Оба напряженно смотрят друг на друга.

— Во Вьетнаме были? — спрашивает Винс.

Гребби подается вперед и настороженно вглядывается ему в глаза.

— Что?

— Вы только что сказали, что прочесываете этот район.

Гребби молчит.

— Друг у меня там был, — объясняет Винс. — Он часто это словцо употреблял.

Гребби делает глоток и отвечает сухо.

— А этот ваш друг, он вернулся целым и невредимым?

— Да. Практически. — Винс машет буклетом «Голосуйте за Гребби». — Тут ни слова нет о Вьетнаме.

Гребби раздумывает.

— Ну и за что вы там собираетесь взяться? — спрашивает Винс.

— Что?

— Вы сказали «за что я возьмусь первым делом». И что же это?

— За зоопарк. Нам в Спокане нужен зоопарк получше.

— Это понятно, — отзывается Винс. — Был я в этом зоопарке как-то раз. Погано там.

— Не понравилась выставка домашних кошек?

— Суслики с северо-запада, — улыбается Винс.

— Кунсткамера.

— Вы спите с Келли?

Гребби не ведет ухом, только умолкает на секунду.

— Пожалуй, нет… Только, по-моему, это не ваше дело.

— Да, — вздыхает Винс, — не мое.

Он поднимает с пола упавшую накидку и, наклонившись, укрывает Бет.

Она открывает глаза, делает глубокий вдох, окидывает взглядом бар, лес пустых бутылок, горы окурков.

— М-м-м. Уже все?

Гребби надевает пальто, когда Винс поворачивается к нему.

— Вы это серьезно?

— Что именно?

— Хотите пообщаться с избирателями?

Гребби смотрит на часы.

— Прямо сейчас? Уже почти полночь.

— Угу, — кивает Винс. — Рановато. Ну так подождем на месте.

Бывает, ночью задумаешься, что творится в мире, освещенном огнями. Иногда видишь разом всю жизнь, нагроможденную саму на себя, видишь город, разделенный печалями, в каждом районе — своя печаль. Даже город такого размера, пара сотен тысяч человек, может поразить: предложения руки и сердца, кулачные бои, дети крадут сигареты у родителей, женщины молятся, чтобы их напившиеся мужья уснули. И видно все сразу, когда, разрезая полночь, едешь через город в новехоньком «Додже» Аарона Гребби, Бет спит у тебя на коленях, а ты с заднего сиденья споришь о политике с человеком, что спит с девушкой, которую — как ты себя убедил — ты любишь.

Может быть, нормальные люди так и ведут себя, смотря прямо перед собой, не беспокоясь о том, что происходит вокруг, за всеми этими дверями. По крайней мере в это хочется верить. Поэтому, когда сверкающий новый пикап Аарона Гребби проносится мимо «Фото на паспорт и сувениры Дага», заставляешь себя не смотреть, не обращать внимания на то, на чем обычно задерживается взгляд. Огни плывут за окном, лица за лобовыми стеклами и на перекрестках. Ты хоть в этот раз не пытаешься представить себе любовные романы и разрывы — все то, что творится за оконными шторами, все эти порочные деяния скуки и измены.

Но если бы ты только посмотрел…

У Дага горит свет. Даг сидит на табурете за прилавком, а Лен Хаггинс и еще один мужчина — перед ним, создавая правильный треугольник. Ленни только что представил незнакомца, закончил речь и вернул солнцезащитные очки на свой длинный рябой нос.

— Что скажешь, Даг? Соглашаемся?

— Не знаю. — Даг закусывает губу и наклоняется вперед, скрестив руки на животе, словно это патронные ленты из жира. — Когда ты хочешь это сделать?

Лен смотрит на часы.

— Мы собираемся встретиться с ним в «Берлоге» через час.

Даг кивает.

— И что будете делать?

Лен кивает.

— Сначала мы… — Он бросает взгляд на третьего присутствующего. — Сначала мы заставим Винса отдать нам все деньги, которые он от нас утаивает. Потом узнаем фамилию почтальона. А потом… там видно будет.

— Не знаю. — Даг продолжает покусывать губу. — А если он не скажет вам, как зовут почтальона?

Лен косится на третьего человека.

— Скажет.

— Не знаю, — повторяет Даг.

— Слушай, это не твоя проблема. Тебе надо только решить. С нами ты или нет?

Даг вздыхает.

— Не знаю.

Ленни снимает очки и пытается расширить свои маленькие черные глазки, но они не хотят открываться.

— Да чего тут знать? Разве мы недостаточно все обсудили?

Третий мужчина стоит спокойно и смотрит на Дага, словно не замечая Лена.

— Уж очень это радикально для меня. Я не…

Из всех троих только Лен подпрыгивает от хлопка. Даг просто сползает с табурета на пол, а черная дырка в его виске дымится несколько мгновений, затем на ней появляются красные пузыри, начинает течь кровь. Его лицо ничего не выражает, словно с него тщательно стерли эмоции. Глаза открыты, один из них выкатывается из резиновой маски, в которую превратилось лицо.

— О господи! — Ленни не сводит глаз с тела Дага по ту сторону прилавка. — Ты что наделал?

Третий человек, Рей, спокойно засовывает револьвер за пояс, натягивает на руки перчатки и залезает в кассу. Он достает две двадцатки, отдает одну Лену, вторую кладет себе в карман. Он не спешит поделиться пяти- и однодолларовыми купюрами, просто рассовывает их по карманам брюк. Потом вытаскивает бумажник Дага из его заднего кармана и прячет в пальто. Выдвигает ящики и бросает их на пол, сбивает стопку сложенных буклетов.

— Какого хера?.. — захлебывается Лен.

— Что?

— Что ты делаешь?

Рей поднимает на него глаза.

— Создаю видимость ограбления.

— Нет, я имел в виду, зачем ты это сделал?

— Это? — Рей кивает на Дага. Его голос звучит ровно и невозмутимо, слышится лишь легкий акцент Южной Филли[7]. — Разве ты не этого от меня ждал?

Лен не может оторвать взгляд от тела. В Лене происходят какие-то изменения. Мозг ощущает небывалый подъем уровня адреналина и тестостерона. А где-то в глубине уже брезжит новая перспектива власти.

— Я… я не знаю.

Рей оглядывается на тело так, словно это машина, которую он подумывает купить.

— Слушай, на черта нам был этот жирный хер? Первое правило: нужно столько народу, сколько нужно.

Лен подходит ближе, смотрит на капли крови вокруг раны, представляет себе, что сердце Дага еще работает, и задумывается, сколько это будет продолжаться. Поразмыслив, он вспоминает:

— Но теперь некому подделывать кредитки.

Рей переводит взгляд с Лена на тело.

— А ведь правда. — Он чешет за ухом. — Хочешь честно? Я просто не мог больше слушать, как он твердит «не знаю».

Лен снимает очки, садится на корточки и смотрит в выпученные глаза Дага. Как просто. Будто выключатель нажали, и — бац. Был и нет. Сдвинь указательный палец правой руки на сантиметр и отнимешь… все. Черт побери! Черт, черт, черт!

Рей делает глубокий вдох и подходит сзади к сидящему на корточках Лену.

— Ну, иногда могу переборщить. — Он рассматривает затылок Лена. — Век живи, век учись.

Лен оборачивается и вопросительно смотрит на него.

— Это всегда так?

— Чаще всего да, — отвечает Рей.

— Черт побери, — уважительно замечает Лен.

Рей хватает его за руку и оттаскивает от кучи мертвой плоти на полу.

— Ладно, шеф. Пойдем проведаем твоего кореша.

Глава III

Спокан, штат Вашингтон

30 октября 1980 г., четверг, 2:58

— Давай-ка разберемся. — Джекс ставит свою бутылку шампанского на стол и опирается на нее, как на короткую трость. — Ты говоришь, что аятолла взял наших людей в заложники, потому что в Америке слишком много ленивых мамаш-одиночек, живущих на соцпособие?

Аарон Гребби смеется и понимающе качает головой.

— Нет. Разумеется, нет. Но, полагаю, разумно предположить, что эти вещи связаны, что они — составляющие общего разрушения, потери уверенности в себе, которая поразила Америку. Преступность. Инфляция. Сорок лет бесплодной либеральной политики. И утрата положения на международной арене. Ощущение, что мы сбились с пути.

Он сидит спиной к бару, его квадратное честное лицо обращено к покерным столам, где остановилась привычная Винсу игра. Наклонив головы, картежники слушают, как Аарон Гребби объясняет им, отчего нужно голосовать именно за него.