— Ну, вот, — не меняя бодрого тона, продолжала тем временем Кимберли, — саперы все успели, взрывчатку обезвредили, желудок и кишечник основательно промыли, и вот, полюбуйся, сидит теперь как новенький и снова готов к употреблению… Ну как, Роберт, ты готов снова проглотить взрывчатку?
Парень по-прежнему молчал, только хлопал на Кимберли глазами.
— Нет, он все слышит и говорить умеет: врачи проверяли и утверждают, что с этим у него все в порядке. А что молчит, то это потому, что в ступоре или под наркотической либо гипнотической блокадой… Ничего, разберутся…
Кимберли щелкнула пальцами, и в помещении возникли два охранника, да так внезапно, что Абдула даже не углядел, откуда они появились. Кимберли отступила от Роберта на шаг, освобождая им место. Один охранник встал прямо перед сидящим, загородив его от Абдулы, другой зашел сзади, наклонился, одним движением расстегнул наручники, вывел руки заключенного вперед и тут же снова защелкнул наручники: они ведь так и оставались висеть на одной руке. Потом рывком за скованные руки Роберта подняли на ноги, а тот охранник, что стоял сзади, как-то очень легко выдернул ножки стула из обмоток, привязывавших робертовы лодыжки. Абдула автоматически отметил: значит, это не скотч, а просто какая-то лента; болтаться на ногах у заключенного ее, конечно, не оставят, сейчас его уведут и переоденут в здешнее, бумажное…
Взяв Роберта под руки, охранники повели его вон, а он всем этим манипуляциям нисколько не противился, держался безвольно, словно тряпичная кукла. Вели его прямо к белой стене, словно желая брякнуть об нее лбом, но вместо этого просто прошли сквозь стену и исчезли. Выходит, на этот раз стенка представляла собой не что иное, как световую или паровую завесу… А выглядела так основательно… Что ж, разве не все в нашей жизни снаружи выглядит вот так же основательно, а тронешь — всего лишь световая завеса или пар?..
Кимберли тем временем уселась на освободившийся стул, сложила руки на коленях и уставилась на Абдулу. Очки она сняла, держала за дужку неподвижно на коленях, но молчала при этом, ни слова не произносила, только пристально смотрела на Абдулу.
Нет, ненависти в ее взгляде не было. А что было? — Абдула понять не мог. Не понимал он и того, откуда, собственно, взялась та жуткая чернота, которая так его напугала, — вон, до сих пор ноги еле держат… Садиться обратно на свою кушетку Абдула, однако, не спешил, продолжал стоять: так легче думалось, а двинешься сейчас — можно сбиться с мысли. Мысли о чем? Об этой тьме… Откуда она взялась? Ведь ничего же не было, ну, картинку показали, ну страшную, ну, совсем, как реальную, и что же? — Она же всего секунду длилась, даже меньше! Ну, взрывом вроде бы тряхнуло, ну, свет погас… Что — раньше никогда не гас? Никогда не случалось очутиться в полной темноте? Чего было так пугаться?..
Чего?
Та тьма снова возникла перед глазами. И Абдула понял, чего он испугался: страха. Вернее, страх породил, страх вызвал, выпустил эту ужасную всепоглощающую черноту. А еще понял Абдула, что ад — это не то, что снаружи, а то, что человек носит сам у себя внутри. Носит и не замечает, морочит себе голову, застит себе глаза завесами, — уж у кого какими… Носит и сам не знает, покуда туда не погрузится. Горе тому, у кого в душе только ад!
«Горе мне, горе!..»
А параллельно этим мыслям вернулось то же недоуменное возмущение: «Кто же захотел меня отправить в этот ад?»
Кто он, этот Роберт, — родственник кого-то из погибших, чей-то безутешный муж, жених, любовник? Но на безутешного любовника Роберт своим обликом никак не тянул. И потом за два года любой любовник утешится и ради мести не пойдет на самоубийство — вот именно на такое… бр-р… — Абдулу передернуло. — К тому же безутешные мстители действуют в одиночку, а в одиночку с таким замысловатым способом такому «Роберту» бы нипочем не справиться. Тут надо и придумать все, и взрывчатку раздобыть, и выбрать правильный презерватив, а потом его правильно проглотить, а после всего этого еще и залить его взрывчаткой — одному тут никак, надо, чтобы кто-то особым шприцем ее тебе в рот заталкивал… Нет, тут не одиночка, тут организация нужна…
Едва в голове у него возникло это слово: «организация», — Абдула сразу понял, какая организация могла и захотела бы пойти на такое… «Ну да, — невесело усмехнулся он, — кому еще я нужен, ЦРУ, КГБ?» Нет, безусловно, это они, только они… Они, бойцы джихада… «Мои соратники, мои братья… И вот они подсылают это зомбированное наркотиками или гипнозом чучело, чтобы от меня избавиться… Зачем?! Я что, предатель? Я что, угроза?» — И в эту минуту Абдула с беспощадной отчетливостью понял: да, с точки зрения организации, пока ты жив, ты — угроза. Герой — не герой, кто тебя знает? С мертвецом надежнее…
Но, может, все же не они? Может, этот Роберт просто такой очень ловкий маньяк, взял и сам, в одиночку, со всем управился? «Но если Роберт маньяк, то я тогда кто? Я что, сделал что-то другое? — Нет, я то же самое все сделал, только гораздо хуже: этот Роберт по крайней мере себя не жалел, а я собой не рисковал, Мустафу послал, Мустафы не пожалел, никого не пожалел… Вот эту Кимберли не пожалел, другую Кимберли, ее мать, не пожалел, никого не пожалел, никого… Только себя… И что я сделал, зачем? Кому, ну кому от этого сделалось лучше? Мне? Им? Кому?.. Зачем?..»
…Кимберли все так же продолжала неподвижно сидеть на стуле, глядя на Абдулу, но силуэт ее вдруг стал расплываться. Абдула не сразу понял, что это от слез.
Сам не заметив, как, Абдула опустился перед своей кушеткой на колени, уперся в нее локтями, закрыл ладонями лицо. Из его глотки еле-еле — мешали всхлипы! — выдавилось:
— К… Ким… Кимберли!.. Зачем я убил твою маму, Кимберли?
И дальше были только всхлипы, а потом рыдания.
Абдула плакал, спрятав лицо в ладонях, мучительно и неумело, — в последний раз ревел совсем еще мальчишкой, — и потому не увидел, как Кимберли встала со стула и шагнула в его сторону. И того, что исчезла между ними стенка и куда именно она девалась: в пол ли утопилась, в потолок ли втянулась, в стороны ли разошлась или же просто растворилась в воздухе, — он тоже не увидел. Но почему-то совсем не удивился, когда почувствовал вдруг у себя на голове, на недавно появившейся на темечке залысине, ее сухую теплую ладонь.
Кимберли постояла над ним, потом тоже опустилась на колени по другую сторону кушетки, скрыла, как и он, лицо в ладонях и зарыдала вместе с ним.
Эпилог
В следующие недели до самого христианского Рождества Абдуле скучать не приходилось.
Роберт оказался не маньяк-одиночка, а действительно засланный смертник с нарушенным от наркотиков сознанием. Рассказал он, когда заговорил, не много, но и этого хватило, чтобы определить: его направляли, — а уж кто его направлял, Абдула знал и сам.
По ходатайству Абдулы дело о взрыве в гипермаркете было возобновлено, а по ходатайству Кимберли все допросы по этому делу проводились тут же, на месте: Абдулу никуда не вывозили. Поскольку Кимберли мотивировала это безопасностью свидетеля и при этом покрывала все дополнительные расходы, особых возражений ее ходатайство не встретило.
— Я сам не знаю, что я такого знаю, — сказал Абдула Кимберли в самом начале. — Но раз они хотели меня убить, значит, они знают, что я что-то такое знаю…
Так оно и было.
Абдула был готов подвергнуться хоть гипнозу, чтобы добраться до «глубин подсознания», но и того, что находилось в пределах досягаемости, оказалось вполне достаточно.
Абдула составлял подробнейшие словесные портреты и фотороботы, тщательно перечислял известные ему имена, клички, прозвища, привычки, особые приметы, называл адреса явок и места даже самых мимолетных встреч. И хотя с последней такой встречи прошло три с лишним года, все явки сменились, имена поменялись и главари разъехались, информации оказалось достаточно для первых арестов, за которыми потянулась дальнейшая информация.
Дело при этом вели, и весьма ретиво, не одни только штатные сотрудники ФБР, но и нанятая Кимберли им в помощь целая армия самых лучших психологов, экспертов-криминалистов и частных детективов, которым ФБР предоставило временный статус сотрудников. В результате, как заявил начальник отдела ФБР по борьбе с терроризмом Джонатан Экерсли, ни одно дело еще не расследовалось в столь благоприятных условиях. И плоды не замедлили: за первыми арестами последовали дальнейшие, в целый ряд стран были направлены запросы об экстрадиции, и ни одно правительство, даже из тех, которые доселе хотя бы скрыто поддерживали терроризм, не отказало в выдаче преступников.