Саня повернулся к Ленке и увидел, как она, вздрогнув, напряглась, непроизвольно расставив руки и будто пытаясь закрыть своей миниатюрной фигуркой весь дверной проем.

Вот тут-то, будто мгновенно прокрутив пленку с записью всех событий последних двух часов, Саня вновь и по-новому увидел и понял то, что он должен был увидеть и понять раньше: Ленку, суетящуюся со шваброй возле входной двери, а затем заносящую в ванную ботинки Янека. Самого Янека, несущего в ванную ворох одежды, из-под которого виднеется край его пуховика, раньше остававшегося в прихожей…

Швырнув на стол чайную чашку, выхватив одной рукой из-под пиджака свой пистолет, а другой пытаясь отбросить отчаянно вцепившуюся в него девчонку, Саня прыгнул в коридорчик. Но рухнувшая в ноги Ленка и ударившая навстречу дверь ванной задержали его. А полуодетый Янек, после истошного вопля своей подружки, мгновенно ломанулся на выход, на какую-то долю секунды мелькнул перед застопорившимися операми, распахнул заранее открытую дверь в прихожей и бешено рванул навстречу воле…

В тряском УАЗике, по пути в горотдел, сыщики, перемежая повествование шедеврами ненормативной лексики, честно рассказали Игорю, как было дело.

Догнать Янека, несмотря на небольшую, казалось бы, фору — две-три секунды, не смог никто. Если быть точным, никто даже не смог увидеть, в каком направлении он смылся. Стянутые по тревоге наряды ППС, все наличные силы розыска и участковых обнаружить беглеца тоже не сумели.

Теперь сыщикам предстояло все начинать по новой. Только и радости, что знали, кого искать. Но многоэпизодное уголовное дело зависло в воздухе. А о предстоящей служебной проверке по факту побега и связанных с этим разбирательствах и думать не хотелось.

— Ладно бы сдернул сам, из-под конвоя, при выводке или еще как… Но за добро залепить такую поганку!

На мрачную реплику Александра отозвался только Витька:

— А ты больше с ними возись. Сколько раз я тебе говорил: все они пидоры, и верить никому нельзя.

В другой ситуации Саня, может, и вступил бы в дискуссию. Но сейчас обстановка к этому явно не располагала, и он промолчал.

Есть вещи, недопустимые даже для уголовника.

В вечной борьбе сыска с криминальным миром нередко случается, когда самых классных оперов обводят вокруг пальца их не менее остроумные противники. И как истинные профессионалы, в таких случаях сыщики не роняют слезы, не озлобляются. Сделав нужные выводы, а порой и посмеявшись сами над собой, они с еще большим азартом и изобретательностью начинают вести новую игру.

Есть профессионалы и на той стороне. Влетев в сети, расставленные розыском, многие из них не клянут судьбу, не пытаются угрожать или просить о пощаде. «Не верь, не бойся, не проси!» — закон старый. Но, тем не менее, известно немало примеров, когда конченые рецидивисты, на которых клеймо ставить негде, верили честному слову сыщика или держали свое слово, порой жертвуя ради принципа и самолюбия драгоценной свободой.

И по той же самой причине многие из оперов, каждый из которых знает о темной стороне человеческой натуры больше, чем сотни других сограждан, до конца службы сохраняют веру в людей, в проблески человечности даже у самых закоренелых уголовников. И многие из них готовы пойти на риск ради этой человеческой искорки в чужой душе.

Риск этот всегда велик. И нередко ответом на проявленное великодушие становится обычная подлость. Но удел нарушившего правила игры — ее продолжение уже без правил.

А потому, увидев в причудливом свете пробегающих мимо УАЗика неоновых фонарей Сашкины глаза и посмотрев на лица других оперов, Игорь четко осознал: они найдут беглеца, даже если их сегодня же поувольняют из милиции.

Найдут обязательно. И этот день будет для Янека не самым счастливым в жизни.

Для тех, кто настроен на милицейскую волну, ночной эфир — это почти как наркотик. Кто хоть раз по-настоящему окунулся в его волны, при первых же тональных встает в классическую стойку породистой легавой. Наверное, все-таки не зря уголовная шпана приклеила милиционерам такую кличку (только зря они думают, что обидную: если бы все люди были так умны и порядочны, как эти благородные животные!..).

— Внимание всем патрульным, постам и нарядам! — высокий, звенящий, как струна, голос Нелечки, оператора 02, разом обрубает все разговоры в патрульных УАЗиках, и мгновенно взвинчивает нервы. Десятки людей в милицейской форме, рассредоточенных по городу, разом превращаются в одно настороженное, готовое к любому поединку, многоликое и многорукое живое существо.

— Приблизительно пять-семь минут назад, от дома 64 по улице Карла Маркса угнана автомашина ВАЗ 2106, бежевого цвета, госномер… Со слов свидетелей, автомашина направлялась в сторону Кольцевой. В салоне оставлены документы на имя владельца Никиченко Павла Степановича…

— Двадцатый пошел!

— Двадцать девятый пошел!

— Двадцать седьмой пошел…

— Я пятьсот двадцать семь! Вижу его!

— Где видишь? Олух! — взрывается эфир.

Наверное, нет экипажа, который не рявкнул что-нибудь нелестное в адрес бестолкового постового. Да только связь — наша, отечественная, и больше одного голоса на канале не слыхать. Но в раскаленном эфире такое ощутимое напряжение, что, кажется, все участники погони воспринимают друг друга без всяких радиостанций.

— На Наровчатова пошел вниз от роддома! Дислокацию знать надо, умники!

— Я двадцатый, гоню его по Пролетарской в сторону Простоквашина!

— Двадцатый, я шестьдесят четвертый, вижу вас! Отжимай его на Веселую, я перекрываю!.. Отжимай, отжимай!.. Эй, ну что там у вас?! Чего молчите?!

— Успокойся, родной, и возвращайся на маршрут. Раньше шустрить надо было, — язвительно-торжествующий голос водителя «двадцатки» предваряет его официальную информацию:

— Центр — двадцать!

— Слушаю, двадцатый…

— Машина задержана, людей взяли.

— Высылаю группу.

— Двадцать семь Центру!

— На связи…

— Ленина… квартира… жалоба соседей: шум, крики.

— Понял, пошел.

— Центр — двадцать семь!

— Слушаю, двадцать седьмой.

— По Ленина отработали.

— Что там?

— Дед с бабкой, обоим за шестьдесят. Бабка закатила скандал, колотит деда, жалуется, что он ее не удовлетворяет. Разобрались на месте.

— Как, конкретно?

Чей-то невинный голос вставляет:

— Удовлетворили бабку…

— Кто дурит в эфире? — но строгой выволочке не суждено завершиться: ктo-то в приступе смеха нечаянно нажимает тональный, звучащий уже не сигналом тревоги, а веселым камертоном. Нелечка тоже не выдерживает и звонко хохочет за пультом, предусмотрительно отпустив клавишу передатчика.

— Двадцать — Центру!

— Слушаю…

— Пресс-группа на борту?

— Да.

— Забрось в отдел, он срочно нужен сыщикам.

Патрульный УАЗик, разбрызгивая майские, тронутые по краям ледком лужи, подкатил к горотделу. На крыльце стоял, поеживаясь на усилившемся к вечеру ветерке, невысокий, светленький Саня Жолобов, сыщик из областного УВД. Не очень разговорчивый, но всегда доброжелательный, Александр несколько лет отпахал «на земле» и никогда не отказывал в помощи, если городские коллеги начинали зашиваться. Увидев Игоря, он приветственно махнул рукой:

— Давай сюда!

— Привет, что тут у вас стряслось?

— Зацепили Янека.

— Да ты что!

— Точно. Ребята уже там, пасут квартиру, а меня попросили тебя забрать.

— Долго он бегал…

— Два месяца погулял.

— На чем едем?

— На пешаке. Вон, пятиэтажку на углу видишь?

— Ну молодец, почти напротив горотдела устроился…

— А какая разница, все равно с адреса почти не вылазит. Ладно, пошли, только камеру припрячь.

— Да я ее пока в кейс уберу. В темноте не понять.

Аккуратно обойдя дом, чтобы не светануться перед окнами, Александр с Игорем прошли во двор. Под козырьком подъезда, покуривая, стояла неразлучная троица: Саня Петров, Пашка и Виктор.

— О, а что вы тут, как три тополя на Плющихе?