Подойдя к палатке Тито Вецио, они тотчас же велели доложить о своем прибытии. Пока дежурный центурион расспрашивал прибывших, раздался лошадиный топот, и Тито Вецио в сопровождении неразлучного Гутулла подскакал к палатке.

— А, похоже, что палатка красавчика опустела, — подумал египтянин. — Видимо, он куда-то спрятал свою афинянку. Но куда? Надо бы об этом разузнать.

— Ну, друзья, какие новости привезли вы из Капуи? — с надеждой спросил Тито Вецио, входя в палатку в сопровождении Гутулла, Черзано и Аполлония.

— Новости отличные во всех отношениях, — отвечал Аполлоний, — а особенно одна из них, благодаря которой ты получишь возможность одержать новую блестящую победу.

— Говори скорей, друг мой Луципор, и если ты сообщишь нам что-нибудь дельное, то можешь смело рассчитывать на мою дружбу и благодарность.

А в это время у проницательного египтянина возник ряд вопросов. Что делал Тито Вецио в столь позднее время за пределами лагеря? Объезд? Нет, едва ли, потому что в этом случае он взял бы с собой своих помощников.[208] К тому же его лошадь вся в мыле, следовательно, он ездил куда-то далеко, но куда? И это надо будет разузнать. Все эти мысли промелькнули в голове наблюдательного Аполлония с быстротой молнии, но он, конечно же, не подал вида, что интересуется чем-либо кроме своей миссии и поспешил с ответом.

— Твои слова, Тито Вецио, как нельзя больше соответствуют состоянию моей души, и я рассчитываю в самое ближайшее время доказать на деле мою искренность и уважение к тебе, так как прежде всего от тебя зависит будущее раба, поклявшегося завоевать свободу или умереть. А поэтому прошу выслушать меня очень внимательно, чтобы не упустить ничего, способного принести тебе новую блестящую победу. Ты сам, император, решишь, достойны ли мои сведения твоего внимания и стоит ли воспользоваться подвернувшейся возможностью. Итак, завтра, в шестом часу дня три когорты пехотинцев, несколько сот лучников и пращников, а также два отряда конницы, всего около двух тысяч человек проследуют по дороге Авера из Неаполя и войдут в поросшее густым лесом ущелье реки Клания, где их можно перебить всех до единого. Отряд надеялся встретиться в этом месте с войсками претора Лукулла, о чем и написано в пергаменте. Но этому сообщению не было суждено попасть в руки римского командира. Мои друзья напали на гонца, убили его и похитили этот важный документ. Вот он, — с этими словами мнимый раб подал пергамент Тито Вецио. — Если ты пожелаешь устроить засаду, то ни один неаполитанский воин не уйдет живым и некому будет сообщить о постигшей отряд участи. Теперь решай сам, как знаешь, а наше дело подчиняться твоим приказам.

Тито Вецио прочел документ. Его подлинность не вызывала сомнений. Это вызвало бурное ликование собравшихся. Все благодарили ловкого лазутчика, по-видимому, внесшего неоценимый вклад в дело борьбы за свободу.

— А теперь, — скромно отвечал Аполлоний, — Черзано расскажет вам о ходе переговоров с гладиаторами школы Батиата.

— Гладиаторы готовы восстать все, как один человек, лишь только мы начнем штурмовать городские стены. Всего там собралось четыре тысячи человек, способных владеть оружием, И каждый из них в такой ситуации стоит двух регулярных солдат, Никто так искусно не владеет кинжалом, как опытный гладиатор. Это будет страшная, небывалая резня.

Вожди гладиаторов будут собираться каждую ночь в харчевне старого Сарика, дожидаясь твоих указаний. Кроме того, я узнал от верных людей, что городская милиция совсем упала духом и после недавнего поражения потеряла веру в своих начальников. И легионеры не могут без содрогания вспоминать о своем разгроме.

— Прибавь, — заметил Аполлоний, — что друзья откроют ворота, так что нам почти не придется штурмовать город и, следовательно, наши потери будут невелики.

— Благодарю вас, друзья мои! — сказал Тито Вецио. — От меня лично и от имени всех, кто сражается за свободу. Идите отдыхать, а я должен обдумать все те сведения, которые вы мне сообщили.

О, если бы рок не столкнул нас на узкой дорожке, — размышлял про себя Аполлоний, выходя из палатки. — Если бы голова твоя не служила бы ступенькой, которая поднимет меня на новую высоту, если бы мы оба родились свободными или рабами, я бы, пожалуй, тебя полюбил. О, да, я мог бы полюбить тебя так же сильно, как теперь ненавижу. Я чувствую, что в твоих жилах, великодушный юноша, течет такая же кровь, как и в моих. Ты горяч, благороден, великодушен, ты гений добра… а я — гений зла. Ты велик добродетелями, а я — преступлениями. Пчела и змея сосут одинаковую жидкость. Но в одной она превращается в сладчайший мед, а в другой — в смертельный яд. Мы с тобой братья, но тебя образовала свобода, а меня рабство… А теперь вперед, навстречу судьбе.

С рассветом отряд Тито Вецио в боевом порядке, с кавалерией по флангам, выступил к месту засады. В четвертом часу дня восставшие вошли в лес, окружающий Кланий. Тито Вецио и его помощники так умело рассредоточили воинов, что даже самый внимательный наблюдатель не сразу бы обнаружил солдат, притаившихся в лесной чаще.

В это время кавалерийский отряд, вооруженный по-римски, прибыл в маленький городок Авер. Здесь они встретились с римскими авангардом и, обменявшись паролем, явились к начальнику экспедиции квестору Аквилию. Последний незамедлительно отдал приказ соединившимся отрядам сделать короткий привал. После непродолжительного отдыха, отряд форсированным маршем двинулся к месту засады, поскольку квестор жаждал, соединившись с Лукуллом, поскорее разделаться с мятежниками. Надо сказать, что отряд на каком-то отрезке пути должен был проходить в опасной близости от лагеря Тито Вецио. Квестор Аквилий хотел сам сразиться с восставшими, чтобы быть самому увенчанным лаврами победителя. А в победе он ничуть не сомневался.

Таким образом, отряд беспечно продвигался вперед, не подозревая о засаде. Но лишь только войско вступило в лес, как было окружено со всех сторон. Началась страшная резня. Ликующие крики заглушали вопли ужаса. Одним из первых был убит квестор. Вскоре пали и все начальники. Внезапность нападения породила страх и панику. Царила общая растерянность. Лишь единицы из римского войска спаслись бегством.

Черзано, игравший далеко не последнюю роль во всей этой резне, явился к Тито Вецио с кровавым трофеем: голова неосторожного квестора Аквилия торчала на острие пики. Честный юноша с омерзением отвернулся от жуткого приношения. Наблюдавший эту сцену мнимый раб Луципор, также сражавшийся весьма доблестно, улыбаясь, сказал:

— Напрасно ты, император, брезгуешь таким замечательным трофеем. Ведь это неизбежное следствие войны. Если бы нас победили, то тогда наши головы носили бы на пиках по улицам Капуи.

Но Черзано, проникшийся благородными чувствами своего молодого вождя, немедленно приказал, чтобы голову и туловище убитого квестора предали земле.

Торжество восставших было полным, энтузиазм всеобщим. В награду за проявленную храбрость Черзано, мнимый Луципор и другие были возведены в ранг легатов, а нумидиец Гутулл назначен начальником кавалерии — вторая по значимости должность после главнокомандующего.

Сражение при Клании, если можно назвать сражением беспощадную резню римских когорт, настолько подняло дух восставших, что они решили перенести свой лагерь почти к самым стенам города и выставить для устрашения капуанцев осадные орудия: тараны, винеи, баллисты, скорпионы.

Тем временем на следующую ночь из лагеря восставших вышел человек и был беспрепятственно пропущен часовыми, что говорило о значительной должности, занимаемой ночным путешественником, отправлявшимся, скорее всего, на разведку.

Было темно, холодный порывистый ветер бушевал в горных ущельях, леденя тело, мелкий дождик бросал в дрожь. Аполлоний, который и был этим таинственным незнакомцем, шел вдоль горы по дороге, ведущей к храму богини Дианы Тифатинской. Мысли злодея были также мрачны, как и ночь.

— Здесь какая-то тайна, — говорил он, — которую мне необходимо поскорее разгадать. Эта размягченная под дождем почва поможет мне завтра рассмотреть следы их лошадей. Да, все складывается для меня как нельзя лучше: темная ночь, дождь и человеческая слабость. Будь я суеверен, то подумал бы, что духи зла Тифон[209] или Ариман[210] нашли во мне своего помощника на земле. Я убил отца и мать, а кроме этого помог умереть множеству людей, и вот теперь мне предстоит братоубийство. Вся эта пролитая кровь могла бы довести до сумасшествия любого человека, но только не меня. Я верю в будущую жизнь и верю в то, что люди должны быть наказаны за их преступления, если не сами, то их потомки, из поколения в поколение. Страшны предания о наших египетских богах. Халдеи поклоняются всеистребляющему огню и приносят ему человеческие жертвы. Стремление вредить больше, чем благодетельствовать составляет величие властелина молний. Чем же я виноват, что создан для зла? Добро и зло в сердце человека, возвысившегося над остальными, не звуки ли это неведомого инструмента, несущего жизнь или смерть? Почему овца лижет руку жертвоприносителя, тигр насыщается только мясом растерзанных им животных, ядовитая змея, спрятавшись среди прекрасных луговых цветов, смертельно жалит неосторожного? Почему все так устроено? Нет, человек, одаренный талантами, неизмеримо превосходящий толпу, не должен придерживаться унылой добродетельной стези, он для достижения своих целей, для завоевания власти не может брезговать никакими средствами. Его великая миссия и состоит в том, чтобы подчинить себе природу, извлечь выгоду из добра и зла, из людей, их умственных способностей, страстей, добродетелей, пороков, из земли, неба и ада!..