Шутки шутками, и шифротелеграмма, отправленная за подписью Горбачёва, однозначно не понравилась Громыко. Перед заседанием Политбюро, где обсуждались итоги поездки делегации Верховного Совета в Великобританию, он не без доли раздражения сказал мне: «Ну и глупые же депеши слали вы из Лондона!»

Итоги визита подводились и на берегах Темзы. Именно тогда Маргарет Тэтчер, беседуя с журналистами о Горбачёве, произнесла свою знаменитую фразу: «С этим человеком можно иметь дело… Ему можно верить!»

Несколько лет спустя, в июле 1991 года, когда Михаил Сергеевич прилетел в Лондон для участия в совещании семи развитых капиталистических стран, Дж. Мейджер в перерыве пригласил Горбачёва на «лёгкий ужин». Зашла речь о реформах в СССР. И Горбачёв, показывая на меня, сказал: «Вот наш посол подтвердит, и я хочу это сказать вам: новое мышление и процесс перестройки начался нами раньше 1985 года. Я бы отнёс начало перестройки нашей внешней политики и её новые подходы к декабрю 1984 года, когда я с бывшим премьер-министром Тэтчер встречался в Чеккерсе. Именно там я «прокатал» некоторые принципы общеевропейской политики и в более широком плане — политики отношений между Западом и Востоком. Так что рождение нового мышления надо относить к декабрю 1984 года».

В. Болдин:

— Эта дама уже тогда прозорливо разглядела в своём госте перспективного лидера. Но дело, видимо, было не только в прозорливости леди, но и в её хорошей информированности. Думаю, уже тогда определённые силы Запада остановили свой выбор на Горбачёве как возможном лидере страны и по возможности поддерживали его.

В ту пору западные средства массовой информации уже заметили и выделили из среды престарелых лидеров партии моложавого и не отягощённого прошлыми ошибками человека, как они писали, «нового поколения». После поездки М.С. Горбачёва в 1984 году в Лондон и встречи его с М. Тэтчер на него обратили внимание практически все политические деятели Европы и Америки. Поездка в Англию была удачной и придала силы М.С. Горбачёву. Он стал действовать энергично и напористо, с большей уверенностью. Но в Советском Союзе мало что знали о визите.

С давних пор у нас действовало негласное правило не выпячивать имена членов Политбюро ЦК, кроме, естественно, генсека. Это относилось к средствам массовой информации, которые привыкли получать сообщения об оценках визитов из ЦК КПСС.

Если требовалось сказать о поездке, результатах визита шире, то такие сообщения лишались всяческих эпитетов, процеживались и были холодны и безлики, как булыжники.

Известны случаи, когда во время пребывания за рубежом кого-то из членов политического руководства предпринимались попытки его скомпрометировать либо с подачи спецслужб Запада, либо нашей агентуры, выполнявшей задание. Этого деятеля начинали разоблачать, либо непомерно восхвалять. У генсеков возникало чувство подозрительности, что могло привести к неприятностям для тех, кто, как говорится, ни сном ни духом не ведал о закулисной возне вокруг его имени.

Вот и в ту поездку, как рассказывал мне Горбачёв, средства массовой информации тепло отзывались о гостях, отмечали их высокий интеллектуальный уровень. Супруга Михаила Сергеевича, если верить ему, поразила английское общество своим очарованием, достойными нарядами, манерой держаться и знанием языка. Почти со всеми она могла поздороваться по-английски, перекинуться фразой о тенденциях развития мировой политики. Однако наши радио и телевидение замалчивали успех визита делегации, не уделяли ему должного внимания. Даже, как выяснилось, не все шифротелеграммы из советского посольства в Лондоне рассылались по Политбюро и оседали либо в МИДе у Громыко, либо в ЦК у генсека Черненко. Михаил Сергеевич тогда рассматривал это как спланированную против него акцию некоторых противостоящих сил в ЦК КПСС и МИДе. К такому выводу он пришёл ещё и потому, что подобная ситуация уже была во время его поездки в Венгрию и встречи с Я. Кадаром. Для М.С. Горбачёва в 1983 году было очень важно, чтобы несколько строк сообщения о приёме его венгерским руководством появились в печати. В этом он видел признание его как видного деятеля мирового коммунистического движения. Но сообщение задержалось. То ли в Москве ему не придали значения, то ли не напечатали действительно по причине неприязненного отношения к М.С. Горбачёву. Я был вместе с ним в Венгрии и видел, как тяжело Горбачёв переживал равнодушие нашей прессы к его встрече с Я. Кадаром.

Только по возвращении Горбачёва в Москву сообщение о его визите появилось в газетах. Справедливость восторжествовала. Мировое коммунистическое движение пополнилось тогда ещё одним видным деятелем.

В. Фалин:

— Премьер-министр Великобритании М. Тэтчер частенько повторяла, что первой разглядела в Горбачёве, посетившем её страну в 1984 году, будущего реформатора. Мне представляется, что в этой поездке Горбачёв сам опробовал себя в новом качестве и утвердился во мнении — не боги горшки обжигают.

Тогда же Горбачёв вкусил от пряностей международных дел, уловил, что на этой стезе зреет обильный урожай, решил, что при нём внешняя политика Советского Союза будет иной. Какой? Даже имея концептуальные наработки Института мировой экономики и международных отношений, вряд ли ответил бы. Пока знал одно — это будет его внешняя политика, ориентированная на его видение перспектив, не цепляющаяся за традиции.

Поездка Горбачёва накануне Рождества в Великобританию была освещена советскими средствами массовой информации — не в пример западным — на редкость скромно, причём телекамера показывала английских хозяев, а не русского гостя, а в газетах не появилось ни одной фотографии Горбачёва. Ещё одна показательная деталь: если в первые дни его поездки заголовки в газетах гласили: «Визит Горбачёва в Великобританию», — то в последние три дня они деперсонализировались: «Визит советской делегации в Великобританию». Это было очевидной реакцией Кремля на объявление Горбачёва в мировой прессе, прежде всего в британской, «кремлёвским принцем», «вторым секретарём», «№ 2 в Политбюро»: Кремль всегда с большим подозрением относился к предсказаниям (а тем более к похвалам) врагов. Поэтому западные комплименты Горбачёву играли на руку не ему, а его сопернику — Романову. Последнему удалось ещё больше усилить свои позиции благодаря отсутствию Горбачёва в решающий момент борьбы за власть, когда в связи со смертью министра обороны Устинова и ухудшением здоровья Черненко политический баланс в Кремле был нарушен. Узнав о последних событиях в Москве, Горбачёв прервал свой визит в Англию и немедленно вылетел в Москву.

Председателем траурной комиссии на похоронах Устинова был объявлен Григорий Романов. В отсутствие тяжелобольного Черненко он стоял на Мавзолее в центре трибуны. Все советские радио- и телестанции больше часа вели прямую трансляцию с Красной площади, а газеты отвели этой церемонии первые страницы, подчёркивая ведущую роль Григория Романова, словно всё это было устроено специально в честь его политического бенефиса. Что касается Горбачёва, то он держался в стороне и даже не выступил над могилой своего «старого друга», как он называл Устинова на пресс-конференции в Эдинбурге перед отлётом из Великобритании. Единственное, что ему оставалось, — это наблюдать за политическим триумфом своего соперника.

Горбачёв решил больше не рисковать и отменил свой визит в Париж на съезд французских коммунистов, хотя и он, и Раиса Максимовна были падки на такого рода заграничные турне, когда можно и мир посмотреть, и себя показать.

«Торговое дело»

В. Прибытков:

— Все началось при Андропове! Сначала возникло громкое дело о директоре «Елисеевского» магазина Соколове, потом проштрафилась фирма «Океан», потом пошло, поехало… История с этими уголовными делами покрыта мраком неизвестности и таинственности до сих пор. Взять хотя бы факт стремительных расстрелов главных обвиняемых — Соколова, Трегубова… Они рассказали следователям всё, что знали, а снисхождения не получили. Их расстреляли столь стремительно, что они не успели, кажется, даже подать прошений о пересмотре дел. Видимо, они представляли для кого-то огромную опасность.