Возможности сосредоточения огня по одиночным японским кораблям остались неосуществленными и при третьей их перекидной стрельбе, состоявшейся 2/15 апреля 1904 г. На 190 снарядов, выпущенных крейсерами "Ниссин" и "Кассуга" русские ответили всего-то 34. 28 снарядов выпустил "Пересвет", 3 "Севастополь", 2 "Полтава" и 1 "Победа". Даже мысль об отмщении за "Петропавловск" не подвигла генерал-адъютанта к решительному и ожесточенному нападению на визитеров. Владевший всеми порт-артурскими "флотоводцами" синдром "неделания" явил себя в этот день во всей его непристойной наготе. Не захотели воспользоваться даже тем уроком откренивания (для повышения дальности стрельбы) который японцы преподнесли в той стрельбе.

"Цесаревичу" вместо практики стрельбы, в которой он так нуждался, и на этот раз боевой задачи не поставили. И лишь его катерам досталось поручение на внешнем рейде — обследовать и затралить японские мины на месте гибели "Петропавловска". Отмеченная белой вехой, словно погребальным крестом, японская минная банка две недели таила секрет катастрофы. Траление 14 апреля, выполняли два катера "Цесаревича" под командованием лейтенанта А.А. Щетинина и мичмана А.Н. Сполатбога.

После нескольких галсов часть банки удалось нащупать, одна из мин всплыла. При буксировки трала снайтовленными борт-о-борт катерами в расстоянии 60 м последовал взрыв группы мин, уничтоживший и ранее всплывшую. Минный квартирмейстер 2 статьи Нечаев успел вовремя заметить, как служивший поплавком трала анкерок ушел в воду. Стало ясно, что в трале осталась еще мина. Катера разошлись и мина всплыла за кормой одного из них. Но расстрелять мину на сильной зыби не удалось. Это сделал комендор Матвеев с вызванного на помощь третьего катера под командованием лейтенанта В.К. Пилкина. В тралении 18 апреля явственно обнаружилась и шедшая с глубины "масляная струя", обозначавшая точное место гибели "Петропавловска".

Подтвержденное катерами "Цесаревича" наличие минной банки, погубившей "Петропавловск", побудило наместника приказом № 21 от 16 апреля признать траление как постоянный род деятельности флота. "Как наиважнейшее дело" оно было поручено начальнику обороны рейда и входа в Порт-Артур, которым был недавно прибывший из Черного моря контр-адмирал М.Ф. Лощинский. Непосредственное руководство работами и наблюдение за ними возлагалось на командира заградителя "Амур" капитана 2 ранга Ф.Н. Иванова 6-го. В его распоряжение назначались минные крейсера "Всадник" и "Гайдамак", а также паровые катера "Цесаревича", которые в связи с этим особым назначением от сторожевой службы освобождались.

Очень скоро эти скромные тральные силы начали отставать от размаха постоянно усиливающейся минной угрозы:; Но В.К. Витгефт не делал решительных шагов по превращению траления в новый род боевых сил флота, способных уверенно прокладывать кораблям путь через мины. Это ограничивало возможность активных действий флота и служило для начальника эскадры поводом для оправдания его бездеятельности и безынициативности.

Решительно отвернулись и от дара судьбы, когда командир заградителя "Амур" выдвинул смелый план постановки мин и столь же смело его осуществил. В.К. Витгефт не разрешил постановку мин в значительном удалении от берега, хотя это дискредитировало идею постановки мин на путях маневрирования японских кораблей перед Порт-Артуром.

Но Ф.Н. Иванов не посчитался с запретом. Мины встали где надо. 1 мая на этих минах подорвались (и один тут же затонул) два японских броненосца. Выйди русские корабли немедленно в море, и участь японского отряда была бы решена. Но В.К. Витгефт не захотел реализовать тот огромный подъем духа, который вызвала на эскадре японская катастрофа. Корабли остались в гавани. Шанс ударить по врагу в самом его уязвимом месте — по начавшим высадку транспортам и кораблям охранения — использован не был. В.И. Семенов в "Расплате" убеждал, что это было вполне возможно.

Хуже того, вообразив себя героями севастопольской обороны, оставленные наместником в Порт-Артуре адмиралы начали деятельно разоружать флот. Их пустые души нимало не смущались тем финалом, какой в итоге разоружения постиг флот в Севастополе. Ничем не отразились в их сознании ни воинская честь, ни великие заветы предков, ни элементарное предвидение. Все эти, как откровенно выразился о них адмирал Г.П. Чухнин (1848–1906), "пещерные адмиралы" ни в какую не желали понять, что исход войны с Японией решается на море и что без флота победа невозможна. Но директива наместника, данная им в день бегства из Порт-Артура, освобождала от долга совести и чести.

Вместо напряженной боевой подготовки на кораблях, как это было в дни командования флотом С.О. Макарова, тысячи матросов были брошены на египетскую работу втаскивания в гору корабельных пушек. Каждому кораблю было назначены подшефные, им вооружаемые и комплектуемые своими людьми батареи крепостного или приморского фронта.

В протоколе об этом, как выразился В.И. Семенов, "акте самоупразднения флота" от 25 апреля отсутствовали подписи не двух, как говорится в "Расплате", а шести командиров кораблей. Среди тех, кто не согласился с продиктованной будто бы "честью России" концепцией разоружения флота, был и временный командир "Цесаревича" капитан 2 ранга Д.П. Шумов. С кораблей в первую очередь снимали 12 152-мм и 22 75-мм пушки. Иначе говоря, флот сразу лишался целого крейсера. "Ретвизан" и "Цесаревич" обязывались установить на Перепелиной горе 4 152-мм пушки, снятые с "Ретвизана". Отъему пушек "Цесаревича" воспрепятствовала их конструкция, рассчитанная на башенную установку. 2 75-мм пушки "Цесаревича" на Курганной батарее устанавливали силами крейсера "Аскольд", а 4 75-мм на Тыловой батарее силами крейсера "Диана". Координация и организация этих работ возлагалась на "Цесаревич".

Следовавшими одно за другим распоряжениями уточнялись меры по защите кораблей в гавани (прикрытие сходных люков и шахт "дюймовыми листами") и обустройству корабельных команд на береговых позициях. Начали устанавливать, прожекторы. Каждый броненосец формировал еще и подвижную пулеметную батарею: по пулемету с прислугой. На "Цесаревич", "Севастополь" и "Победу" передали обнаруженные в арсенале китайские пулеметы со стволами Маузера.

У борта “Цесаревича”. Идут работы в кессоне

В числе первых мер кораблям, в частности, предлагалось "купить осликов для сообщения с береговым фронтом". И не было конца этим заботам берегового сухопутного обустройства, которые все настойчиво оттесняли на задний план интересы корабля. Позиции их на рейде уже с 23 апреля назначались исходя из возможности стрельбы по берегу. Боеприпасы, считая их достаточно защищенными от выстрелов, оставляли в погребах.

Принимались меры против обезличивания ответственности: хозяева орудий (по два комендора на 152-мм пушку и по одному на 75 мм) назначались с тех кораблей, с которых орудия снимались. Работы по оборудованию позиций велись посменно 24 часа в сутки, для чего от кораблей требовалось назначать по одному офицеру и не менее 50 нижних чинов. С кораблей отдавали и боеприпасы — до 70 чугунных, 20 картечных, 10 сегментных, 40 фугасных выстрелов на одно 152-мм орудие и по 200 чугунных снарядов на 75-мм орудие. Пополнять их предполагалось по мере расходования.

Со временем начало выявляться беззаботное отношение сухопутных начальников к дармовым корабельным орудиям — офицерам флота все чаще приходилось протестовать против малоосмысленной стрельбы по мелким или прямо ничтожным целям. Со дня начала передачи орудий на берег "началось большое падение флота как активной силы". Большая часть специалистов-командоров, минеров и гальванеров была взята с судов на форты к орудиям и прожекторам, также снятым с судов, и команды были исключительно заняты работами на берегу по перетаскиванию орудий и по устройству на фортах прикрытий. На судах не было возможности за убылью людей составить сколько-нибудь пригодные боевые расписания и проводить поверочные учения; с трудом пополнялся запас угля и воды для ежедневного расхода на освещение и отопление.