой, чуть ли бегом помчался по тротуару, интуитивно направляясь в сторону городской барахолки.

На ходу мысли как бы сами собой пришли в порядок, и Козырев сообразил, что никакой полиции сейчас нет, искать помощи негде и его единственная надежда — это вещевой рынок, где могут попытаться прямо сегодня сбыть краденое.