Тут надо сказать, что, когда незнакомая старуха обернулась, Люции отчего-то примерещилось, будто она очень уж похожа на умершую наставницу. Сердце болезненно сжалось, а дрогнувшая рука сама собой вцепилась в ладонь Тороя. Ведьма даже не заметила, как вкогтилась в мага едва ли не с отчаянием. А потом зыбкая тень пышного куста сирени скользнула по бабкиному лицу, и странный морок рассеялся. Согбенная старушка отвернулась и заковыляла к дому, стуча палкой по утоптанной земле.

А на залитом солнцем крыльце сидела пятнистая трёхцветная кошка-подросток и со знанием дела умывала пушистую мордочку. Завидев чужаков, кошка отвлеклась, широко, со вкусом зевнула и тяжело упала на прогретые за день доски. Прищуренный янтарный глаз внимательно оглядел пришлых и закрылся.

Ульна усмехнулась. Кошка прижилась в доме случайно и с тех пор исправно предсказывала гостей. Не ошиблась и в этот раз. Вон, как морду намывала с самого утра, мало что не лоснится.

А пушистая, с рыжим пятном в половину мордочки, снова блаженно зажмурилась и лениво перекатилась на другой бок.

ЧАСТЬ III

Старая Ульна в полудрёме сидела на завалинке, облокотившись обеими руками о кривую клюку. Изредка она открывала морщинистые веки и смотрела на резвящуюся в траве приблудную кошечку-трёхцветку. В деревне стояла особенная летняя тишина — стрекочут кузнечики, шелестит могучей кроной старая яблоня, время от времени нет-нет да прогорланит хриплую песню петух. Молодёжь недавно уехала в поле — настала пора перевозить высохшее сено на сеновалы. Вот вернутся, и рассыплется благодатное умиротворение на крики, смех, скрип телег, храп коней, да перестук вил.

Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания — льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучился каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.

Илан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Илана в прохладной прозрачной воде едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.

Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята — зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.

Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой — примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно — поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой — ну его, пускай себе хмурится.

Но волшебник всего-навсего поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. «Чего это он?» — озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.

Илан неотступной тенью шмыгнул за волшебником. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.

Паренёк скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Илану и со скучным выражением на лице шагнул прямиком к висящему аккурат между двух окон зеркалу.

Зеркало оказалось, хотя и большим — в человеческий рост, но плохоньким — по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а вот по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то чтобы очень сильно, но всё-таки. Илан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак — внук потомственного зеркальщика.

Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь там, на речке, он было подумал — померещилось… всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.

Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не требовалось особой смекалки, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания. Чародей даже губу закусил от досады.

С одной стороны волшебника распирала тихая бессильная злость, с другой стороны… какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары магу не доводилось ни разу. Очередная бесхитростная хитрость ведьмы снова застала его врасплох!

Наконец, не в силах более сдерживаться, Торой позволил таки себе беззлобно хмыкнуть — вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств — всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная волшба самая крепкая — действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.

Конечно, развеять эти чары тоже проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…

Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка колдуньи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что — не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…

Да, Люция и впрямь являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов. Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то колдунство ведьмы или чародейство мага, надолго оставляет след, иначе так бы и остались зловредные козни вздорной девчонки незамеченными. И ненаказанными.

— Илан, — волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, — приведи, пожалуйста, Люцию.

Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.

Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом — тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Эрнин (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.