56. Потом, обычаи и законоположения римлян относительно обогащения лучше карфагенских. Для карфагенян нет постыдной прибыли, для римлян, напротив, нет ничего постыднее, как поддаться подкупу или обогащаться непристойными средствами. Сколь высоко они ценят честное обогащение, столь же презирают стяжание недозволенными путями. Вот и доказательство тому: тогда как у карфагенян для получения должности люди открыто дают взятки, у римлян это самое наказуется смертью. Заслуги награждаются у одного народа совсем не так, как у другого, а потому у обоих народов различны и пути, ведущие к наградам.
Однако важнейшее преимущество Римского государства состоит, как мне кажется, в воззрениях римлян на богов. То самое, что осуждается у всех других народов, именно богобоязнь124, у римлян составляет основу государства. И в самом деле, одно у них облекается в столь грозные формы и в такой мере проходит в частную и государственную жизнь, что невозможно идти дальше в этом отношении. Многие могут находить такое поведение нелепым, а я думаю, что римляне имели в виду толпу. Правда, будь возможность образовать государство из мудрецов, конечно не было бы нужды в подобном образе действий; но так как всякая толпа легкомысленна и преисполнена нечестивых вожделений, неразумных стремлений, духа насилия, то только и остается обуздывать ее таинственными ужасами и грозными зрелищами. Поэтому, мне кажется, древние намеренно и с расчетом внушали толпе такого рода понятия о богах, о преисподней, напротив, нынешнее поколение, отвергая эти понятия, действует слепо и безрассудно. Поэтому-то у эллинов, не говоря уже о прочем, люди, ведающие общественное достояние, неспособны исполнить данное обязательство даже в том случае, если им доверяется один талант, и хотя бы при этом было десять поручителей, наложено было столько же печатей и присутствовало вдвое больше свидетелей; напротив, у римлян обязательство достаточно обеспечивается верностью клятве, хотя бы должностные лица или послы имели в своем распоряжении большие суммы. Потом, если у прочих народов редки честные люди, для которых общественное достояние неприкосновенно, то у римлян, наоборот, редки случаи изобличения в хищении.
57. ...Итак, едва ли нужно говорить, что все существующее подвержено переменам и порче: в том убеждает нас непреоборимая сила природы. Всякая форма правления может идти к упадку двояким путем, так как порча или проникает в нее извне, или зарождается в ней самой; первая не подчиняется каким-либо неизменным правилам, тогда как для второй существует порядок от природы. Выше мы уже сказали, какая форма правления возникает первоначально, какая следует за нею, каким образом они переходят одна в другую. Поэтому, если только читатель умеет понимать связь между началом и концом, он может и сам уже предсказать, что будет дальше; это, мне кажется, ясно. Так, когда государство одолело многочисленные тяжелые опасности и затем достигло неоспоримого преобладания и господства, в нем водворяется прочное благосостояние, а вместе с тем частная жизнь непременно становится роскошнее, и граждане начинают переступать меру справедливости в погоне за должностями и в прочих вожделениях. Когда со временем такое состояние усилится, наступает поворот к упадку, вызываемый властолюбием граждан и пренебрежением к скромному положению; к ним присоединяется спесивость и расточительность. Народ будет только завершителем переворота125, когда он вообразит, что любостяжание одних нарушает его выгоды, когда, с другой стороны, лесть честолюбцев преисполнит его высокомерия. Тогда разгневанный народ, во всем внимая голосу страсти, отказывает властям в повиновении, не признает их даже равноправными с собою, и все дела желает решать сам. После этого государство украсит себя благороднейшим именем свободного народного правления, а на деле станет наихудшим из государств — охлократией.
Наше рассуждение о государстве после того, как рассмотрены возникновение и возрастание Римского государства, его цветущее состояние и нынешнее положение, наконец, недостатки и достоинства его по сравнению с прочими, мы заключим нижеследующими замечаниями. 58. Из той части истории, которая относится к нашему времени и от которой сделано настоящее отступление, мы извлечем одно событие126 и расскажем о нем вкратце, дабы не довольствоваться голословным уверением и показать на примере, какова была мощь государства в те цветущие времена; подобно этому для испытания искусства мастера мы берем одно из его произведений. После победы при Канне Ганнибал получил во власть восемь тысяч римлян. Даровав жизнь всем пленным, он дозволил им отправить послов к остававшимся дома согражданам для переговоров об освобождении их ценою выкупа. Когда римляне выбрали из своей среды десять знатнейших граждан, Ганнибал обязал их клятвою возвратиться и отпустил. Уже по выходе из лагеря один из выбранных сказал, что забыл что-то, и возвратился в лагерь, взял забытую вещь и опять ушел, полагая, что возвращением в лагерь он сдержал данное слово и освободил себя от клятвы. По прибытии в Рим послы просили и убеждали сенат не противодействовать спасению пленных и дозволить всем им по уплате трех мин за каждого возвратиться к присным своим. Ганнибал, говорили послы, согласен на это, и пленные заслуживают спасения, ибо они не показали трусости в сражении, не сделали ничего недостойного Рима, но по несчастию попали в руки врагов, когда покинуты были охранять лагерь, и остальное войско погибло в битве. Невзирая на понесенные в битвах тяжкие поражения, на потерю чуть не всех союзников, на то, что с минуты на минуту опасность угрожала самому существованию города, невзирая на все это, сенаторы по выслушании просьбы не склонились перед несчастиями, не забыли велений долга и все обсудили, как подобало, Они поняли намерения Ганнибала, увидели, что он желает этим способом добыть себе денег и вместе с тем охладить военный пыл противника, дав понять, что и побежденному остается надежда на спасение. Сенаторы решительно отвергли просьбу послов, и ни сострадание к своим, ни ожидаемые выгоды от возвращения плененных граждан не изменили их решения. Отказом от выкупа пленных они разбили расчеты и надежды Ганнибала, и для римских воинов издали закон, повелевающий побеждать или умирать в сражении и не оставляющий побежденному никакой надежды на спасение. Сделав такое постановление, сенаторы отпустили девять послов, добровольно согласно клятве возвращавшихся к Ганнибалу, сами отослали обратно к неприятелям и десятого, который думал было освободиться от клятвы обманом, так что Ганнибал не столько радовался победе, одержанной над римлянами, сколько изумлялся и унывал при виде несокрушимого мужества, какое эти люди проявляли в принятом решении (Сокращение).
59. ...Так называется и местность Ринх127 в Этолии в окрестностях Страта, о чем говорит Полибий в шестой книге своих историй (Афиней. III 95 d).
*Гесиод. Работы и Дни, ст. 40. Берлин: Изд. Г. Флаха, 1874.
**Плетр линейный — 100 ф., квадратный — 10 100 ф. (Так напечатано в изд. 2004 г.— Надо думать, — опечатка. Должно быть 1 кв. плетр = 10 000 кв. футам.— примечание сканировщика)
***Наследственную.
ПРИМЕЧАНИЯ
В первый том нашего перевода вошли первые пять книг «Всеобщей истории» Полибия, единственные из сорока, сохранившиеся полностью. Все прочие, за исключением семнадцатой и заключительной, сороковой, дошли до нас в извлечениях или отрывках, из коих многие весьма значительны. Только к двум названным книгам не могут быть приурочены какие-либо из уцелевших остатков Полибиевой истории.
С большою вероятностью можно утверждать, что полные списки сочинения Полибия в непрерывном изложении существовали еще в Х в. нашей эры, потому что по поручению византийского императора Константина Багрянородного (912—959) были сделаны сохранившиеся в отрывках извлечения (κλογαί, excerpta) из полного экземпляра «Всеобщей истории». С меньшею вероятностью можно допустить, что подобным экземпляром располагал и составитель словаря Свида, живший тоже в Х в., но позже Константина, и сохранивший в большом числе отрывки Полибиевой истории. Однако уже древнейший и наилучший из списков, содержащих в себе «Всеобщую историю», Vaticanus CXXIV, со времени Беккера обозначаемый A и относящийся к XI в. христианской эры, дает только первые пять книг истории. Состояние текста, как в этом списке, так и в остальных, а равно взаимное отношение между ними, не оставляют, можно сказать, сомнения, в том, что все списки первых пяти книг Полибия различными путями восходят к общему источнику, списку Х или XI в., уже несвободному от многих погрешностей. Первое издание полных пяти книг (editio princeps) сделано в 1530 г. Винцентом Кохом (Opsopoios) в Гагенау, впрочем, не по ватиканскому списку. Что касается отрывков Полибия, которые войдут во II и III тома перевода и которые расположены были впервые в хронологическом порядке в издании Швейггейзера (1789—1795, 8 томов, 9 книг), то по источникам, из коих они извлечены, отрывки эти делятся на три разряда: к первому относятся так называемые древние извлечения (excerpta antiqua, epitome). Это — отрывки книг I—XVIII или VI—XVIII, собранные воедино, в виде хрестоматии, каким-либо древним компилятором с целями педагогическими или образовательными. Древнейший и наиболее надежный источник их — хранящийся теперь в Ватиканской библиотеке список XI в. Urbinas CII, так названный по имени урбинских герцогов, владевших им до 1657 г. Воспользовался этим списком для своего издания, хотя весьма недостаточно, Исаак Казобон (1609 г.), о чем документально и подробно рассказывается А.Мартеном в Melangesd Archeologie etd Histoire (avr. 1890, p. 3 сл.). Родоначальник нескольких позднейших списков, codex Urbinas был сличен для Швейггейзера и в последнее время с особенным старанием для второго издания Полибия Фр. Гульча (Berol., 1888). На полях этого списка, дающего в сокращении первые 18 книг Полибия, помещены тою же рукою в разных местах более короткие отрывки из Полибия, изданные впервые Казобоном в числе девятнадцати под заглавием: Еcodice Urbinati, epitomen Historiae Polybianae continente (p. 10 28—31). «Сокращение» всех 18 книг по этому списку издано впервые в Амстердаме Фульв. Орсини (Ursinus) в 1582 г. вместе с отрывками Дионисия Галикарнасского, Диодора Сицилийского, Аппиана, Диона Кассия. Ему предшествовало базельское издание 1549 г., по имени издателя именуемое Hervagiana, в котором в первый раз появились в свет кроме полных пяти книг извлечения из шестой до семнадцатой или восемнадцатой по другому более позднему списку.