Предателем судьбу я называл не зря,-

Повсюду рыскает, лишь подлости творя.

Она разрушила и царство Зу-Рияша,

Владенья йеменского славного царя.

Она безжалостно людей к востоку гонит,

Все хочет истребить – и земли и моря,

Воздвигла груды гор пред Гогой и Магогой,

Чтоб к свету путь закрыть, когда взойдет заря.

О, если б вы родным пересказать могли б,

Как на чужбине я, покинутый, погиб,

Как тяжко я страдал и мучился вдали

От дома своего и от родной земли!

На родине легко я умирал бы, зная,

Что неизбежно жизнь кончается земная,

Что даже из царей не вечен ни один,

И только смерть одна – всевластный властелин.

Но страшно погибать от грозного недуга,

Когда ни близких нет, ни преданного друга.

О, если бы, друзья, мне раньше встретить вас!

Тогда покинутым я не был бы сейчас…

Нам быть соседями – друзьями стать могли б:

Мне тоже здесь лежать, пока стоит Асиб.

Я в мире одинок, как ты – во мраке гроба…

Соседка милая, мы здесь чужие оба.

Друг друга мы поймем, сердца соединим,-

Но вдруг и для тебя останусь я чужим?

Соседка, не вернуть промчавшееся мимо,

И надвигается конец неотвратимо.

Всю землю родиной считает человек -

Изгнанник только тот, кто в ней зарыт навек.

Нет, больше не могу, терпенье истощилось.

В душе моей тоска и горькая унылость.

Бессмысленные дни, безрадостные ночи,

А счастье – что еще случайней и короче?

О край, где был укрыт я от беды и бури,-

Те ночи у пруда прекрасней, чем в Укури.

У нежных девушек вино я утром пью,-

Но разве не они сгубили жизнь мою?

И все ж от влажных губ никак не оторвусь -

В них терпкого вина неповторимый вкус.

О, этот аромат медовый, горьковатый!

О, стройность антилоп, величье древних статуй!

Как будто ветерка дыханье молодое

Внезапно принесло душистый дым алоэ.

Как будто пряное я пью вино из чаши,

Что из далеких стран привозят в земли наши.

Но в чаше я с водой вино свое смешал,

С потоком, что течет с крутых, высоких скал,

Со струями дождя, с ничем не замутненной

Прозрачной влагою, душистой и студеной.

Прохладу уст ее, жемчужин светлый ряд,

Овеял диких трав и меда аромат -

Так ночь весенняя порой благоухает,

Когда на небесах узоры звезд горят…

Друзья, мимо дома прекрасной Умм Джундаб пройдем,

Молю – утолите страдание в сердце моем.

Ну, сделайте милость, немного меня обождите,

И час проведу я с прекрасной Умм Джундаб вдвоем.

Бы знаете сами, не надобно ей благовоний,

К жилью приближаясь, ее аромат узнаем.

Она всех красавиц затмила и ласкова нравом…

Вы знаете сами, к чему толковать вам о нем?

Когда же увижу ее? Если б знать мне в разлуке

О том, что верна, что о суягном помнит своем!

Быть может, Умм Джундаб наслушалась вздорных наветов

И нашу любовь мы уже никогда не вернем?

Испытано мною, что значит с ней год не встречаться:

Расстанься на месяц – и то пожалеешь потом.

Она мне сказала: «Ну чем ты еще недоволен?

Ведь я, не переча, тебе потакаю во всем».

Себе говорю я: ты видишь цепочку верблюдов,

Идущих меж скалами йеменским горным путем?

Сидят в паланкинах красавицы в алых одеждах,

Их плечи прикрыты зеленым, как пальма, плащом.

Ты видишь те два каравана в долине близ Мекки?

Другому отсюда их не различить нипочем.

К оазису первый свернул, а второй устремился

К нагорию Кабкаб, а дальше уясе окоем.

Из глаз моих слезы текут, так вода из колодца

По желобу льется, по камню струится ручьем.

А ведь предо мной никогда не бахвалился слабый,

Не мог побежденный ко мне прикоснуться мечом.

Влюбленному весть принесет о далекой любимой

Лишь странник бывалый, кочующий ночью и днем

На белой верблюдице, схожей и цветом, и нравом,

И резвостью ног с молодым белошерстым ослом,

Пустынником диким, который вопит на рассвете,

Совсем как певец, голосящий вовсю под хмельком.

Она, словно вольный осел, в глухомани пасется,

Потом к водопою бежит без тропы напролом

Туда, где долина цветет, где высоки деревья,

Где скот не пасут, где легко повстречаться с врагом.

Испытанный странник пускается в путь до рассвета,

Когда еще росы блестят на ковре луговом.