— Ты был против турне, папа.

— Но разве это означает, что ты мне был безразличен?

Фрай впервые в жизни начал смотреть на вещи с точки зрения Эдисона.

— Ты тоже сам был сыном. Знаешь, что это такое. Отцу рассказываешь о том, чем он, на твой взгляд, будет гордиться.

— Чак, чего бы я ни сделал в жизни, ни разу мой отец не подал виду, что гордится мною. Я не жалуюсь — просто констатирую факты. Чарльз Джеймс Фрай был черствым стариком. Так я думал тогда, так я думаю теперь. — Эдисон понюхал мартини и выпил. — Он унаследовал ранчо от своего отца, который, вероятно, был немногим лучше в этом отношении. Поэтому и я был с тобой таким же. Я не колеблясь повторю, что заниматься серфингом в качестве жизненной карьеры — это бросить псу под хвост свои таланты. Но это не значило, что я не уважал упорство, что я был против того, чтобы ты стал первым серфингистом в мире.

Фрай вспомнил письма Эдисона: «Нельзя оставаться всю жизнь таким инфантильным… Мы потеряли одного ребенка в морской пучине, пожалуйста, не будь второй жертвой… С любовью и разочарованием, отец».

— Забудем, папа. Каждый любит по-своему показывать характер.

— А что касается Дебби, сын… Я сожалею, и это не твоя вина. Я знаю, волны были очень большие. Я знаю, что она не первый раз встала на доску. Но это ты был с ней. Не Бенни, не я. — Эдисон посмотрел на сына. — Позволь мне тебе задать вопрос, Чак. Мы давно не говорили по-настоящему. С тех пор, как тебя перестало интересовать то, что происходит на этом острове. А теперь, когда похитили нашу Ли, когда твоя мать на пределе, а фэбээровцы уже меня просто достали и вообще все дерьмово, хуже не бывает — ты вдруг начинаешь кидать мне обвинения. Я не совершенен. Может, я не один год потратил на то, чтобы ты это понял. Но я выдохся. Так чего же ты ворошишь прошлое? Зачем теперь это?

Хороший вопрос, подумал Фрай. На какое-то мгновение он был обескуражен.

— Не знаю.

— И я так думаю.

Фрай отвернулся к окну. Самоанализ никогда не был его коньком. Но наступает момент, думал он, когда события пролетают быстрее, чем ты успеваешь их уловить. Наступает момент, когда хлопаешь крыльями, теряешь перья и раскрываешь дрожащие ладони, в которых ничего нет. Сидишь, наблюдаешь и хочешь что-нибудь сделать, но не знаешь что. Хоть что-нибудь. Все уходит. Дебби. Линда. Ли. То, каким я был несколько лет назад. То, какими мы все были.

Он думал о Зуане, о «Смуглолицых» в его пещерном доме, об Эдди Во, укокошенном на пороге собственного дома. Он думал о Дебби, угодившей в ту чудовищную волну — такой крохотной и хрупкой на маленькой доске, которую он сам для нее смастерил. У нее дрожали коленки, ноги такие тонкие, загорелые — и этот взгляд на ее лице, когда она смотрела на него, словно говорил: «На этот раз я выбрала волну не по силам, но я видела, как ты это делал, поэтому смотри, ты только посмотри…»

— Как бы то ни было, отец, мне не хотелось бы терять то, что осталось.

Эдисон оставался в молчании долгое время.

— Да будет так, сын.

— Я насчет Бенни, папа. Мне кажется, он до конца не понимает, в какие неприятности он угодил. Мне кажется, Ли похитили… за ее содействие. Вот поэтому и не было требований о выкупе.

Эдисон дугой выгнул бровь, затем посмотрел на свой блокнот на письменной столе.

— Я слушаю.

— Ты знаешь о Комитете освобождения Вьетнама? О поставках, которые они организуют за океан?

— Разумеется, знаю.

— А ты знаешь, что они переправляют оружие?

Эдисон покачал головой и улыбнулся.

— Это смешно.

— Но это правда. Я наблюдал, как они грузили вертолет на Парадизо. Там оружие, папа.

Эдисон встал и начал мерить шагами комнату.

— Продолжай.

— Ты слышал о полковнике Тхаке?

— Что за птица?

Фрай рассказал ему. О войне. О террористических актах и убийствах. Об отрубленных головах. О Зуане.

— Нас всего горстка, кто знает, что с ним случилось на самом деле, папа. ФБР хранит это в строгом секрете.

Эдисон сунул кочергу в холодный камин, поворошив пепел и прогоревшие угли.

— Бенни отправлял оружие тем, кто борется против Тхака. Ли была одной из тех кто обеспечивал этот канал. И я готов поклясться, что Тхак во время войны был в Дак-Конге.

Фрай кивнул.

Эдисон швырнул стакан с мартини в камин.

— Ну Виггинс, сукин сын! Ходил, тянул резину. Ладно, не делиться со мной своими версиями — это одно, но скрыть такое? Какие у него для этого причины?

— Официальное объяснение таково — народ, мол, испугается, если узнает, что в городе орудуют люди полковника Тхака. У них только один свидетель — женщина, продавшая черную материю — но, говорят, ей нельзя доверять. И то, что погибший автоматчик в войну был дак-конговцем, еще не говорит о том, что он работал на Тхака.

— Может, они и правы. Маленький Сайгон наглухо замкнется в себе, если люди зря впадут в панику. Но я все-таки задушу Лансдейла.

— Это не относится к его ведомству, папа.

— Все равно нельзя…

Фрай ждал продолжения, но его не последовало. Фрай еще несколько лет назад понял, что Эдисон в моменты наивысшего напряжения становился немногословен. Все прочее было просто бешенством и сотрясением воздуха в его стиле, его способом выпускать пар. Он подошел к большому планшету, подвешенному к стене и взял фломастер, по-прежнему висевший на шнурке. Под заголовком «ФБР (Лансдейл)» он написал: «Бюро знает о Тхаке, но держит при себе. Почему?» Он отошел на шаг, изучил свою запись и отпустил фломастер.

— Чак, я понимаю, что ты хотел сказать несколько минут назад. Хочу, чтобы ты знал — я постараюсь быть немного более откровенным. Подойди сюда, я хочу тебе что-то показать.

Эдисон провел его в заднюю комнату коттеджа, его рабочий кабинет. Среди чертежных столов и стульев стояла модель «Парадизо», как у Беннета, только более подробная.

— Это крупнейшее дело, за которое мы когда-либо брались, — сказал он. Самое прекрасное. Мы с Беннетом занимались этим проектом с нуля. Можно сказать, совместное предприятие. — Он стоял перед макетом и любовался им. — Посмотри, Чак, сорок тысяч акров лучших земельных угодий. Сейчас это просто холмы с коровами, но когда мы закончим, это будет лучшим местом на земле, где только живет человек. Ничего нет лучше, разве что наш остров.

Фрай разглядел жилые кварталы, гавань и отели, центр конного спорта с дорожками для верховых прогулок, гольф-клуб, вертолетную площадку, озера, городок магазинов. Эдисон сам спроектировал трамвайную линию, которая будет каждые полчаса доставлять жителей предгорья на побережье и обратно домой. Она будет работать от солнечных батарей.

— Я ведь с тобой ни разу не обсуждал детали?

— По правде, нет.

— Смотри, как здорово!

Фрай восхитился относительной простотой проекта и тем, что люди, которые будут жить в «Парадизо», получат вдоволь собственной земли. Эдисон постоял некоторое время, созерцая макет. Он словно ушел в себя, потом кивнул.

— Покуда я счастлив, — промолвил он. — Но еще много надо сделать.

— Тебе есть чем гордиться.

— И ты будешь этим гордиться, когда меня не станет. — Эдисон сел на стул и посмотрел на сына. — Потребуется привлечь множество людей, чтобы это довести до ума, чтобы это заработало. Разных людей, Чак.

— Грандиозный план, папа.

Эдисон вяло улыбнулся и сделал глоток спиртного.

— Наверно, придется привлечь изрядный капитал?

— Финансирование — это просто. Просто, однако сложно. Каждый не прочь поучаствовать в таком проекте. Все окупится наверняка. Фокус в том, как за всем проследить. Мы с твоим братом, разумеется, имеем контрольный пакет. Соответственно и основной капитал наш. Поэтому и «Парадизо» тоже наш. Я хочу сказать, это все наше, Чак. Семейное.

— В таком случае, каков участие Лючии Парсонс?

— Финансовое. И все. У нее и Берка нефтяные деньги, и теперь появилось место, куда они могут вложить часть своих средств. — Эдисон опять посмотрел на макет и быстро что-то записал для себя. — Лючия говорит, сегодня в семь вечера расскажут какие-то важные новости о пропавших без вести.