— Извините, мне пора, — сказала она, вставая. — Пропустите меня, пожалуйста!
Незнакомец, однако, не шелохнулся:
— Пора? — спросил он удивленно. — До конца вашего обеденного перерыва еще целых двадцать минут, а вы уже так спешите вернуться на работу? Сколько же сенатор Кларк вам платит за такое рвение?
— Не ваше дело, сколько он мне платит! — бросила Эмили раздраженно.
Сцена становилась все более нелепой: она стоит в неудобной позе, зажатая между столиком и стулом, толстый журналист не шевелится… И сколько он так думает ее держать? Вон, даже индус голову поднял, белозубо улыбнулся и опять склонился над тарелкой. Ага, вот толстяк зашевелился: кажется, и вправду начал подниматься, но медленно-медленно, комплекция, видите ли, не позволяет быстрее. Наклонился, ладонями оперся о столик и говорит при этом:
— Дело, безусловно, не мое. Но все-таки обидно, вкалывать, как каторжная, а в результате даже не иметь возможности устроить сына в приличную школу…
— Что? — выдохнула Эмили.
Ноги у нее подкосились, и она сама собой упала на свой стул. Незнакомец угодил в самую точку: именно эта проблема тревожила Эмили в последние месяцы больше всего.
Эмили Слоут был сорок один год. Пятнадцать лет назад, закончив колледж, — училась она долго, поскольку особыми способностями не блистала, — и поступив на работу в юридическую контору в своем родном городе, она, сама не понимая, как, оказалась в близких отношениях с младшим партнером фирмы, как раз незадолго до того разведенным. Отношения привели к беременности, беременность к свадьбе, а свадьба — к разводу года два спустя. И Эмили осталась одна с Робертом-младшим на руках. Роберт-старший от отцовского долга злостно не уклонялся, алименты платил и поначалу регулярно навещал сына, а потом помог Эмили поступить на работу в бюро к сенатору от их штата Кларку: «сбагрил нас в Вашингтон, округ Колумбия, и доволен», — объясняла себе Эмили его мотивы, но, по сути, жаловаться было особо не на что, ни на какую более успешную карьеру Эмили рассчитывать все равно не приходилось. Она, собственно, и не жаловалась, по крайней мере, до сих пор. Но вот Роберту-младшему незаметно и неожиданно исполнилось тринадцать лет, из тихого покладистого мальчика он превратился в ломаного подростка, а из школы вместо хороших отметок и благодарностей стал приносить замечания и синяки, причем с каждым месяцем все больше.
— Понимаете, Роберт не умеет выстраивать отношения со сверстниками, — объясняла Эмили учительница-куратор класса. — Он уступает там, где стоило бы постоять за себя, и, напротив, лезет на рожон, когда следовало бы уступить…
— То есть ему следовало уступить, когда у него отнимали завтрак?! — напористо переспросила Эмили: последний свой синяк Роберт принес из школы именно из-за этого.
Учительница молчала, и Эмили распалилась еще больше:
— Разве мальчик ходит в школу не для того, чтобы здесь его учили, в частности, выстраивать отношения со сверстниками?.. А если не научить, то хотя бы оградить его от насилия вы могли бы?
— Как? — развела руками учительница. — Приставить к каждому школьнику полисмена? У нас тут по пятьдесят человек в классах, неделя, когда обходится без тяжких телесных повреждений, считается удачной!
Живо себе представив, как ее Роберта увозят из школы с тяжкими телесными повреждениями, Эмили безвольно уронила руки: такая перспектива была более чем реальной.
— Что же нам делать? — горестно проговорила она.
— Муниципальная школа, что вы хотите… — развела руками учительница. — Сейчас все ответственные родители стараются устроить своих детей в частные школы…
Эмили растерянно захлопала ресницами: осознавать себя «безответственным родителем» ей было внове.
— Если надумаете, могу вам порекомендовать, — поставила учительница точку в разговоре.
…Школа, которую Эмили посетила по рекомендации учительницы, произвела на нее неизгладимое впечатление. Не роскошью обстановки: роскошь как раз бы подавляла, отталкивала, а здесь роскоши не было, был комфорт, минимальный, но достаточный. Небольшие на первый взгляд классы, но если на двадцать учеников — столько там стояло столиков, — то вполне просторные, светлые и чистые; такие же светлые и чистые коридоры; обширный двор с цветами и газонами… Но главное — дети… Аккуратные подростки в красивых светло-синих форменных костюмах и белых рубашках весело и оживленно (а не разболтанно и агрессивно!) двигались на перемене по двору и коридорам… Сопровождавший Эмили молодой преподаватель в ответ на ее безмолвный вопрос пояснил:
— Да, здесь у нас одни мальчики. Для девочек есть такая же школа неподалеку, в конце квартала. У нас по меньшей мере два раза в месяц проходят совместные мероприятия: экскурсии, праздники, посещения театров или музеев. Но повседневный учебный процесс… Вы же понимаете, девочкам и мальчикам нужны не совсем одни и те же предметы, не одна и та же физкультура, и даже физика, химия и математика должны преподаваться девочкам и мальчикам несколько по-разному…
Эмили не знала даже, как ей отреагировать на такую идущую в разрез со всеми современными педагогическими принципами «ересь», но она не смогла не поддаться обаянию ее какой-то первозданной правоты и потому попробовала зайти с другой стороны:
— А разве, в отсутствие смягчающего присутствия… — Эмили запнулась: — Ну, в общем, в отсутствие девочек… лиц другого пола… они не делаются слишком агрессивны?
— Что вы, совсем напротив! — заулыбался учитель: — В отсутствие «лиц другого пола», — он чуть заметно подчеркнул тоном ее выражение, — у мальчиков исчезает львиная доля поводов, прямых и косвенных, для проявления агрессии!
«Не перед кем выделываться», — быстро перевела про себя Эмили. И вынуждена была тут же согласиться: ведь и между девочками, как она помнила, ссоры, главным образом, тоже происходили именно из-за мальчиков.
Больше всего Эмили поздравляла себя с тем, что догадалась не брать с собою Роберта для этого ознакомительного визита: его бы после этого от муниципальной школы просто стошнило. Ну, так за чем же дело стало? — А как всегда, за финансами!
Плата за обучение, сама по себе не маленькая, оказалась, правда, не такой астрономической, как опасалась Эмили. Но это ведь далеко не все! Понадобится заказать ребенку школьную форму и вообще одевать его теперь по-другому, покупать другую спортивную одежду, другие принадлежности… Не будет тех же скидок на учебники, что в муниципальной школе, да и самих учебников понадобится больше — и более дорогих изданий. Наконец, машина: до сих пор Эмили как-то обходилась со своим стареньким «фордом», но в ЭТУ школу ребенка на такой машине не повезешь! Не говоря уже о том, что школа нынешняя от них довольно близко, если «форд» закапризничает, а это с ним теперь случается все чаще, то мальчик и пешком добежит, а вот сюда не добежишь, далековато, и к себе в контору рискуешь опоздать, а это уж и вовсе никуда не годится.
Словом, плата за обучение, одежда, учебники, новая машина… кстати, дополнительные траты на бензин: ездить-то дальше… А еще всякие экскурсии, музеи — за них ведь тоже надо платить отдельно, или как? За что-нибудь платить еще придется непременно — праздники, вечеринки, и на карманные расходы ему теперь будет нужно все больше… Как ни крути, а выходило, что требуется дополнительно никак не меньше пятидесяти тысяч в год, что означало бы чуть ли не удвоение ее зарплаты!
Роберт-старший, которому по справедливости следовало бы взять на себя половину этих дополнительных расходов: сын-то его такой же, как и ее! — последнее время все чаще жаловался на застой в делах, задерживал выплату алиментов, так что справедливость справедливостью, но рассчитывать на его помощь получалось проблематично. Ну, ладно, а что тогда? — Завалиться к сенатору Кларку и заявить: «Удвойте мою зарплату!»? Так за это он может и вовсе на улицу выставить и взять на освободившееся место двух стажерок, молодых и энергичных («И симпатичных!» — добавил изнутри противный голос). Так что же делать? — вот над чем Эмили неотступно ломала голову все эти месяцы, и оставалось ей на эту головоломку всего лишь несколько недель: заявление в школу следовало подать до конца текущего семестра.