— Надо бы на нее взглянуть… — Хелен сдвинула брови, размышляя. — Эй, сделайте кто-нибудь чаю! Я ей отнесу.

Кейт лежала, повернув голову на ту сторону, что меньше пострадала от побоев, то есть к стене. Глаза ее были закрыты, потому что и смотреть было больно. В голове бухало несколько молотов разом, а кожа на лице словно ссохлась вдвое — так ее распирало изнутри.

— Кейт!

Она сделала движение повернуться.

— Ох!

— Бедняжка! — вырвалось у обычно бестрепетной Хелен. Она опустилась у матраца на колени, чтобы лучше оценить состояние Кейт. — Дьявол! Вот дьявол! Кто это сделал?!

— Марк… — простонала та.

— Вот, выпей чаю, это тебя подкрепит. Погоди, помогу сесть… не спеши! Так хорошо. Надеюсь, только лицо?

— Только лицо?!

— Вспомни Линду, — вздохнула Хелен, придерживая Кейт за спину. — У нее, кроме лица, было еще два сломанных ребра и одно запястье.

Сидеть было невыносимо трудно. Голова раскалывалась от боли и казалась огромным, не в меру раздутым баллоном, ненадежно прикрепленным к телу.

— Что на него нашло? — выпытывала Хелен. — Во время секса, конечно! Он что, один из тех уродов, что любят садомазо?

— Нет, — с трудом произнесла Кейт. — Сперва я согласилась к нему переехать, а потом передумала.

— Переехать к Марку?! — Хелен открыла рот.

— Мне удалось заполучить Джосс, но надолго она не задержалась. Ушла назад к Джеймсу. Ну, я и решила жить с Марком…

Свободной рукой Хелен схватилась за голову. Она уселась на матрац так, чтобы Кейт могла на нее опереться, и взялась было поить ее чаем, но та отняла кружку, напрягшись, чтобы не выдать дрожи рук.

— Только не нужно нотаций… — Кейт хотела взглянуть в лицо Хелен, однако голова отказывалась поворачиваться, а глаз так заплыл, что ничего нельзя было разглядеть. — Помнишь, ты все повторяла, как нам повезло, потому что мы с тобой еще не битые? Теперь ты одна такая.

— Допьешь чай, и я отвезу тебя к доктору Принглу. Надо убедиться, что кости не переломаны.

— До свадьбы заживет, — горько усмехнулась Кейт.

— Не говори ерунды!

— Думаешь, самая сильная боль у меня в голове или на лице? — Ее голос истерически поднялся. — Она в душе, понимаешь?!

— Понимаю-понимаю. Тебе придется здесь пожить.

— Но мне нужно на работу!

— Какая еще работа, ты что!

— Работа… — повторила Кейт, припоминая вчерашний день. — Ох, мы же с Кристиной поругались! Она подумает, что я ушла, даже не попросив расчета.

— Кристину предоставь мне. Я с ней живо разберусь. А вот как быть с твоими вещами… хочешь, пошлю за ними Линду?

— Я уже не знаю, чего хочу.

— Или, может, переберешься ко мне?

— Нет. Нет. — Кейт сделала попытку улыбнуться. — Мое место здесь, с такими же, как я.

Хелен не совсем грациозно поднялась на ноги. Даже в своем жутком состоянии Кейт видела, что напора в ней значительно поубавилось. Она и не подумала оспаривать услышанное.

— С твоими вещами что-нибудь придумаем… я сама за ними съезжу! А по дороге загляну в Джерико и объясню все Джосс.

— Джосс!

— Ну да. Она имеет право знать.

— Боже мой, Боже мой! — Здоровая сторона лица Кейт жалобно, по-детски сморщилась, из глаз покатились слезы. — Что я натворила! Господи, что я натворила!

Леонард порезался. Во время бритья это случалось с ним все чаще. Джеймс предложил было, что будет брить его сам, но только привел его этим в ярость. Он, мол, и так согласился дважды в неделю принимать ванну с помощью медсестры (как следует обложив и ее, и — заочно — оздоровительный центр, откуда ее прислали), но чтобы его еще и брили, как полного инвалида, — нет уж, увольте! Это оскорбление личности, которое он, Леонард Маллоу, не собирается проглатывать вот так, за здорово живешь. В конце концов Джеймс проклял себя за то, что вообще предложил это.

— Извини, я был не прав. Не подумал.

— Вот именно, не подумал! А надо думать, что говоришь! Мало ли какую чушь тебе захочется смолоть, а другие стой и слушай? Кто я, по-твоему? Маразматик, который не может даже как следует подобрать сопли?!

Инцидент как будто был исчерпан, но вот беда — Леонард уже не мог выбросить из головы Джеймсову «бестактность». Принимаясь по утрам за бритье и вспоминая о ней, скоро он уже трясся от ярости, а поскольку старческая кожа тонка, как папиросная бумага, порезы множились с ужасной быстротой. К концу процесса раковина бывала испятнана кровью, как в вивисекционном зале, а физиономия Леонарда топорщилась ватными комками.

— Что это ты из себя изображаешь? — с подозрением спросила в это утро Джосс, заглянув к нему перед школой. — Полуощипанную курицу?

— Убирайся к дьяволу!

— Почему бы тебе не перейти на электробритву?

— Когда мне понадобится совет малолетней задрыги, я приползу за ним на коленях!

Она вышла, вернулась с бутылочкой бактерицидной жидкости и молча поставила ее на раковину.

— А что с этим делают, пьют?

— Не знаю. Может, кто-то и пьет, — хмыкнула Джосс. — А ты лучше протри этим лицо, иначе скоро сгниешь, как картошина.

— Картошина! — Леонард фыркнул, изображая презрение, налил в ладонь жидкости и щедро размазал по лицу.

Через пару секунд порезы защипаю. Он скривился и зашипел, потом повторил: «Картошина!» — и повторил процедуру. Постояв перед зеркалом и почесав голову, он испустил тяжкий вздох.

— Ну и видок! Врагу не пожелаешь! Вот уж в самом деле старая гнилая картошина. Надо бы издать закон о возрастном ограничении, и таких, как я, из гуманности пристреливать. Ведь хорошая была идея — посылать на дом человека со снотворным или пластиковым пакетом!

Одевался Леонард медленно, то и дело прерываясь, чтобы передохнуть. (Однажды миссис Ченг, в это время убиравшая у него в комнате, наклонилась помочь ему натянуть носки, но он начал лягаться тощей желтой ногой в разводах вен. Она отступилась и больше не повторяла попытки.) Первым был надет комплект нижнего белья с подштанниками, потом клетчатая фланелевая рубашка («Ну и что же, что лето? Как будто летом нельзя промерзнуть до костей!»), объемистые вельветовые брюки, пресловутый мохеровый жилет, затем вязаный жакет и уже в самом конце — как неизбежное зло, со стонами и сдавленными проклятиями — носки и башмаки.

Не без труда поднявшись, Леонард обозрел полученный результат в зеркале. Ба! А горло-то голое!

— До чего же ты похож на старого индюка! — Порывшись в ящиках, он вытянул из-под груды вещей шейный платок не первой свежести и повязал его в вороте рубашки с некоторой претензией на шик. — Разодет как картинка! Все так и рухнут, — доверительно сообщил он своему отражению, потом плюнул и отвернулся.

На верхней площадке лестницы Леонард прислушался. С кухни доносился лязг и дребезг — там проходила очередная битва миссис Ченг с беспорядком. Помимо этого, в доме было тихо. Джеймс на весь день уехал в Лондон (интересно, один или как?); Хью отправился по каким-то загадочным, ему одному известным делам; Джосс, несчастная жертва среднего образования, в школьной библиотеке готовилась к экзамену по французскому языку. На завтрак Леонарду был оставлен вчерашний заливной язык и, по его настоятельной просьбе, карамелевый йогурт на ножках (вполне съедобная штука, и в эти бестолковые времена у кого-то котелок варит!). Пока он все это осилит, подоспеет Беатрис, и они засядут играть в безик. Нет, времена все-таки бестолковые! Никто моложе семидесяти уже не знает, как играть в эту чудесную игру.

Леонард начал спуск по лестнице. Это тоже было кропотливое занятие: сперва как следует упереть резиновый наконечник трости в ступеньку ниже, потом перенести на трость вес тела и, проехавшись ладонью по перилам, аккуратно, по очереди переставить ноги на вышеупомянутую ступеньку. При этом он строил коварные планы насчет того, что польет недавно высаженные в саду петунии и будет молчать об этом, как партизан, пока Беатрис не польет их снова, а когда она закончит, скажет: «Совсем ослепла, что ли? Не видела, что они уже политы? Я сам и поливал!» Одно предвкушение уже заставляло его хихикать.