Меган бродила по травке в белом тюлевом платье с кремовым воротничком и рукавами-фонариками, ее светлые локоны развевались, наряд чудесно выделялся на фоне весенней травы. Она явно была уже одета для вечеринки, и ее светлый образ так же привлекал взгляд, как ангел Гавриил на полотне пятнадцатого века «Благовещение». Она и вправду была воплощением невинности.

Когда я подумала о том, что видела прошлой ночью, то не могла удержаться от мысли: бедных детишек используют в качестве реквизита на предстоящей вечеринке с целью создать иллюзию, что мама Салли, папа Боб и их четверо светловолосых отпрысков — образец здоровой американской семьи. Тогда как и я, и Мими, и скоро все в саду и вне его узнают — не зря же Мими называют «Мими-радио», — что это не так.

Становилось все интереснее и интереснее.

Мими

Дьявол. Черт.

Только что в саду я спросила Триш, сможет ли Анжелика (гувернантка) или Трейси (няня) посидеть с детьми пару часов. Я чуть ли не умоляла. Я заметила Меган в нарядном платье и вспомнила:

1. Вечеринка у Эйвери состоится сегодня, и

2. Мне не с кем оставить детей.

В прошлый раз, когда Трейси сидела с детьми, я предположила, что, возможно, она погладит белье, пока нас не будет. Я махнула рукой на корзину с кучей рубашек Ральфа так, будто бы это было совершенно нормальное требование. Я неожиданно почувствовала сильнейшее нежелание платить восемь фунтов в час за то, чтобы Трейси смотрела DVD, пила диетическую колу и звонила в Новую Зеландию по городскому телефону, в то время как дети, которых я сама уложила, спали.

Триш сказала, что спросит, но следовало готовиться к худшему. Так что у меня было три варианта:

1. Пойти одной, оставив Ральфа с детьми, то есть вернуться домой и застать детей все еще не в кроватях, лопающих шоколад в разгромленной кухне.

2. Позвонить Фатиме, попробовать убедить ее вернуться на часок, что гарантировало ее надутую физиономию завтра.

3. Выскользнуть с Ральфом, оставив детей перед телевизором.

Вариант три был неприемлем. Для начала — Ральф такого не одобряет. В детстве у него всегда были няньки, которые брали только полдня отпуска каждые две недели, так что он не понимал, почему современные мамы беспокоятся, с кем оставить детей. Но самое главное, если что-нибудь пойдет не так или случится пожар, в то время как мы будем развлекаться в доме стоимостью четыре миллиона, я прекрасно представляю заголовки в газетах на следующее утро.

Малоун — моя девичья фамилия, которую я приберегаю для работы и знакомства с привлекательными мужчинами, и на случай, если мне поступают деньги, заработанные тяжким трудом. В остальных случаях — у доктора, в школе, у мясника — я называюсь миссис Флеминг. Система работает прекрасно, особенно для меня: когда я получаю деньги, я Мими Малоун, когда трачу — миссис Флеминг. Тем не менее я уже вижу заголовки «Одни дома в Ноттинг-Хилле — брошенные мамашей Малоун» над фотографией детей, завернутых в покрывала, возле дымящихся руин «семейного имения за полтора миллиона». Несомненно, в прессе будут смаковаться подробности, как мы сбежали из дома, чтобы напиваться бесплатным шампанским, оставив детей без присмотра.

Итак, у меня нет няни, и мы сидим на кухне. Ну, мы всегда сидим на кухне. Она на первом этаже и покрашена в кремовый цвет (звучит скучно, но на самом деле получилось очень мило и уютно). Полы покрыты просто доской, и антикварный ирландский буфет, заставленный корнуоллской посудой, расположен весьма живописно (как я считаю). На самом деле в основном это обыкновенный белый и голубой фарфор, но я называю его корнуоллским, потому что так лучше звучит. Мы все сидим за круглым поцарапанным сосновым столом в части, имеющей выход в сад, чтобы лучше оценить преимущества нашего дома, так что довольно часто приходится бегать на другой конец кухни, опрокидывая собачью миску и роняя вещи.

Кухню требуется, как говорят риэлторы, подновить или привести в порядок, но мы этим не озабочены. У нас довольно чисто и уютно, особенно когда включен камин. «Дом без камина — словно бездетная женщина», — однажды сказала я Клэр. Ральф мягко заметил, что, возможно, это не лучшее сравнение, которое может сделать женщина, происходящая из крестьянской ирландской семьи, рожающая детей чуть ли не на картофельном поле, в присутствии ближайшей подруги, в сорок лет борющейся с необъяснимым бесплодием. На что я ответила, что не могу всю жизнь ходить на цыпочках, чтобы не затронуть ничьи неврозы. Иначе мы все чокнемся.

На кухне стены увешаны детскими рисунками. Я — требовательный критик. Если рисунок или картинка не стоит того, чтобы ее хранить, я говорю, что убираю ее в «особое секретное место».

Разглядывая невероятную мазню в красно-коричневых тонах, я могу сказать:

— Да, дорогая, я вижу, что эта точка — корабль, а маленькая точка — русалка.

Потом, разумеется, я засовываю рисунок в мусорку, когда все улягутся спать.

Немногие картины, пережившие строгий отбор, висят рядом с фотографиями Каса с командой. Мне также нравится вешать на стену снимки, которые нам присылают на Рождество знакомые семьи: на горнолыжном курорте, на Карибах, сафари или возле новых загородных домов.

Мне нравится держать эти фотографии на виду как напоминание, что если мы однажды разбогатеем, то не станем посылать вещественные доказательства четыремстам ближайшим друзьям.

С другой стороны, мы с Ральфом предпочитаем получать такие живописные фотографии вместо скучных открыток с изображением заснеженного Вестминстера. Когда дело доходит до рождественских открыток, нет предела вульгарности. Я сама не отсылаю вместо них фотографии, потому что, к сожалению, нам нечем похвастаться.

Как бы то ни было, сегодня у нас идеально сбалансированный ужин из рыбных палочек (необходимый для здоровья рыбий жир), печеных бобов (чудесная грубая пища) и картошки фри (картошка — полезный продукт). Давайте посмотрим правде в лицо: приготовить ужин из рыбных палочек гораздо быстрее, чем рыбный пирог, к тому же дополнительное преимущество состоит в том, что дети съедят все или почти все.

— Сгорело? — спросила Мирабель, когда я открыла печь и из нее донесся резкий запах.

— Ну… не совсем, — весело ответила я.

У меня репутация повара, способного сжечь любое блюдо, особенно если я что-нибудь пеку. Однажды я пекла пшеничные лепешки в духовке, к которой еще не привыкла. Когда Кас укусил одну из лепешек, он потерял зуб. Ральф обожает подобные семейные радости. Я сказала сыну, что у шотландцев есть свой Скунский камень[23], а у него свой — из лепешки. После данного инцидента и после того, как дети единогласно провозгласили, что свежий бисквит с масляным кремом и малиновым джемом, покрытый розовой глазурью и украшенный марципаном, из ближайшей кондитерской намного вкуснее, чем почерневшие круги, испеченные их собственной матерью, я перестала печь именинные пироги.

После рыбы с картошкой я планировала побаловать их шоколадным пудингом, прежде чем огласить новости о сегодняшней вечеринке, в надежде, что у Пози уже выработался рефлекс собаки Павлова к моим уходам из дома. Я вынула готовые пудинги из холодильника и взглянула на рисунок Пози, которая изобразила меня с огромной головой, массивным животом и тонкими ножками. Я повесила картинку рядом с холодильником, чтобы отучить себя от привычки перекусывать между едой.

Под рисунком Пози написала:

Моя мама

У моей мамы коричневые волосы у моей мамы маленькие глаза у моей мамы большой нос я люблю мою маму.

— Любимые, — весело сказала я, выдавливая для них кетчуп, даже для Каса, когда они по привычке указали на правую сторону тарелки. — Мы с папочкой собираемся к родителям Меган, ну знаете, у которой живет Скримшоу, немного выпить и сразу же вернемся (не было смысла говорить о доме Эйвери, мои отпрыски идентифицируют взрослых только по детям и животным).