Элиза Сольтер вспомнила, как низенький старичок, который оказался сержантом Ашером, приказал топить камин в той комнате, вспомнила, как он вдруг остановил ее, когда она хотела кинуть в огонь бумажки, которые выгребла из камина, вспомнила, как сержант Ашер оставил одну из них себе — это было нечто похожее на небольшое письмо.

Внимательные наблюдатели приметили, что подсудимый при этих словах забеспокоился, а мистер Ройстон, защитник, проявил к ним особое внимание. При дальнейших расспросах Элиза Сольтер показала, что ключ от комнаты мистера Фосдайка, когда он занял ее, был в дверях. Позже дверь выбили — спустя часов шесть после того, как подсудимый уехал из гостиницы. Свидетельница не знала, куда подевался ключ, и увидела его только три дня назад. Публика заволновалась. Ключ Элизе показал сержант Ашер, и она думает, что это тот самый пропавший ключ от комнаты убитого.

Когда свидетельница удалилась, все решили, что дело принимает для подсудимого дурной оборот. Тут возникло одно обстоятельство, которое сильно встревожило Сайласа Ашера. Сыщику не пришло в голову, что он может встретить затруднение, когда понадобится доказать, что Фоксборо и Фосдайк — одно лицо, но именно это и случилось.

Многие знали Джона Фосдайка, не было недостатка и в тех, кто мог засвидетельствовать личность Джеймса Фоксборо, но найти кого-нибудь, кто знал обоих, было невозможно, исключая подсудимого. Мистер Ройстон, защитник, воспользовался этим обстоятельством и так перевернул показания свидетелей, что остался открытым вопрос, точно ли Фосдайк и Фоксборо — одно лицо.

Следующей уликой было приглашение к ужину, решившее участь покойного. И Морант, и Стертон признали почерк подсудимого, первый ответил твердо, второй тем истерическим тоном, который обычно вселяет уверенность в его честности.

Наконец, выступил свидетелем сержант Ашер, и все догадались, что близится развязка этой страшной трагедии. Это был свидетель спокойный, опытный, которого нельзя было ни взволновать, ни сбить с толку и который очень хорошо понимал, как должен отвечать на вопросы, и не говорил лишнего. В зале суда воцарилась полная тишина. Знаменитый сыщик ясно и внятно рассказал, как нашел письмо в камине комнаты, где было совершено убийство. Судьи, присяжные и публика слушали его с тем вниманием, которое способен возбудить лишь великий драматург, а когда сэр Хорэс попросил свидетеля рассказать об аресте Кодемора и о том, как нашелся ключ, публика выразила свое одобрение столь громкими криками, что председатель пригрозил удалить всех из зала суда, если шум немедленно не прекратится. Потом мистеру Ашеру пришлось доказывать, что Джон Фосдайк и Джеймс Фоксборо — одно и то же лицо. Сержант в этом отношении был свидетелем ненадежным: Джона Фосдайка он видел только мертвым, а Джеймса Фоксборо не встречал никогда. Он пытался опереться на улики, но они были несущественны, и такой опытный адвокат, как мистер Ройстон, не мог их признать. Когда сержант Ашер удалился, защитник был убежден, что тождество этих двух лиц не будет доказано.

Элен Метланд опять показала, что кинжал принадлежал ее господину, мистеру Фоксборо; она приметила, что кинжал исчез, но не могла сказать, за какое время до убийства в Бенбери. Она знала мистера Кодемора как друга ее хозяина; он, конечно, мог взять кинжал, но она не могла сказать это наверняка. Потом говорил доктор Ингльби. Он твердо заявил, что по его мнению, сам Джон Фосдайк не мог нанести себе такую рану.

Сэр Хорэс Сильвертон произнес свое слово с тем красноречием, которое составило его репутацию. Упомянув о двойственной личности как об обстоятельстве, не допускавшем сомнения, он сознался, что не может доказать этого юридически, но заметил, что на признание виновности подсудимого это не влияет. Кодемор написал это письмо, Кодемор угощал Джона Фосдайка в «Веточке хмеля», среди вещей Кодемора нашелся ключ от комнаты, в которой было совершено убийство, — относительно этих трех пунктов присяжные не могли иметь ни малейшего сомнения. Защита ссылалась на самоубийство, но история с ключом опровергала это. Сэр Хорэс предложил присяжным решить: разве подсудимый не пригласил Джона Фосдайка ужинать с тайным умыслом? Разве Фосдайк не лишился жизни в ту ночь и разве не молчал об этом подсудимый, пока его не схватила полиция?

Наконец, сэр Хорэс сел на место. Присяжные удалились. Прошло десять, двадцать, сорок минут, почти час; наконец они вернулись и вынесли подсудимому приговор, обвинив его в умышленном убийстве. Немногословна и торжественна была речь председателя и страшны слова «Да сжалится всемогущий Господь над вашей душой», которых не может забыть тот, кто слышал их однажды.

XXXIX. Признание Кодемора

Итак, Ральф Кодемор был приговорен к смертной казни. Защитник говорил подсудимому, что, если он откровенно все расскажет, приговор будет смягчен, потому как доказательств умышленного убийства не было обнаружено. Однако Кодемор молчал. Понимал, в чем дело, только Стертон. В его голове не раз мелькала мысль, что любовь ростовщика к дочери Фоксборо сыграла в этом убийстве большую роль. Но однажды утром Кодемор изъявил желание видеть смотрителя тюрьмы и сержанта Ашера, человека, который, как он говорил, загнал его в могилу.

Смотритель пришел, привел с собой сержанта и начал объяснять Кодемору, что он не должен надеяться на смягчение приговора, в чем бы ни признался.

— Надеяться! — возразил заключенный с иронией. — О нет, я послал за вами только для того, чтобы рассказать, как все случилось. Сержант Ашер — первый человек, одержавший надо мной верх. Он не разгадал моей загадки, но был так близок к разрешению, что мне захотелось рассказать ему правду, и мне пришло в голову, что вы, может быть, захотите записать мои слова, вот почему я и пригласил вас. Как он, — Кодемор указал на Ашера, — узнал, что Фосдайк и Фоксборо — одно и то же лицо, я не знаю. Я думал, что это известно только мне. Я обнаружил это совершенно случайно, на открытии бомборского театра. Что привело меня в Бомборо? И дела, и несчастная судьба, за что я расплачиваюсь теперь. Я поехал в Бенбери на поиски Джеймса Фоксборо. Он занял у меня и у моих друзей, как вам известно, шесть тысяч, и мне любопытно было узнать, во что он намеревался их вложить. Да, мистер Ашер, я хотел запустить руку в это дельце, если оно стоило того. Хотелось мне взглянуть и на открытие нового театра, и, вовсе не думая о Джеймсе Фоксборо, я поехал вечером в Бомборо. Результат вам известен. Эта поездка уже убила его и убьет меня. Я не знал местопребывания Фоксборо. Только случай — а вся жизнь не состоит ли из случайностей? — заставил меня искать Фоксборо в тех местах. Но когда я узнал его тайну, я понял также, какой ценой он может купить мое молчание, и, если бы не его страшное раздражение и испуг, я думаю, что все могло бы устроиться. Он рассердился, и это стоило жизни и ему, и мне. Раскаиваюсь ли я? — продолжал Кодемор, круто повернувшись к смотрителю. — Ничуть, я сделал бы то же самое, оказавшись в подобных обстоятельствах.

— Вы не упомянули, какова же была ставка, — заметил мистер Ашер.

— Вы едва ли поймете, как она была высока, — медленно ответил Кодемор. — Я хотел жениться на его дочери.

— Боже мой! — воскликнул сыщик. — Как! Тут замешана эта милая девушка?

— Если бы я не знал, что лишился ее безвозвратно, я до сей минуты боролся бы за свою жизнь. Вы, сержант, наверняка встречали людей, которые готовы были продать душу за женскую любовь. Чтобы жениться на Нид Фоксборо, я не остановился бы ни перед чем. Мы с Фоксборо уже ссорились из-за этого прежде. Он не соглашался отдать ее мне. Разумеется, когда все козыри оказались в моих руках, я прижал его… Фоксборо понимал, что я пригласил его ужинать только затем, чтобы условиться, за какую цену я соглашусь молчать. Я назначил цену, и мы опять поругались. Он должен был покориться, но понял, что мне не было никакой выгоды доносить на него. Так мы и разошлись. Он не хотел отдавать мне Нид, а я не брал ничего другого. Он ушел в свою комнату взбешенный, и я решил воспользоваться этим, прежде чем он успеет прийти в себя. Я направился к нему в комнату и опять принялся настаивать на своем. Мы много пили за ужином, и он вдруг взбесился, стал кричать, что вышвырнет меня из дома, и начал грозно наступать на меня. Я понимал, что мне придется бороться с человеком и выше, и сильнее меня. Этот проклятый кинжал лежал на столе, я инстинктивно схватил его, чтобы защититься, и после минутной борьбы Джон Фосдайк упал мертвый к моим ногам. Сам ли он наткнулся на нож или я ударил его, не могу сказать; теперь это уже не имеет значения. Его нет в живых, а меня скоро не будет.