В горах самоуверенность ему была не свойственна. А вот в метро он выпендрился. И заблудился. Пару раз пересаживался, попадая все время не на те линии, которые были нужны. Заскочил в очередной вагон метро. Уставился, уже совершенно безнадежно, на напоминающую хитроумный ребус схему парижской подземки. Через пару минут вздохнул обреченно - нет, разобраться в этом ему не по силам. И лишь потом понял. Оглядел лица вокруг него. Чернокожие, арабы, мулаты... Он был единственным белым во всем вагоне!

   Выскочив на следующей же станции и найдя глазами благословенную надпись "Sortie", он решил, что черт с ней, с экономией. Лучше он поедет на такси. Неправильный какой-то этот Париж.

   В целом, Арлетт довольно быстро сообразила, что дежурную программу "Покажи Париж иностранцу" можно в данном случае совершенно пропустить. И спустя два дня они покинули столицу Франции. Направление - юго-запад, цель - Орлеан.

   Орлеан понравился Артему чуть больше. Он был чище, малолюднее, провинциальнее. В глазах Литвинского это был определенно плюс.

   Он стоически выдержал экскурсию в Собор Святого Креста. Даже признал, что "готический стиль победит как школа". Поход в Бюро, где работала Арлетт, дался тяжелее. Все это понятно - одна из ведущих геологических служб мира, сборище именитых ученых мужей, и не только мужей, куча всякого дорогостоящего оборудования. Работают над "зелеными" технологиями в сфере недропользования, как с гордостью заявила Арлетт. Но ему совсем не нравилось, как на него смотрели Алькины коллеги. Что она им про него рассказала, что глядели на него со смесью уважения и опасения, осторожно пожимая руку "мсье Литуинскому"? Причем опасения в этих взглядах было на порядок больше. Артем себя чувствовал реально каким-то диким зверем, от которого не знают, чего ждать. Русский медведь, блин...

   Умница Аленка уловила его настроение. И вот, наконец-то... Его везут в Альпы!

   От Орлеана до Тиня ехать почти через всю страну, более восьмисот километров. Ночной скоростной романтичный TGV. Потом еще немного на автобусе. И вот они... горы. Наконец-то он дома. Почти дома.

   Шале Арлетт расположено высоко, на двух тысячах. Он на этой высоте - дома, все-таки - дома. Сама "избушка пастуха", а если уж быть совсем точным - пастушки, оказалась небольшой, но весьма комфортабельной. "От отца досталось", - пояснила Арлетт.

   В Тине Литвин совершенно не капризничает. Послушно позволяет себя протащить по местным ресторанчиками и барам. В Тине до хрена всего - и подледное плавание, и крытые теннисные корты, и каток, и пещера с ледяными фигурами, и куча всего прочего, включая лошадей и собачьи упряжки, но самое главное... В Espace Killy катаются круглый год - по леднику Гранд-Мот. Уже вовсю работают подъемники, и Литвин наконец-то расчехляет лыжи. Хотя катание по леднику - это все же немного не то, свежего снега еще нет, но в Тине уже ждут начала первых зимних снегопадов и настоящего свежего, пушистого, а не фирнового, ледникового снега. Нет, не напрасно он решился сюда приехать, со всех точек зрения, совершенно определенно, не напрасно.

   _____________

   - Арти, давай, собирай рюкзак!

   - Уже выгоняешь?

   - Нет, - смеется. - Хочу показать тебе кое-что. Совершенно особые места. Хочешь?

   - Конечно.

   - Это тропа Деларю. Когда-то, в шестидесятые годы, это был серьезный горный маршрут. Потом построили много подъемников, и подниматься стало проще. Но мы с отцом в детстве часто ходили этим маршрутом. Там очень красиво. Пойдем?

   - Спрашиваешь!

   ________________

   Он собирался привычно тщательно, перепроверил и перепаковал Аленкин рюкзак, несмотря на то, что не знал, куда они пойдут. В отличие от нее. Поход планировался на два дня, с выходом ранним утром, одной ночевкой и возвращением под вечер в Тинь. В принципе, ничего сложного, насколько он мог судить. Но он же перестраховщик. Живой перестраховщик.

   Идти в качестве ведомого было непривычно. Тогда, с экологами, он хоть и шел, куда ему говорят, но он прекрасно знал, где они находятся и примерное направление движения угадывал. Это же были ЕГО горы, которые он знал, чувствовал и любил. Здесь ему пока все внове. Впрочем, в этом были и свои плюсы. Каждый новый штурмуемый перевал открывал такие виды, что Артем останавливался в немом восхищении. И ощущение, что, несмотря на три тысячи километров разницы, он снова - дома, лишь усиливалось.

   Тропа Деларю на поверку оказалась действительно не очень сложным маршрутом. Хотя у него пару раз по ходу первого дня возникли замечания к гиду, он благоразумно промолчал. Это тропа Деларю, его ведет дочь того, кто проложил эту тропу, которая ходила этим маршрутом не один раз. И даже если она кое-что делает неправильно, он ей об этом не скажет. Потому что это совсем неважно.

   К вечеру, уже в сумерках, они дошли до места назначения.

   - На этом месте мы с папой всегда ставили палатку.

   - Отличное место. Думаю, не стоит нарушать традицию.

   Они разбили палатку, нашлось даже немного сухостоя для небольшого костерка. Огромные звезды, такие, какие бывают только в горах. Так обманчиво близко, что, кажется, руку протяни - и вот она, звезда. С ледника ощутимо тянет холодом, от которого не спасет чахлый костерок.

   - Пойдем спать, Арти. Завтра подниму тебя на рассвете. Ты должен это увидеть.

   - Пойдем.

   А внутри, в палатке...

   - Что это, Тима?

   - Это твой спальник. Теплый.

   - Мы будем спать... каждый в своем спальнике?

   Он пытается не улыбаться.

   - А что?

   - Я боюсь замерзнуть!

   - Вряд ли ты замерзнешь в этом... - она гневно сверкнула глазами. - Хорошо, - встегивает молнии друг в друга. - Так подойдет?

   - Да. Я предпочитаю спальник с дополнительным обогревом.

   - Хм... Это редкая, эксклюзивная модель. Но тебе повезло. У меня она есть.

   Все вокруг серое. Светло-серый язык ледника, темно-серые вершины, толпящиеся вокруг него. Артем с Арлетт стоят, обнявшись, ежатся на пронзительно-холодном, предутреннем ветру.

   - Вот отсюда мы всегда встречали с папой рассвет.

   Рассвета пока не видно. Еще минут десять, по ощущениям Артема.

   - Ты скучаешь по нему?

   - Ты знаешь... да. Но... я... - она смотрит куда-то вдаль - то ли размышляя, то ли подбирая слова. - Я чувствую иногда, что он как будто рядом со мной. Особенно здесь, в горах.

   - Слушай, - он нагибается к ее уху, - а сегодня ночью, в палатке... он тоже был рядом? А то как-то неловко...

   - Арти!!!!

   - Все-все, я понял! Извини, дурак, чушь сморозил. На самом деле, я рад, что ты чувствуешь такую близость с отцом. Наверное, трудно было... когда он погиб?

   - Знаешь, я как-то... с какого-то времени... просто была к этому готова. Что однажды он уйдет. В любой момент. И потом... мне кажется, он не ушел. Он как будто остался здесь, в этих горах. Я не знаю, как это объяснить... Тебе кажется это странным?

   - Нет. Я понимаю.

   Они стоят, обнявшись, и наблюдают великолепное действо. Эта мистерия происходит каждый день. А каждый день это великолепно, достойно оваций и рукоплесканий. Или просто молчаливого благоговения тех немногих, кто наблюдает, зная, что это стоит того.

   Тонкий, неуловимый оттенок перехода серого в розовое. Все меньше серого, все больше розового. А потом... Первыми загораются острые пики, становясь в мгновение ока факелами ослепительного огня, аккомпанируя восходящему солнцу в этой творящейся на глазах у двух потрясенных зрителей симфонии света.

   И серое превращается в цветное - белый массив ледника, черные, с горящими в лучах солнца вершинами горы, светло-бирюзовое небо. И над всем этим царит его величество дирижер и солист этой мистерии - солнце. В такие моменты начинаешь понимать адептов зароастризма, которые полагают, что свет есть воплощение Бога в физическом мире. Когда солнце восходит в горах, в этом нет ни малейших сомнений.