При этих словах слезы радости потекли у всех. Поль, обнимая госпожу де-ла-Тур, сказал ей: «И я тоже не покину вас: я не поеду в Индию. Мы все будем работать для вас, дорогая матушка; ни в чем не будет у вас недостатка с нами». Но из всего общества Виргиния менее всех проявляла и более всех испытывала радость. Она казалась в течение остального дня нежно-веселой, и возврат ее спокойствия довершил общее удовлетворение.

Назавтра, на рассвете, когда они только что сообща, по обыкновению, прочли молитву, предшествующую завтраку, Доминг доложил, что какой-то господин верхом, в сопровождении двух рабов, приближается к поселку. То был господин де-ла-Бурдоннэ. Он вошел в хижину, где вся семья была за столом. Виргиния только что подала, согласно обычаю страны, кофе и вареный в воде рис. Она к этому прибавила горячих пататов и свежих бананов. Посудой служили половинки тыкв, а столовым бельем — банановые листья. Губернатор сначала обнаружил некоторое удивление перед бедностью этого жилища. Потом, обратившись к госпоже де-ла-Тур, он сказал, что общественные дела не раз мешали ему заняться делами частными, но что она, конечно, имеет на него права. «У вас, сударыня, — прибавил он, — есть в Париже тетка, знатная и весьма богатая особа, которая отказывает вам свое состояние и ждет вас к себе». Госпожа де-ла-Тур ответила, что расстроенное здоровье не позволяет ей предпринять столь дальнее путешествие.

«По крайней мере, — возразил господин де-ла-Бурдоннэ, — вашу дочь, столь юную и столь прелестную, вы не лишите несправедливо такого большого наследства. Я не скрою от вас, что ваша тетушка обратилась к властям, дабы заставить ее приехать к себе. Начальство предписало мне употребить для этого, если понадобится, мою власть, но, пользуясь ею лишь для счастия жителей этой колонии, я жду только от вашей доброй воли на несколько лет жертвы, от которой зависит судьба вашей дочери и благоденствие всей вашей жизни. Для чего приезжают на острова? Не для того ли, чтобы нажить состояние? Не гораздо ли приятнее найти его на родине?»

Произнеся эти слова, он положил на стол толстый мешок с пиастрами, принесенный одним из его негров. «Вот, — прибавил он, — что тетушкой вашей предназначено на приготовление к путешествию вашей дочери». В заключение он ласково упрекнул госпожу де-ла-Тур в том, что она не обратилась к нему со своими нуждами, похвалив ее в то же время за благородное мужество. Поль тотчас же вмешался в разговор и сказал губернатору: «Сударь, моя мать обращалась к вам, и вы дурно приняли ее». — «У вас двое детей, сударыня?» — сказал господин де-ла-Бурдоннэ госпоже де-ла-Тур. «Нет, сударь, — ответила она, — это — сын моей подруги; но и он и Виргиния — общие наши дети и одинаково дороги нам». — «Молодой человек, — сказал губернатор Полю, — когда вы приобретете житейскую опытность, вы поймете несчастие должностных лиц: вы узнаете, как легко предубедить их, как часто дают они злокозненному пороку то, что по праву принадлежит добродетели, которая остается в тени».

Господин де-ла-Бурдоннэ, по приглашению госпожи де-ла-Тур, сел за столом рядом с нею. Он позавтракал по-креольски кофе и рисом, вареным в воде. Он был очарован порядком и чистотой маленькой хижины, единением этих двух прелестных семейств и даже усердием старых их слуг.

«Здесь, — сказал он, — лишь деревянная мебель; но зато встречаешь ясные лица и золотые сердца». Поль, очарованный обращением губернатора, сказал ему: «Я хочу быть вашим другом, ибо вы — честный человек».

Господин де-ла-Бурдоннэ с удовольствием принял это доказательство простосердечного радушия. Он поцеловал Поля, пожал ему руку и уверил его, что он может рассчитывать на его дружбу.

После завтрака он отозвал госпожу де-ла-Тур в сторону и сказал, что представляется случай вскоре отправить ее дочь во Францию на корабле, уже готовом к отплытию; что он ее поручит одной своей родственнице, которая находится в числе пассажиров; что, конечно, не следует бросать громадное состояние ради удовольствия избежать разлуки на несколько лет. «Ваша тетушка, — прибавил он уходя, — не проживет больше двух лет: об этом сообщили мне ее друзья. Подумайте хорошенько! Богатство приходит не каждый день. Посоветуйтесь между собой. Все здравомыслящие люди согласятся со мной». Она ему ответила, что, не желая отныне другого счастия на свете, кроме счастия дочери своей, она всецело предоставит на ее усмотрение отъезд во Францию.

Госпожа де-ла-Тур не была недовольна представившимся случаем разлучить на некоторое время Виргинию и Поля, дав им потом взаимное счастье. Она отвела Виргинию в сторону и сказала ей: «Дитя мое, слуги наши стары. Поль очень молод. Маргарита в пожилых летах, а я уже немощна. Умри я, что будет с вами, без состояния, среди этих пустынь? Вы ведь останетесь одни, не имея никого, кто мог бы быть вам действительно в помощь, и вы будете вынуждены жить и работать без конца, как поденщик, обрабатывающий землю. Эта мысль наполняет меня скорбью».

Виргиния ответила ей: «Господь обрек нас на труд. Вы научили меня трудиться и благословлять его каждый день. До сих пор он не оставлял нас. Он не оставит нас и впредь. Его забота особенно хранит несчастных. Вы так часто говорили мне это, матушка. Я не могу решиться покинуть вас».

Госпожа де-ла-Тур, взволнованная, сказала: «Я ничего другого не желаю, как твоего счастия и, со временем, твоего замужества с Полем, который ведь не брат тебе. Подумай теперь: его благосостояние зависит от тебя».

Молодая девушка, отдавшаяся любви, думает, что никто на свете не знает этого. Она кладет на глаза себе ту же завесу, которая лежит у нее на сердце; но когда дружеская рука приподнимает ее, тогда все тайные страдания любви устремляются словно в открытый проход, и сладостные излияния доверчивости следуют за скрытностью и тайной, которыми она окружила себя. Виргиния, тронутая новыми доказательствами доброты матери, рассказала, как она боролась с собой, чему свидетелем — один бог; она видит помощь провидения в том, что нежная мать одобряет ее склонность и руководит ею своими советами; теперь, опираясь на ее помощь, она решается остаться, не беспокоясь о настоящем и не боясь за будущее.

Госпожа де-ла-Тур, видя, что ее откровенность произвела действие обратное тому, какого она ждала, сказала: «Дитя мое, я совершенно не хочу принуждать тебя: решай, как хочешь, но скрой свою любовь от Поля. Когда возлюбленный овладеет сердцем девушки, то ему более нечего просить у нее».

Под вечер, когда она осталась одна с Виргинией, к ней пришел высокий человек в синей рясе. То был миссионер острова, духовник госпожи де-да-Тур и Виргинии. Он был: прислан губернатором. «Дети мои, — сказал он входя, — хвала господу, вот вы и богаты. Вы сможете слушаться доброго сердца своего и творить благостыню бедным. Я знаю, что сказал вам господин де-ла-Бурдоннэ и что вы ответили ему. Добрая мать, вы должны из-за слабого здоровья остаться здесь; но для вас, барышня, — для вас нет отговорок. Должно повиноваться провидению и старым родным своим, хотя бы и несправедливым. Это — жертва, но такова воля божья. Он пострадал за нас, — должно по примеру его пострадать за счастие семьи своей. Ваше путешествие во Францию кончится счастливо. Не будет ли угодно вам поехать туда, дорогая моя барышня?»

Виргиния, опустив глаза, ответила ему дрожа: «Если такова воля божья, я ничему не противлюсь. Да будет воля его», — сказала она плача.

Миссионер ушел, чтобы оповестить губернатора об успехе поручения. Между тем госпожа де-ла-Тур послала за мной Доминга, с просьбой придти к ней, дабы посоветоваться об отъезде Виргинии. Я совершенно не видел надобности в ее отъезде. Я полагаю истинное основание счастия в том, что природные преимущества следует предпочитать преимуществам богатства и что нам отнюдь не должно искать во-вне то, что мы можем найти у самих себя. Я распространяю эти правила на все без исключения. Но как мог мой призыв к умеренности противостоять представлениям о великом богатстве, а естественные доводы мои — предрассудкам света и священному для госпожи де-ла-Тур авторитету? Эта дама спрашивала моего совета, конечно, из приличия и уже не рассуждала со времени решения духовника. Даже Маргарита, несмотря на выгоды, которых она ждала для сына от богатства Виргинии, решительно противившаяся ее отъезду, не делала больше возражений. Что касается Поля, который не знал о решающем событии, то он, удивленный таинственными разговорами госпожи де-ла-Тур с дочерью, предавался мрачному унынию. «Что-то замышляют против меня, — говорил он, — ибо от меня прячутся».