Как-то быстро мы проскочили таможню, проворныеребята из «Музинидиса» в жёлтых майках отконвоировали нас в автобус (скондиционером! Ура!). Пара часов до курортного приморского посёлка Калликратияпролетела незаметно за разглядыванием незнакомой греческой действительности,проносящейся за тонированными окнами.

Небольшой уютный отельчик, с боем добытый Игоремномер на первом этаже для Флавиана (с его комплекцией, да по этим теснымлестничкам лазать?), ужин в таверне армянки Сильвы на набережной (О, морскиеокуни-дорады, приготовленные на углях и политые ароматным оливковым маслом илимонным соком! Как пить дать, не обойдусь без проблем на мытарствечревоугодия...), плохой сон на новом месте, ранний подъём, тесныймикроавтобусик с греческим джигитом за рулём и — Уранополис! Осталось получить«диамонитирион» — афонский паспорт — и на паром!

Господи! Или мне всё это просто снится?

Внезапный свежий морской ветер надул рваныхдождевых облаков, заморосило. Под эту лёгкую морось мы и взошли на паром,называющийся «Сотирос» — «Спаситель». По узким железным лестничкам влезли навторой этаж — пассажирскую палубу, вошли в кают-компанию, или как уж она тамправильно называется, словом, в закрытое помещение, наполненное гомономгреческих паломников.

Игорь ловко добыл Флавиану несколько маловатыйдля его размеров стул — «звиняйте, батько, других немае!», — мы сгрудили своирюкзаки и расположились на каком-то ящикообразном диванчике.

Зашумел мощный двигатель, забурлила вода подвинтами... Поплыли!

Долго высидеть в помещении у меня не хватилосил. Я вытащил из бокового рюкзачного кармана свою видавшую многие турпоходыштормовку, натянул её на себя, оглянулся на неторопливо перебиравшего сзакрытыми глазами чётки Флавиана, Игоря, с интересом изучавшего один из моихафонских путеводителей, накинул на голову капюшон и вышел на палубу.

Свежий ветер окропил моё лицо мелкими дождевымикаплями. Пахло морем, но запах этот заметно отличался от черноморского, цветводы, прозрачно-тёмно-голубой с лёгким оттенком изумрудного, тоже непривыченбыл завсегдатаю крымских курортов. Прямо над головой и рядом, чуть дальше длиныпротянутой руки, недовольно покрикивая и, очевидно, ожидая подачки, парилибакланы.

Слева по борту тянулся поросший лескомкаменистый берег, периодически вспыхивающий белыми пятнышками монашескихдомиков-келий, часто — полуразрушенных, небольшие огороды перемежались с садамиоливковых деревьев.

Паром, деловито рассекая воды, подплывал квозникающим по пути монастырским пристаням — арсанам, снайперски точно опускаяна их узкие бетонные полосы широченный носовой трап.

«Иваница», пристань «Зографа», «Дохиар»,«Ксенофонт»... — узнавал я знакомые мне по фотографиям монастыри.

И вот наконец-то! Из-за очередного поворотапоказалась бухта русского монастыря «Пантелеимон». Мощью и спокойствием веет отгромады монастыря: от островерхой колокольни, куполов Покровского храма,множества окружающих церквей и корпусов — всего силуэта, который по какому-тонеобъяснимому внутреннему соответствию производит впечатление развалившегося наберегу отдохнуть и задремавшего могучего богатыря.

Посреди арсаны, словно вбитый гвоздик, чернелафигурка в длинном тёмном одеянии, по приближении оказавшаяся невысоким пожилыммонахом в застиранной рясе и такого же вида греческой скуфье-кастрюльке.Сдвинутые густые седеющие брови, растущая из-под самых глаз густющая борода иглубоко посаженные глаза придавали ему грозный вид какого-нибудь славянскогоПеруна (Господи, прости за подобное сравнение!). Он выждал, пока наша группа,состоящая из десятка российских православных мужчин (не считая пары деловитонаправившихся к монастырю монахов, прибывших на этом же пароме) сгрузится напристань со своими рюкзаками и спортивными сумками, затем, окинув нас строгимвзглядом, объявил:

— Меня зовут отец А-ий! Сейчас вы, паломники,пройдёте в архондарик, зарегистрируетесь у архондаричьего и оставите там своивещи. После того как вас угостят кофе с лукумом и вы получите ключи от келий,вы пройдёте вон в те ворота на территорию монастыря и там, на площади передсобором Святого Пантелеимона, ровно через час я буду вас ждать! Я проведу длявас ознакомительную экскурсию по монастырю, вы подадите сорокоусты и остальныепоминания. Итак! Меня зовут отец А-ий! Я жду вас ровно через час!

Я затрепетал.

В архондарике нас встретил худой, в очках,простуженного вида монах, похожий на моего старого экспедиционного приятеляВитьку-Маркиза, романтика-архивариуса. Он показал нам стеллажи в гулкомвестибюле, куда мы положили вещи, собрал паспорта и «диамонитирионы» ипригласил нас на время оформления пройти в гостевую трапезную, чтобы отведатьтрадиционное афонское угощение — чашку крепкого кофе (Флавианову чашку, памятуязаветы матери Серафимы, я, естественно, реквизировал в свою пользу), маленькуюстопочку ракии — «узы» — анисовой настойки, запотевший стакан холодной воды иочень нежный рассыпчатый лукум.

Подавал нам всё это молодой высокий инок, тоже вочках, с совершенно по-детски радостным и приветливым лицом и добродушнойулыбкой. Его искреннее желание услужить и утешить выражалось всем его видом: илицом, и движениями, и мягким голосом с похожим на прибалтийский акцентом.

— Отче честный! — решил я утолить своёлюбопытство. — Как ваше святое имя?

— Г-й, — так же доброжелательно ответил инок, —монах Г-й.

— А вы, отец Г-й, случайно не из Прибалтикибудете?

— О да! Почти из Прибалтики, немножко западнее.Я из Дании, датчанин.

И, продолжая мягко улыбаться, он слегкапоклонился нам и отошёл к соседней группе паломников пополнить их блюдолукумом.

Мы с Флавианом и Игорем переглянулись.

— Однако! — заметил я.

— Да! — подтвердил Игорь.

— Афон! — резюмировал Флавиан.

Едва успели мы прикончить: Флавиан — третийстакан воды, я — вторую чашку кофе и три четверти блюда лукума, Игорь — всегопонемножку, как явившийся отец К-л призвал всех получать ключи от келий.

Флавиану досталась одноместная, нас с Игоремпоместили в двухместной. Успев раньше Игоря захватить со стеллажа флавиановрюкзак, я понёс его к доставшемуся нашему батюшке жилищу, оказавшемуся черезодну дверь от нашего, и, подождав, пока Флавиан справится с замком и распахнётдверь, внёс внутрь свою ношу.

Едва я вслед за Флавианом перешагнул порог его кельи,как меня обдало волной характерного узнаваемого благоухания.

— Миро? — удивлённо посмотрел я на Флавиана.

— Миро! — не менее удивлённо подтвердил он.

— Может, кто флакон с миром незакрытый здесьзабыл? — предположил подошедший Игорь.

Однако наши поиски в аскетическом интерьерегостевой кельи, состоящем из кровати (типа самой дешёвой «икеевской»), стола,стула и вешалки, ничего не дали.

— Иконы! — озарило меня.

Но висевшие над кроватью небольшие «софринские»иконки Богородицы Казанской и великомученика Пантелеимона были абсолютно сухимии не пахли ничем.

Аромат не ослабевал. Мы недоуменнопереглянулись.

— Афон! — пожав плечами, сказал Флавиан.

Грозный отец А-ий уже ждал нас на маленькойплощади между трапезной и главным храмом монастыря (по-гречески — кириаконом) —собором святого Пантелеимона, посверкивая пронзительным взглядом из-подмохнатых бровей.

— Отцы и братие! Сейчас я проведу для васобзорную экскурсию по монастырю, затем в Покровском храме вы сможете заказатьсорокоусты, поминовения на год и прочие поминания. Заказать сорокоуст у насстоит дорого, но...

Тут я отвлёкся от объяснений отца А-ия оразновидностях и стоимости поминовений в Пантелеимоновом монастыре, причёмотвлекающим фактором послужило не какое-либо внешнее впечатление, а возникшее где-тов глубинах моего существа, казалось бы, даже и отдалённо знакомое, но вместе стем и совсем новое, причём нарастающее, ощущение. Я попытался проанализироватьи понять его.

Как-то хорошо мне было внутри. Дышалось как-топо-другому. Но не от воздуха, воздух как воздух, свежий, морской, конечно, нодело не в нём. Что-то как будто растворено, что ли, было в этом воздухе. Незапах, нет. Что-то тоньше запаха, нематериальное что-то. Но реально ощутимое,наполняющее грудь непривычным каким-то ощущением, хорошим таким,тихо-радостным. Очнувшись, я обнаружил, что вся наша небольшая группа уже вошлав собор. Я кинулся следом.