Если противнику можно так легко уклониться от того, что ставит фалангу в выгодное положение и дает ей перевес, если, с другой стороны, фаланге невозможно избежать положения для нее невыгодного, то в действительной войне не может не оказываться важного преимущества на стороне противной¹¹⁵. К тому же фаланге необходимо совершать переход по всевозможным местностям, на них располагаться лагерем, своевременно захватывать благоприятные пункты, осаждать других или самой быть в осаде и рассчитывать на внезапные появления врагов; все это входит в состав войны и имеет если не окончательно решающее, то во всяком случае важное значение для победы. Между тем во всех подобных условиях македонский строй или неудобен, или совсем непригоден за невозможностью для фалангита вести дело мелкими отрядами или один на один. Римский боевой строй, напротив, весьма удобен, ибо каждый римлянин, раз он идет в битву вполне вооруженный, приготовлен в одинаковой мере для всякого места, времени, для всякой неожиданности. Точно так же он с одинаковой охотой готов идти в сражение, ведется ли оно всей массой войска разом, или одною его частью, манипулом или даже отдельными воинами. Так как приспособленность частей к сражению составляет важное преимущество, то по этому самому и начинания римлян чаще, нежели прочих народов, увенчиваются успехом.

Я считал нужным остановиться подольше на этом предмете, так как и в наше время, когда македоняне были побеждены, многим из эллинов такой исход борьбы казался чем-то невероятным, и впоследствии часто может возникать вопрос, почему и каким образом фаланга одолена была военным строем римлян.

33. Перемена в характере Филиппа после поражения при Киноскефалах.

Что касается Филиппа, то он в битве сделал все, что было в его власти, а потерпев полное поражение и затем постаравшись собрать вокруг себя возможно больше воинов, уцелевших в бою, устремился через Темпы в Македонию, а в Ларису ночью еще отправил кого-то из щитоносцев¹¹⁶ с поручением уничтожить и сжечь царские бумаги: памятовать свои обязанности и в несчастии — достойный царя образ действий. Он хорошо понимал, что если римляне захватят его записки, то получат в них важное орудие¹¹⁷ как против него самого, так и против друзей его. Наверное, и раньше на других людях наблюдалось, что, пока благоденствует человек¹¹⁸, он не умеет пользоваться властью с тою умеренностью, какая человеку подобает, а потом в несчастии ведет себя скромно и благоразумно. Но особенно поразительна была эта двойственность характера в Филиппе, как покажет следующее ниже изложение. Если мы представили первоначальное расположение Филиппа к добру, потом извращение его, с показанием того, когда, как и почему это совершилось, с обстоятельным изложением деяний, за это время совершенных, то необходимо представить таким же точно способом и обратную перемену в настроении Филиппа и то умение и величайшую рассудительность, с какими он приспособился, по-видимому, к своему положению, когда удары судьбы сделали его другим человеком.

По окончании битвы Тит сделал нужные распоряжения¹¹⁹ относительно военнопленных и добычи и двинулся к Ларисе (Сокращение).

34. Взаимное нерасположение между Титом и этолянами.

...Вообще по отношению к добыче раздражала Тита алчность этолян, или он не желал по ниспровержении Филиппа оставлять этолян господами Эллады. Чувство досады вызывала в нем и наглость этолян, когда он видел, как они стараются присвоить себе честь победы и наполняют Элладу шумом о своих доблестях. Вот почему во время приемов Тит встречал их с некоторым высокомерием и обходил молчанием общесоюзнические дела, а планы свои осуществлял самолично или через собственных друзей. Прошло несколько дней в этом обоюдном недовольстве, когда в римскую стоянку явились от Филиппа послы, Демосфен, Киклиад и Лимней. После продолжительной беседы с послами в присутствии трибунов Тит тут же заключил перемирие на пятнадцать дней и изъявил готовность в течение того же времени иметь свидание с Филиппом для дальнейших переговоров. Подозрительность этолян против Тита возбуждена была в сильнейшей мере радушным приемом послов. Дело в том, что к этому времени продажность и нежелание делать что бы то ни было безвозмездно стала в Элладе явлением заурядным, а у этолян эта черта нравов вошла в общее правило. Вследствие того этоляне не могли допустить, чтобы столь резкая перемена в Тите в отношениях к Филиппу произошла без подкупа. Не имея понятия о нравах и исконных установлениях римлян в этих случаях, этоляне судили и заключали по себе, что Филипп под давлением обстоятельств должен был предложить большую сумму денег, а Тит не мог устоять против искушения (О посольствах, О добродетели и пороках).

35. Неподкупность древних римлян и кое-кого из позднейших.

Относительно древнейших времен я со своей стороны мог бы смело высказать общее положение, что ни один из римлян не способен был сделать что-либо подобное; при этом я разумею время¹²⁰, предшествовавшее их заморским военным предприятиям, пока они пребывали в верности собственным нравам и отеческим установлениям. В наше время я не решился бы сказать то же о всех римлянах; но в отдельности мог бы назвать в Риме довольно много граждан, и теперь способных блюсти верность долгу в этих делах. Дабы не показалось, что я говорю что-либо несуществующее, приведу два уважаемых всеми имени: Луция Эмилия¹²¹ и Публия Сципиона¹²². Когда Луций Эмилий¹¹*, победитель Персея, сделался распорядителем царства македонян и нашел там в одних только казнохранилищах, не говоря уже о разной утвари и других богатствах, больше шести тысяч талантов золота и серебра, он не только не взалкал к чему-либо из этих богатств, но не пожелал даже видеть их собственными глазами и потому наблюдение за ними доверил другим лицам; между тем в частных средствах Луций не имел избытка, скорее терпел недостаток. По крайней мере, когда вскоре по окончании войны он умер и кровные сыновья его Публий Сципион и Квинт Максим пожелали возвратить вдове двадцать пять талантов приданого, то были в большом затруднении и не могли бы этого сделать, если бы не продали домашней утвари, рабов и еще кое-чего из недвижимости. Слова наши могут показаться кому-либо невероятными, но легко убедиться в их достоверности. Так, всякий желающий может видеть, что у римлян многие суждения о людях, особенно суждения такого рода, оспариваются в борьбе партий; между тем сообщенное нами известие находит себе веру у всех. Потом, когда Публий Сципион, родной сын Эмилия, и усыновленный внук Публия, именуемого Старшим, овладел Карфагеном, который почитался богатейшим городом в мире, он ничего решительно не перевел из этого города в свое частное владение ни куплею, ни каким-либо иным способом, хотя частные средства его вовсе не были велики, и для римлянина¹²³ он был человеком среднего состояния. Мало того, что Публий Сципион воздержался от богатств Карфагена, он вообще не допустил, чтобы что-либо из ливийской добычи смешалось с его личною собственностью. Опять и относительно этого человека добросовестный изыскатель найдет, что неподкупность его признается всеми римлянами безраздельно. Впрочем, об этом предмете мы поговорим подробнее при другом более удобном случае (О добродетелях и пороках, Свида).

36. Совещание Тита с союзниками по поводу мирных предложений Филиппа.

По соглашению с Филиппом назначив день переговоров, Тит тотчас дал знать союзникам письменно, когда им являться на собрание, а сам несколько дней спустя в условленное время прибыл к Темпейскому проходу. Когда союзники собрались и из них составился совет, римский военачальник поднялся с места и предложил каждому из них назвать условия, на каких должен быть заключен мир с Филиппом. Царь Аминандр в немногих словах высказал умеренные¹²⁴ требования и кончил на том, что всех присутствующих просил позаботиться о нем, дабы по удалении римлян из Эллады не обрушился на него гнев Филиппа, ибо афаманы благодаря своей слабости и соседству с Македонией издавна служили легкой добычей для македонян¹²⁵. После Аминандра встал этолиец Александр, поблагодарил Тита за то, что он собрал союзников на совещание о замирении и теперь обращается к ним с общим предложением высказать каждому свои соображения, затем прибавил, что Тит совершенно несведущ в положении дел и сильно заблуждается, если рассчитывает, что прекращением военных действий против Филиппа он обеспечит мир для римлян и прочную свободу для эллинов: одно и другое невозможно. Если Тит желает вполне осуществить цели родного государства и исполнить собственные обещания, данные всем эллинам, то должен выбрать единственный способ замирения с македонянами — низложение Филиппа¹²⁶; а сделать это совсем не трудно, если только не будет упущен настоящий удобный момент. Долго говорил в этом направлении Александр и замолчал.