Чернокнижники-подранки уже пропали за углом. Больше они не придут. А Торой терялся в догадках, что за странная Сила приходила к нему, помогая и спасая? Бросок близнецов мог свалить с ног почти любого. Но он-то выстоял. Каким образом? Но вот волшебник, безвозвратно погружённый в свои мысли, неожиданно оказался в чьих-то крепких объятиях — ведьма вцепилась в него, словно в родного, и повисла на шее. Её лицо, мокрое от снега, было перемазано сажей и жирной копотью, зелёно-голубые глаза сияли от радости и восхищения:
— Ты их прогнал! Ты их прогнал!
И девушка снова стиснула мага в объятиях. Он, скорее непроизвольно, нежели осознанно обнял её за бесформенную талию и согласился, с некоторым удивлением в голосе, сам не веря случившемуся:
— Прогнал…
Колдунка подняла на него чумазое лицо и счастливо улыбнулась. Торой аккуратно вытер ей щёки, но только ещё сильнее размазал копоть. Усмехнулся, глядя на странное нечто, лишь отдалённо напоминающее девушку — в бесформенном плаще, огромной юбке, с грязной, угольно-чёрной мордочкой и сияющими глазами. Люция была похожа, скорее на огородное пугало, нежели на зловредную ведьму. Волшебник улыбнулся и сказал:
— Идти надо. Где Илан?
Ведьма поняла, что Торою уже более чем достаточно её восторгов и, путаясь в юбке, исчезла на пепелище. Очень скоро она вышла оттуда, неся в охапке спящего паренька и свой узелок. Маг принял ребёнка и, как ни в чём не бывало, зашагал в пургу. Вот только колдунья не знала одного — чародей чувствовал себя так, как будто только что оббежал по кругу весь Мирар.
Люция поспешила следом. Она всё-таки заметила, что маг как-то разом посерел лицом и осунулся. Видимо противостояние стоило ему немалых Сил… Впрочем, это не удивило колдунью. «С другой стороны, — продолжала недоумевать девушка, — он же забрал Могущество своих противников. Отчего в таком случае еле-еле идёт?» Но ведьма не осмеливалась спросить об этом вслух и с молчаливой покорностью брела следом за волшебником.
Путники прошли ещё пару кварталов. Торой чувствовал себя разбитым и неимоверно уставшим — голова кружилась, ноги подгибались. Это не просто злило мага, это приводило его в неописуемую ярость. В конце концов, все последние дни он только и делал, что валился с ног. За всю свою жизнь волшебнику не приходилось столь часто и долго бывать ослабшим. Непокорность собственного тела будила настоящее бешенство. И, хотя рассудок был ясен, а мысли не путались, руки, ноги и глаза упрямо отказывались служить.
Ветер тонко и жалобно выл. Вдоль по улице сквозь предрассветный полумрак стремительно неслись клочья позёмки, а где-то впереди жалобно скрипел на промёрзших петлях ставень.
Торой плёлся сквозь пургу. Ноги увязали в снегу и никак не хотели вытягиваться из зыбучих ловушек сугробов. Волшебник оскальзывался и даже не мог отвести душу, крепко выругавшись — язык онемел и присох к нёбу. Тщетные попытки хоть чего-нибудь пробормотать закончились тем, что маг наглотался колючих снежинок, но так и не смог прохрипеть ни звука. Однако вынужденное молчание помогало беречь дыхание, и Торой, в конце концов, смирился с временной немотой. А очень скоро и вовсе забыл сокрушаться об утрате речи — изнеможение, сковавшее тело, всё равно не позволяло трепать языком.
Сначала волшебник не понимал, что с ним происходит, и никак не мог взять в толк, почему эти ощущения кажутся смутно знакомыми. Лишь спустя некоторое время до него дошло — точь-в-точь (правда, тогда было легче) он чувствовал себя после низложения. Да, всё было так же. Только сейчас неведомая хворь, будто голодный острозубый зверёк, с удвоенной яростью вгрызалась в тело, застревала комком в гортани. И комок этот ну никак не позволял раздышаться.
А через несколько мгновений после прозрения маг догадался, в чём заключалась причина нынешней валившей его с ног немочи. Просто дарованная Книгой Сила, не являлась безвозмездной, как было решил самонадеянный волшебник. Старинный фолиант Рогона оказался так же коварен, как и всё наследие древнего мага. Да, Книга каким-то странным образом дарила Могущество, но, судя по всему, взамен забирала жизненные силы.
И теперь Торой расплачивался за щедрую помощь. Хорошо ещё, что сумел поймать Удар близнецов. Маг всем существом чувствовал, как Могущество братьев-колдунов стремительно покидает тело и уходит, словно вода в песок. Книга вобрала чужую Мощь, но полученного ей явно недоставало, и теперь она тянула душу из Тороя. Волшебник прекрасно понимал — не забери он у нападавших Силу, скорее всего, лежал бы теперь мёртвый точнёхонько на месте недавней схватки.
Люция брела по правую руку мага и бросала на спутника настороженные взгляды. От неё, конечно, не укрылись ни заострившиеся черты его лица, ни смертельная бледность тяжелобольного, ни заплетающийся шаг. Девушка видела, как глаза волшебника стекленеют, утрачивая всякую мысль. И, уж конечно, колдунка понимала — идёт он, скорее из упрямства, нежели осмысленно.
— Люция, — Торой едва смог разлепить пересохшие губы и выговорить это короткое имя, но дальше дело пошло легче, и он продолжил, — помнишь, ты говорила, что ведьмы берут Силу из природы?
Девушка остановилась, вытерла мокрое от снега лицо, отчего окончательно и бесповоротно стала похожа на закопчённую головёшку, и с готовностью ответила:
— Ну да… А зачем тебе?
Колдунья пытливо наблюдала за спутником. Про такого доходягу, как он, её бабка сказала бы безо всяких сантиментов: «Не жилец, к полудню можно смело могилу рыть». Наставница всегда была остра на язык, что верно, то верно…
Тем временем Торой замолчал. Он думал, чего такого соврать, чтобы выглядело это поубедительнее. Наконец, поразмыслив, с усилием выговорил:
— А ты могла бы попробовать разбудить кого-нибудь? Скажем, мы с тобой завернём в какую-нибудь таверну и поэкспериментируем, пока есть время…
Ведьма, обрадованная было возможностью перекинуться хоть парой слов, нахохлилась и исподлобья зыркнула на мага.
— Мудрёно говоришь, — недовольно буркнула она на деревенском просторечье, — слова больно умные, не понимаю я.
Торой невольно усмехнулся, видя, как совсем по-детски сельская колдунка надула губы. Определённо, ей не нравилось чувствовать себя невежественной дурёхой. И всё же озадаченная Люция силилась оценить его предложение и свои скромные (если не сказать — посредственные) возможности. Наконец, колдунья не выдержала:
— Кого это ты решил разбудить?
Нотки подозрения в её голосе рассмешили мага. Эх, и прохвостка, прежде чем согласиться, пытается вызнать, уж не собрался ли коварный чародей облапошить её каким-то хитрым способом. Поэтому волшебник, вместо ответа, только дёрнул плечом и поудобнее перехватил Илана. Мальчишка лежал у него на руках неподвижный и безучастный ко всему — морозу, непогоде, разговорам. Позавидуешь, пожалуй! Если бы не здоровый румянец на щеках, да не сладкое посапывание, запросто можно было подумать, что это и не ребёнок вовсе, а искусно сделанная восковая кукла. Только вот, восковые куклы весят не в пример меньше. Маг снова подивился тяжести паренька и прохрипел, наконец, на вопрос своей спутницы:
— Может, ты сумеешь разбудить какого-нибудь коня? Всё-таки волшебство товарки тебе развеять проще, чем мне. Я в этих женских штуках мало что понимаю…
И он замолчал, запыхавшись, а ведьма снова озадачилась. Что ж, предложение было вполне резонным. Девушке и самой не очень-то нравилось тащиться по колено в сугробах, спотыкаясь и оскальзываясь. Лошадка была бы очень кстати. Вот только — разрушить такое могучее колдунство? Вряд ли у неё получится… Хотя, почему бы не попробовать? Вреда-то не будет. Девушка согласно кивнула и бесстрашно шмыгнула носом.
Люция хотела было спросить у Тороя, отчего он так бледен, но метель взвыла с утроенной яростью и вновь погнала навстречу путникам клубы позёмки. Ведьма едва успела заслониться рукавом от очередного порыва ветра, что швырнул ей в лицо пригоршню колючих снежинок.