Ах, как же вкусно пахло! Наверняка бабка опять тушила зайчатину… Уж, пожалуй, никто во всей округе не умел приготовить из тощего лесного зайца умопомрачительное яство так, как это получалось у старой колдуньи. При этом аромат в кособокой ведьминой избушке стоял такой, что впору хоть королевского повара зазывать, дабы изумился, восхитился и разрыдался от зависти, а ещё пуще — слопал за обе щёки, а потом вовсе сложил полномочия, разочаровавшись в собственном мастерстве. Ах, какой запах! На этакий запах можно идти, захлёбываясь слюной, представляя себе сочные розовые кусочки мяса, плавающие в густой подливке, а к ним нежнейшие сырные лепёшки, щедро политые топлёным маслом и посыпанные рубленой зеленью.

Юная ведьма против воли сглотнула голодную слюну и причмокнула во сне. Однако всё же странно, что бабка, вопреки своему обыкновению, не тыкает ученицу в бок костлявым пальцем и не зовёт к столу, сварливо укоряя за бездельность и прожорливость. И всё же мысль эта увязла в сладкой дрёме, а Люция, не просыпаясь, жадно потянула носом аромат любимой стряпни. Ещё чего — просыпаться! Проснёшься и окажешься в маленькой сторожке, где не то что тушёного зайца, а и кусочка вяленого мяса в запасах не осталось. Нет, лучше уж спать и вдыхать несуществующий дивный аромат. Как же хочется есть!

Рядом, совсем близко над ухом, кто-то хихикнул. Ну, что, спрашивается, за издевательство — смеяться над спящим человеком, которому снится такой прекрасный и вкусный сон! Ведьма сонно отмахнулась от нахала и попыталась вернуться обратно в дрёму, к чудесному яству. Рядом что-то зашептали, а потом совершенно неуважительно прыснули со смеху.

«Вот я сейчас проснусь, устрою вам всем…» — обиженно подумалось Люции, которой давно уже не снились такие прекрасные сны. Ведьма приоткрыла один глаз и стрельнула взглядом из-под полуопущенных ресниц. Аккурат напротив неё стояла скамья, а на скамье…

Второй глаз растопырился сам собой. А взлохмаченная соня рывком села на топчане, сбрасывая одеяло.

— Ух, ты! — она едва ли не с обожанием посмотрела на огромную миску с дымящейся похлёбкой и даже потёрла ладоши.

Рядом снова хихикнули. Люция с трудом оторвала взгляд от пузатой, исходящей сладкими ароматами плошки на неведомого насмешника. Илан, подобрав ноги, сидел на скамье, поодаль от миски. Лицо его ещё хранило следы недавних слёз, а точнее даже и не слёз, а самой настоящей бурной истерики — вон как покраснели глаза, припухли веки и нос — но всё же сейчас он улыбался. Как и все дети, выплакавшись, мальчишка на время утешился, а теперь от души посмеивался над проснувшейся взлохмаченной нянькой, которая зачем-то обрядилась в мужскую тунику.

— Илан? Ты когда проснулся? — охрипшим со сна голосом спросила Люция.

Паренёк деловито вытер нос рукавом рубашки и с небрежным превосходством ответил:

— Давно… Мы уж зайца приготовить успели, а ты всё дрыхнешь.

Ведьма закуталась в одеяло и с сомнением огляделась:

— А где волшебник? — бестолково спросила она, словно бы уж и шагу не могла сделать без Тороя. Прямо маленькая, заблудившаяся в лесу девочка, которой непременно нужен провожатый охранитель.

— Здесь волшебник.

Хлопнула входная дверь, впустив в маленькую сторожку белый клуб холодного воздуха. Вместе с зябким сквозняком ввалился, отряхиваясь от снега, и Торой. Его едва можно было разглядеть за огромной охапкой дров. По чести сказать, лишь уже набрав приличную стопку поленцев, маг догадался, что отныне вроде как может поддерживать жар в очаге и без хвороста. Ну да ладно. Силу надо беречь, мало ли что? И вот он стоял у порога, старательно топая ногами, чтобы сбить с обуви снег.

— Проснулась всё ж таки, — проворчал волшебник и с подозрением спросил, — или мальчишка разбудил?

Люция мотнула головой. Колдунка, конечно, догадалась, что проказник Илан попросту водил у ней под носом ароматной миской и наслаждался тем, как она чмокает во сне, но не выдавать же озорника.

— Нет, сама проснулась. Пахнет вкусно. Ты и стряпать умеешь? — она снова принюхалась. — Или это волшебство?

Маг усмехнулся и аккуратно сложил дрова возле очажка.

— Да какое уж там волшебство. Разве можно из пустоты создать мясное рагу? Нет, заяц этот ещё сегодня утром резво скакал по лесу. Пока не встретил нас с Иланом, — он подмигнул пареньку.

Илан посмотрел на Тороя едва ли не с обожанием и кивнул.

В голову ведьме закралось смутное подозрение…

— Торой, — шепотом начала она, наклонившись к магу, — ты, что… Ты его заколдовал, чтобы он не плакал?

Волшебник беззаботно пожал плечами и ответил:

— Вот ещё. Надо больно. Всё, давайте завтракать.

Люция снова с подозрением покосилась на мальчугана. Он, хотя и имел весьма зарёванный вид, но старался держаться по-взрослому невозмутимо. И всё-таки ведьма (как выяснилось — на беду) не удержалась от соблазна пожалеть сиротинку — посмотрела с жалостью на ребятёнка и сочувствующе погладила по вихрастой макушке, даже против воли всхлипнула, вспомнив покойницу Фриду Дижан. И видно, было что-то во взгляде жалельщицы такое, отчего мальчишка сперва горько потупился, а потом и вовсе забыл о напускной взрослости — уткнулся колдунке в плечо и незамедлительно зашмыгал носом.

Волшебник, который только-только поднёс ко рту ложку, досадливо поморщился и испепелил ведьму взглядом. Девушка попыталась было пожать плечами — мол, а я-то чего? — но Тороя это, как и следовало ожидать, не проняло.

Волшебник сокрушённо вздохнул и потрепал всхлипывающего Илана по макушке:

— Не плачь, всё же не совсем один остался, вон и Люция рядом, с ней не пропадёшь.

Утешение на поверку оказалось сомнительным, поскольку лишь пробудило новый приступ рыданий. А мальчик ещё яростнее вцепился в рубашку (а заодно и бока) ведьмы.

Паренёк горько всхлипывал, болезненно прощаясь с тем привычным, что навсегда потерял — родным городом и домом, заботливыми и ласковыми родителями, любимым дедом, так и не родившемся братом (или то была сестра?)… Люция поглаживала вихрастую макушку и шептала что-то ласковое. Постепенно её голос и привычные уже интонации оказали своё действие — мальчик начал успокаиваться. Наконец, он оторвал зарёванное лицо от ведьминого плеча и бросил косой взгляд на Тороя. Волшебник был невозмутим и, словно озадачен. Встретившись глазами с мальчишкой, маг по-свойски подмигнул ему, а потом раскрыл ладонь, над которой вспыхнул, переливаясь, лепесток яркого белого пламени — точь-в-точь такой же, как тот, что парил под потолком.

Илан, непривычный к каким бы то ни было чудесам, восторженно распахнул глаза и с некоторой опаской протянул руку. Искрящееся пламя стекло в сложенную лодочкой ладошку. Весёлое пламя плясало и переливалось, не обжигая кожу. Паренек осторожно, кончиками пальцев, подвинул лепесток огня на ладони и с восторгом вздохнул — подарок волшебника засиял всеми оттенками жёлтого, превратившись из ослепительно-белого в золотой.

Люция поверх головы Илана посмотрела на Тороя, который наблюдал за собственным творением с ничуть не меньшим восторгом, словно создал огонёк впервые в жизни… Почувствовав взгляд ведьмы, чародей улыбнулся и спросил:

— Ну, мы поедим сегодня?

Илан, наконец-то, оторвал завороженный взгляд от переливающегося лепестка пламени и обрадовано кивнул. Люция, которая отчего-то чувствовала себя ужасно виноватой, радостно потёрла руки в предвкушении грядущей трапезы — дурманящие ароматы вызывали уже едва ли не головокружение.

Они как раз заканчивали трапезу, когда за маленьким оконцем сторожки неожиданно начало светать… Зябкие сиреневые сумерки, что за последние дни стали едва ли не привычными, сменились нежно-розовыми красками рассвета. Люция так и застыла с ложкой, не донесённой до рта, а потом испуганно повернулась к Торою:

— Колдовство идёт на убыль!

Волшебник согласно кивнул и невозмутимо продолжил жевать, словно ничего необычного не произошло. Илан же, который одной рукой ловко управлялся с ложкой, а другой играл с переливающимся огоньком, удивлённо вскинул голову. Да, когда он проснулся, Торой рассказал ему о том, что случилось безо всякой утайки — и про зиму, и про волшебный сон, и про колдовство. Внучку зеркальщика даже понравилось, что самый настоящий маг разговаривает с ним, как со взрослым.