— Вы существенно обогатили мое знание российских реалий. Дарю вам за это целое озеро. Специально для вас записал название, — Джонсон протянул бумажную салфетку, на которой крупными литерами значилось: CHARGOGGAGOGMANCHAUGGAGO — GGCHAUBUNAGUNGAMAUG.

— Индейское?

— Угадали. Это самый длинный топоним на карте Штатов. Его продиктовал мне наш президент Фишер, когда я спросил об индейских захоронениях. Где-то в районе этого озера они действительно есть.

— Как вы все помните!

— Стараюсь… Мы зовем озеро просто Уэбстер. К нему можно подобраться по дороге 197.

— Хотите прямо сейчас?

— Нет, сегодня никак не получится. Нам пора в Меканикс-холл.

Впечатляющее сооружение из густомалинового кирпича Ратмир узнал еще издали, как только вырулили на Главную улицу. Да, он был здесь в своей прошлый приезд, но так и не смог припомнить, какие достопримечательности таил в себе этот древний, по американским меркам, памятник: музей был построен в первые годы прошлого века.

Как-то не очень улыбалось любоваться шедеврами индустриальной революции, а тем более слушать какую-то лекцию. После плотного обеда — как минимум, четыре больших краба и дюжина устриц — клонило ко сну. В Москве уже была ночь. Но положение обязывало: протокольный визит.

В опрометчивости скоропалительных суждений Ратмир убедился, как только уже знакомый ему Дональд Хейенрот, проректор Гарварда, объявил тему лекции: «Червячные дыры» и «машина времени».

— Профессор физики Веллинтонского университета Эрик Ли широко известен своими основополагающими работами в области структуры пространства — времени, — представил он лектора, подчеркнув, что его имя уже занесено в список соискателей Нобелевской премии на будущий год. — Мы искренно надеемся на успех экспериментального подтверждения теоретических выводов нашего коллеги и единомышленника. Самых смелых, я бы даже сказал «безумных», а именно так Нильс Бор называл наиболее революционные идеи в физике, следствий его новой теории. Попутно хочу отметить, что осуществить такую проверку, требующую незаурядных инженерных усилий и, не в последнюю очередь, немалых средств, оказалось возможно лишь при содействии корпорации «Эпсилон X,» и ее бессменного президента Питера Джонсона, которого я также рад приветствовать на наших слушаниях.

Профессор Эрик Ли, по виду типичный студент, огорошил Борцова с первых же слов. Одно начало чего стоило!

— Путешествия во времени и сквозь пространство — темы, столь интенсивно обсуждавшиеся фантастами, — в последние годы неожиданно привлекли серьезное внимание теоретиков. Проблема, как оказалось, допускает вполне четкую физическую формулировку. При ее анализе, на что, признаюсь, подвигло меня чтение научно-фантастического романа «Абсолют», написанного Ратмиром Борцовым, пришлось столкнуться с глубокими проблемами современной теоретической физики. Из упрямства, а оно выработалось у меня еще в детстве при решении всяческих головоломок, я залезал все глубже в дебри и, в конце концов, обнаружил, что нет ничего невозможного в той Вселенной, которую мы самонадеянно считаем единственной возможной.

Покраснев от неожиданности, Борцов украдкой глянул на Джонсона, слушавшего с индифферентным видом, и приготовился достойно встретить шквал тензоров и дифференциальных уравнений. Высшая математика, которую он основательно подзабыл, немного пугала. Хотелось понять хотя бы самую суть.

Умопомрачительных формул, однако, не последовало. Юный гений с петушиным хохолком на макушке вообще обошелся без математического аппарата, ограничась двумя схематическими набросками и простейшей диаграммой.

Перерисовать их не составило труда.

— Иммануил Кант не ошибся, сказав, что звезды над нами и нравственный закон внутри нас достойны изумления, как ничто в мире, — новозеландец оказался отличным популяризатором, — но разве свойственный человеку пророческий дар не являет собой пример воистину непостижимых чудес? Не стану ссылаться на Священное Писание, «Илиаду» и предания народа маори, более близкие моему сердцу. Научная фантастика, которую я полюбил с юных лет, сформировала облик нашей цивилизации, плоха она или хороша, и проложила дорогу в будущее. Не будь Лукиана, Сирано де Бержерака и Герберта Уэллса, Нил Армстронг мог бы дожить до седых волос и выйти на пенсию, не помышляя о таком вздоре, как путешествие на Луну. Прелесть фантастики не только в безумных идеях, но и в той атмосфере, которую она создает. Прежде чем заставить человека раскошелиться на захватывающее дух предприятие, его необходимо убедить, что невозможное — возможно, если этого очень захотеть. Я рано начал учиться и в одиннадцать лет уже был студентом. Оставаясь ребенком, я верил Уэллсу ничуть не меньше, чем уравнениям Максвелла и формуле Планка. И, как видите, не ошибся. В принципе так называемые законы природы не запрещают машину времени.

Впитывая каждое слово, Борцов завороженно следил за темпераментной жестикуляцией математика, готовый взвиться как закрученная до отказа стальная пружина при малейшем признаке слабины.

— Не знаю, почему, но так уж случилось, что наиболее, пожалуй, заманчивое предсказание общей теории относительности Эйнштейна слишком долго оставалось в тени, — парень из Окленда последовательно развивал свою мысль, держа слушателей на коротком поводке. — Оно затрагивает саму возможность существования пространства — времени с необычной топологией и нетривиальной причинностью. Как известно, создаваемое материей гравитационное поле проявляется в искривлении континуума. Факт, установленный еще в двадцатых годах и не единожды подтвержденный астрономическими наблюдениями. Однако в нашем сознании прочно бытует представление о том, что искривление проявляется где-то там, в бесконечности космоса, а у нас на земле геометрия пространства-времени остается и навсегда останется плоской. Отказ от подобного — не скажу ретроградного, но привившегося — взгляда ведет к пониманию в сущности очень простых вещей. И локальная геометрия, и пространство-время в целом могут самым радикальным образом отличаться от свойств, характерных для плоскости. Так называемая «червячная дыра»[60] дает некоторое представление о пространстве с трехмерной топологией, — он взял грифель и повернулся к доске.

Ратмир вновь напряг ослабевшее было внимание.

Отдав положенную дань общеизвестным истинам, лектор наконец-то перешел к заявленной теме.

— Вообразите, что в обычном пространстве трех измерений вырезаны два одинаковых шара с радиусом R, — Эрик Ли коснулся левого рисунка. — Они отдалены друг от друга на расстояние L, значительно большее радиуса.

Борцов записал: L > R.

— Теперь подстегнем наше пространственное воображение и совместим границы обоих шаров. Попробуем изогнуть пространство так, что они как бы сольются воедино. В континууме, который возникнет при такой операции, любая частица, достигающая границы одной из сфер, мгновенно появляется из другой. Рисунок дает более наглядное представление об этой несколько непривычной для нас геометрии.[61] Здесь изображено двухмерное сечение образовавшегося пространства. Припомнив, что двумерным сечением шара является обычный круг, нам будет легче понять существо проделанной операции. Окружности S_A и S_B изображают граничные сферы. Во избежание скачков мы рассматриваем ситуацию, когда совмещение сфер осуществляется гладко и постепенно, с помощью изображенной здесь «Ручки». Такая геометрия с легкой руки великого Уилера получила название «червячной дыры». Для пущей наглядности будем, обращаясь к нашей схеме, иметь в виду, что движение условных частиц протекает вдоль двухмерной поверхности, а трехмерное пространство, куда вложена эта поверхность, играет чисто условную роль. Теперь представим себе, что возле каждой сферы стоит наблюдатель. Любой сигнал, посылаемый наблюдателем А и распространяющийся во внешнем пространстве, потребует определенного времени, прежде чем достигнет наблюдателя В… На втором рисунке изображено сечение той же «чревоточины». Ее топология сохранена. Нужно лишь помнить, что во внешнем пространстве действительное расстояние между А и В по-прежнему остается намного больше дистанции вдоль «ручки». Это понятно? — Ли обернулся к безмолвно внимавшим слушателям и, видимо, успокоившись, начертал: