— Тьфу, черт!.. Слушаю!

Звонил Витька.

— Игорь, ты нам не поможешь в поиске, а то народу маловато.

— В каком поиске?

— А ты еще не в курсе?..

Выводка прошла нормально. Янек вел себя разумно, без лишних фокусов. Хотя, конечно, эта процедура — не мед. И дело не только в морозном ветерке, пробравшем до костей всех участников мероприятия, пока группа отрабатывала дворы и гаражи. И не в том, что приходилось, отвечая на дотошные вопросы следователя, вновь и вновь возвращаться к незначительным, казалось бы, деталям.

Просто одно дело — красоваться, распушив хвост, перед привычными ко всему операми, которые, подыгрывая самовлюбленному пацану, весело ржут и восхищаются его находчивостью. Другое — стоя в чужом гараже или квартире, под паляще-ненавидящими или брезгливыми взглядами людей, рассказывать о том, как ты обирал их. Как отнимал заработанное годами честного труда, оплаченное оставленным на Севере здоровьем, накопленное, как гарантия относительно безбедной и сытой старости. И даже ни во что не верящий циник вряд ли сможет остаться спокойным, когда пожилая женщина, потерявшая последнюю надежду вернуть ушедшие к барыгам золотые сережки — память о погибшей дочери, глядя прямо в глаза, скажет:

— Я желаю тебе только одного — испытать мое горе. Будь проклят ты сам и твои дети!

Закончив выводку, сыщики уже собрались было вернуть Янека в СИЗО. Но Саня, глядя на вконец скисшего героя, вспомнил, что обещал ему побывку с помывкой в родном доме и час общения с молодой женой. Конечно, это было вопиющим нарушением всех существующих приказов и инструкций. Но дело не только в трезвом расчете и продуманной тактике общения с подопечным. Просто все мы — люди, все мы — человеки. И сыщики не исключение. Опера, вообще, народ не вредный. Если их не злить. Оперативная работа, как никакая другая, делает человека терпимым к мелким грешкам и недостаткам других, формирует философский взгляд на жизнь и заставляет особо ценить ее простые радости.

А потому никто и не думал возражать. Только Витька, с присущей ему деловитостью, спросил:

— У вас там хоть чай найдется, а то я совсем задубел? Ты-то с Ленкой быстро отогреешься, ну а мы так, по-стариковски, на кухне кипяточку похлюпаем.

— Найдется, — рассмеялся Саня. — Его красавица с утра в коридоре стояла, достала меня вконец. Обещала золотые горы и ужин, как в ресторане Прага, лишь бы милого привезли.

— Только смотри, Янек, без фокусов!

— Да ладно, что я, человеческого отношения не понимаю…

Ленка, пулей вылетев на лестничную площадку и повиснув на шее Янека, встретила оперов пулеметными очередями упреков.

— Ну что же вы! Я ждала, ждала, думала, вы уже не придете. Ой, они тебя совсем замучили! Саша, что вы с ним делаете? Наручники-то снимите! Сколько можно над человеком издеваться?

— Не, ты посмотри на нее, — искренне восхитился Витька. — Будто мы ей обязаны милого на свидания возить. Ты скажи спасибо, что вообще заехали! Вы тут развлекаться будете, а мы — сидеть облизываться. У меня, между прочим, тоже подруга есть, я бы это время лучше с ней провел.

— Ой, ну ладно, ты-то еще успеешь. Саш! Что у вас Витя такой вредный?

Ленка, длинноносая пигалица, с изумительной точеной фигуркой, но невзрачным личиком, обладала весьма незаурядным характером и бойким нравом. А потому с первого дня задержания Янека, она пустила в ход все женские чары, весь арсенал кокетства, замешанного на мелком подхалимаже, и быстро нашла с сыщиками нужный тон свойской девчонки. При этом она умело давила на их сочувственное отношение. Если Янек был для оперов пусть не опасным и не таким уж сложным, но противником, то его молодая жена вызывала обычную человеческую жалость. Запопала девчонка: на второй день после свадьбы остаться «соломенной вдовой» с перспективой лет так на несколько…

В тесной прихожей однокомнатной квартиры развернуться было негде, поэтому, отстегнув Янеку наручники и пропустив его в комнату, Саня с Витькой сразу прошли в кухню. Пашка, пыхтя и цепляя локтями то вешалку, то зеркало на противоположной стене, стал выбираться из своего полушубка. Раздевшись наконец, он проверил, закрыта ли входная дверь и присоединился к коллегам.

За стенкой, в комнате, где уединились молодые, загрохотала музыка. Опера понимающе разулыбались: несмотря на присутствие гостей, Ленка при ее пылком темпераменте вряд ли будет соблюдать конспирацию и сдерживаться, оказавшись в объятиях своего молодца.

— Во как им приспичило, — прокомментировал Витька, — даже не отмылся после СИЗО.

Саня пожал плечами:

— Да вряд ли, Янек — чистюля.

Как бы в подтверждение этих слов, открылась дверь в комнату, и их подопечный босиком прошлепал в ванную.

Тот, кто хоть раз побывал в СИЗО или ИВС, хотя бы с кратким визитом, никогда не забудет липкий, мгновенно пропитывающий одежду и проникающий во все поры смрад, образованный миазмами параши и скоплением задыхающихся, постоянно потеющих от недостатка свежего воздуха людей, набитых в камеры по двойной-тройной норме.

Поэтому никого не удивило, что Янек полоскался и фыркал, как морж, добрые полчаса.

За это время сыщики оттаяли, оживились. Хозяйка расстаралась: к чаю наворотила полный стол разной выпечки. Не лишними оказались и тарелки с щедро нарезанной колбасой и сыром. Ленка, занырнув в ванную, чтобы потереть милому спинку, и выходя оттуда со шваброй и мокрой тряпкой в руках, заглянула на кухню:

— Мальчики, может, по рюмочке? В холодильнике все есть.

Саня, который сегодня утром пожертвовал завтраком ради дополнительных десяти минут вожделенного сна, создавая грандиозного вида бутерброд, добродушно ответил:

— Ладно, не суетись. Пить мы не будем, но можете не торопиться, часок — другой накинем. Вы-то покушаете? Янек тоже проголодался.

— Да я ему в комнате накрыла, в перерывах поест, — снова заставив сыщиков заулыбаться, игриво отозвалась молодайка, — а пока он домывается, лучше порядок наведу, вон понаследили…

И Ленка, не теряя даром времени, принялась вытирать утоптанные гостями полы в коридорчике и прихожей, энергично постукивая шваброй и переставляемой обувью. Часть наваленной на стул верхней одежды уволокла в комнату. Затем, вновь вооружившись тряпкой, заставила оперов, из предосторожности не ставших разуваться, вытереть ноги, а здоровенные, под сорок пятый размер, ботинки Янека утащила мыть в ванную.

— Вот суета! — пробурчал Пашка, которого вся эта бурная деятельность уже начала раздражать, — я представляю, что она с Янеком за два часа сделает. Надо будет его пораньше забрать, а то живого не довезем. Кстати, Саня, ты машину не отпустил? Может, Вовку подменить, пусть пожует?

— Да нет, он уже смотался, перекусил. Пусть под окном стоит. Хоть и четвертый этаж, вдруг Янек надумает альпиниста изображать.

Часа через полтора, выловив перерыв в музыке и паузу между ритмичными поскрипываниями полутораспальной кровати местного производства, Саня постучал в стенку:

— Эй, молодежь, заканчивайте, пора отчаливать. Сегодня пятница, в СИЗО долго ждать не будут, могут скандал закатить.

— Да мы все уже, — весело отозвался Янек и через пару минут, с ворохом одежды в руках, снова прошлепал в ванную.

Ленка, румяная, с блестящими глазами, обтянув свои откровенно просвечивающие прелести полупрозрачным мини-халатиком, в ожидании очереди под душ стояла на входе в кухню и весело трепалась с сыщиками. Ее явно забавляло, как они, отшучиваясь, то упорно рассматривают стены и потолок, то украдкой обстреливают ее быстрыми взглядами. «Вот зараза, — смущенно-весело думал каждый, — ведь почти голяком стоит, и хоть бы хны. Может, рассчитывает на продолжение, когда Янека отвезем? Ну, уж на хрен. На этом деле не один опер погорел. Так что зря стараешься, цыпа. У нас свои девочки есть, и получше».

Саня, допивая чай, с чашкой в руках подошел к окну, задумчиво глянул вниз: «Как там Вовка, скучает один? Что поделаешь, осторожность в нашем деле вещь первостепенная. Да что она так растрещалась? И ведет себя как-то странно, чересчур уж старается. Янек ей за такие номера может и по голове настучать, невзирая на наше присутствие. А вообще, чего она здесь стоит? Обычно они первые под душ бегут, их дело — дамское; это мужику можно полениться, поваляться — он не залетит…».