Пока Флавиан вразвалочку дохромал до стоящегоснаружи у монастырского крыльца «Мицубиси L200» (сердце какого реальногоджипера не дрогнет при произнесении этого легендарного имени!), мы с Игорем ужеуспели «шустрой мышью» обернуться в архондарик и обратно за своими и Флавиановымивещами, могущими понадобиться в поездке, — штормовками, фотоаппаратами ипластиковыми бутылками с водой.

Когда, запихнув Флавиана на тесноватое для негопереднее сиденье, мы залезли на задние, раскорячив наши отнюдь не короткиеколенки на стандартно нешироком пространстве пикапского сиденья, послушникСергий подставил Флавиану мозолистые ладони:

— Евлогитё, папас (благословите, отче)!

— О кириес (Бог благословит)! — ответил Флавиан.

ГЛАВА 12. СВЯТАЯ ГОРА.ПРОДОЛЖЕНИЕ

Кто на Афоне не бывал — тот джиперского драйване испытывал!

Я, как реальный джипер (пусть ещё с небольшимстажем), убедительно заявляю, что «L200» плюс послушник Сергий за рулём накрутых горных дорогах Афона будет покруче любого «Париж-Дакара»! Раллисты сджип-триальщиками «сидят и курят»!

Так ездить по каменистым впадинам и кручам могуттолько православные, явно рассчитывающие, что Ангел-хранитель не прикроет в ужасесвоих глаз белоснежным крылом при виде несущейся по краю пропасти с фонтаноммелких камешков машины, а крепкой невидимой рукой довернёт в нужный моментрулевое колесо на тот градус, который необходим, чтобы не вылететь с дороги впропасть или не снести ненароком какую-нибудь скалу, внезапно оказывающуюся всамом неподходящем месте. Увидев в зеркало заднего вида, как я в очередной разна повороте, зажмурившись, вцепился в дверные ручки, послушник Сергиймиролюбиво заявил:

— Да вы не бойтесь! Умереть на Афоне ещё надозаслужить!

Решив про себя, что умереть на Афоне уж я-тоточно не достоин, я несколько успокоился, расслабился и даже начал получатьнекоторое удовольствие от нашего «ралли».

— Батюшка! — Послушник Сергий повернулся кФлавиану. — Вы что, кроме «Иверона», хотели бы сегодня посетить?

— Хотелось бы Андреевский скит, там глава моегопервого небесного покровителя Апостола Андрея, я ведь в миру Андреем был,Великую Лавру, конечно, ну и что успеем...

— Понял, батюшка! Тогда благословите, я саммаршрут рассчитаю, чтобы нам побольше успеть захватить.

— Бог благословит, брат Сергий! Вези нас, каксам решишь!

— Тогда, отче, маленький крючок сделаем, в скитКсилургу заедем, в первое место, где на Афоне русские поселились, тут почти подороге будет!

Сергий сходу развернул пикап на одной измногочисленных горных развилок, газанул, и вскоре мы увидели справа внизузелёный купол с крестом на белом восьмиграннике, возвышающийся в гуще леса надкронами деревьев. Ещё через пару минут, спустившись на узкую, мощённую камнемдорогу, мы подъехали к воротам явно не блещущего богатством скита.

— Сейчас отца П-а побеспокоим! Он, кстати, ужетридцать лет на Афоне, хороший батюшка, понимающий, очень строгой жизни.

Сергий сунул руку в прорезь ворот, дёрнулкакую-то верёвку, внутри прозвенел колокол. Спустя некоторое время раздалсяголос:

— Кто там?

— Отец П-л, это я, Сергий, с паломниками изРоссии! Благослови вас посетить!

Через пару минут дверь в воротах открылась.

— Заходите! Бог вас благословит!

За дверью нас встретил среднего роста сухощавыймонах лет пятидесяти с небольшим в сером, с расстёгнутым воротом подряснике,подпоясанном нешироким кожаным поясом, с густой седеющей бородой и внимательнымвзглядом улыбающихся серо-голубых глаз из-под надвинутой почти на самые брови видавшейвиды чёрной вязаной шапочки.

Обменявшись священническим приветствием сФлавианом и благословив нас с Игорем, отец П-л повёл нас к низенькому,приземистому, похожему на хижину храму.

— Это соборный храм Успения Божьей Матери, —пояснил он, — один из древнейших храмов Афона.

Мы вошли. Внутри храма было светло, легко икак-то по-деревенски просто. Что-то очень родное, русское чувствовалось во всёмоблике церкви, при том, что многое — низкий двухрядный иконостас, стасидии постенам, епитрахиль, висящая на правом столбе Царских врат, серебряная«перчатка» на иконе великомученика Димитрия Солунского — было исключительноафонским. И ещё что-то… как и в «Пантелеимоне» в кириаконе, ощущениеблагодатного какого-то присутствия, что ли...

Флавиан с отцом П-м вышли из алтаря, гдеФлавиан, по обычаю, приложился к святому престолу. Мне ужасно захотелосьсфотографировать уголок иконостаса с клиросом, где на потёртой стасидииприлажен был какой-то самодельный аналой, на котором стояла то ли Псалтирь, толи Минея. Рука уже потянулась к фотоаппарату и тут... Я вспомнил, что натерритории афонских монастырей без особого благословения фотографировать неразрешают, и вздохнул.

Внезапно отец П-л посмотрел на меня, улыбнулся имягко сказал:

— Да вы фотографируйте, пожалуйста! Яблагословляю!

Я слегка оторопел от неожиданности, потом решилне терять времени на размышления и, успокоив себя флавиановским — «Афон!» —начал щёлкать купленной специально перед поездкой цифровой «Сонькой» направо иналево. Игорь быстренько последовал моему примеру.

— Намолено здесь! — вздохнул Флавиан, глядя наотца П-а.

— Так ведь сколько веков уже! — улыбаясь,ответил отец П-л.— Пройдёмте в костницу, поклонитесь отцам, здесьподвизавшимся.

Мы вышли из храма, отец П-л повёл нас куда-то заалтарь, мы спустились по каким-то ступеням и оказались перед открытой дверью внебольшое помещение со сводчатым потолком, куда и вошли.

Помещение оказалось комнатой метров в десятьплощадью со стоящим у восточной стены аналоем, увенчанным удобной подставкойпод книгу и покрашенным вместе с этой подставкой коричневой масляной краской,какой в наших деревнях обычно красят полы.

Слева от аналоя из стены выступало подобиестола, сложенного из того же материала, что и сама стена, и покрытогодеревянной столешницей, выкрашенной всё той же краской.

На этом столе стояла некая этажерка из двухполок, заполненных человеческими черепами. Некоторые черепа, не поместившиесяна этажерке, лежали рядом на столешнице.

— Ты смотри, сколько жёлтых! — удивился Флавиан.— Не меньше половины!

— А в чём разница? — удивившись удивлениюФлавиана, не выдержал я. — Черепа, они и есть черепа!

— Разница в том, Алексей, — с улыбкой ответилотец П-л, — что, по афонским преданиям, белый цвет костей усопшего монаха, чьиостанки после трёх лет пребывания в земле выкапываются и омываются вином,свидетельствует о спасении его души и пребывании с Господом во Царствии Его.

А вот такой медово-восковой цвет бывает у костейподвижников, сугубо потрудившихся в духовном подвиге и стяжавших у Господаособую милость. Как видите, «Ксилургу» богат такими насельниками!

Мы пропели по «зде лежащим, и по всей ГореАфонстей подвизавшимся, отцем и братиям нашим» заупокойную литию (оказалось,что у Игоря неплохой баритон, плюс знание богослужебного чина). Флавианвозгласил им «вечную память», и мы покинули костницу.

После того как мы осмотрели ремонтирующийся храмСвятого Иоанна Рыльского и верхний храм равноапостольных Кирилла и Мефодия,невысокий чёрненький послушник подал нам в трапезной традиционные кофе слукумом и холодную воду. Едва успели мы за разговором допить свои чашечки сароматным коричневым напитком (в этот раз флавианова чашка досталась Игорю),как отошедший от окна послушник позвал отца П-а:

— Батюшка! Ваши гости пришли!

— Пришли? Ну, надо угостить ребят! — И, обернувшиськ нам, добавил: — Пойдёмте, посмотрите, кто нас навещает! — И, набрав полнуюгорсть мелко нарезанных сухарей, направился из трапезной к воротам.

Мы последовали за ним.

За воротами, явно поджидая отца П-а, стояли дваневысоких, коренастых, лохматых кабана, около ног которых прохаживалась парочкасимпатичных полосатеньких поросят.

— Дикие?! — вырвалось у меня.

— Дикие, — спокойно ответил отец П-л.

— Лёша, не подходи близко, — тихим ровнымголосом проговорил мне, старающийся казаться спокойным, Игорь. — В период,когда у кабанов полосатики, они особенно агрессивны, порвут, как Тузик грелку,это я тебе как охотник говорю...