– Понимаешь, Оленька, есть люди, которые рождаются как бы раньше своего времени. Турани как раз из таких. Ему, по-доброму, следовало появиться на свет чуть позже, где-то вместе с нами. Вот тебе и почудилось. Ты ведь у нас имеешь самую тонкую душевную организацию.

Умеет Мишка мягко стелить, этого у него не отнять.

Но это было потом, а тогда я просто поинтересовалась у Турани о цели визита.

– Хочу, с вашего позволения, посмотреть на курсанта Буриханова, – с мягкой улыбкой ответил бородач.

– Отчего нет? – голосом радушной хозяйки ответила я. – И посмотреть можно, и пообщаться…

– Извините, Ольга Владимировна, – остановил мои словоизлияния Турани, – но общаться мне с Бурихановым или нет, я решу после того, как его увижу. Если вы, конечно, не против…

– Я не против, – стараясь скрыть раздражение, ответила я. – У их группы сейчас занятия по рукопашному бою. Пойдёмте, посмотрим?

Надо сказать, Буриханов успевал по многим предметам, в том числе и по этой дисциплине. Вот и сейчас он побеждал в одном спарринге за другим. Закончив последнюю схватку, Асламбек замер посреди ковра с улыбкой на лице. Инструктор хотел объявить об окончании занятий, когда вперёд выступил Турани.

– Можно мне выступить против вашего чемпиона? – попросил он, и добавил: – Если уважаемый Асламбек не очень устал.

А тот впился в лицо соплеменника цепким взглядом. Улыбка постепенно стала сходить с его – чего уж там таить? – красивого лица.

Это был один из самых опасных бойцов, – я имею в виду Турани – которых я встречала за свою жизнь. Может быть, даже самый опасный. На ковре он играл с Бурихановым, как кошка с мышкой. Наблюдавшие за схваткой курсанты притихли, а инструктор то и дело покачивал головой. Буриханов прекрасно понимал всю обречённость своего положения, но хладнокровия – молодец! – не терял и упорно искал свой шанс на победу. И нашёл-таки! Турани, делая шаг назад, неожиданно оступился, стал терять равновесие и на миг ослабил концентрацию. Асламбек этим тут же воспользовался и под одобрительные крики товарищей провёл блестящий приём. Интересно, кроме меня кто-нибудь заметил, что Турани оступился нарочно? Отдав победу на ковре, он выиграл в главном: заручился дружбой своего будущего командира. Стратег, Ёшкин каравай!

Потом они, с моего разрешения, уединились и проговорили без малого три часа.

В своё время Николай II взял да и лишил коренных жителей Туркестана избирательного права. А тут война. В армию лишенца не призовёшь, не положено-с! А вот привлечь к разнообразным тыловым работам – это можно, это запросто! Что и было сделано, притом со всей российской дурью. Туземцы возмущались, даже бунтовали, но государственную бюрократическую машину это, понятно, не остановило. Так появилась в ближнем тылу наших войск армия тюрок, вооружённая не винтовками, а шанцевым инструментом. Потом власть переменилась, но трудовую армию никто распускать не спешил. И только в начале 1918 года СНК издал одновременно два декрета: один об отмене царского оргнабора на тыловые работы, другой о формировании Туркестанской народной армии, небезызвестной вам ТуНАр. Туземцы, прознав про первый декрет, скоренько собирали пожитки и бежали к воротам, где попадали в руки вербовщиков, действующих во исполнение декрета второго. Представители «Красного ислама», надо отдать им должное, в качестве вербовщиков в новую армию преуспели пуще остальных. Благодаря их усилиям контингент для учебных центров набрать худо-бедно удалось. Другой разговор, что это был за контингент…

В крупный фильтрационный лагерь, который острословы при моём штабе окрестили «Чистилище», я прибыл в сопровождении Турани.

Промозглое весеннее утро, пустынный плац, унылые бараки, из которых то и дело доносились невнятные звуки, издаваемые одновременно сотнями мужских глоток.

– Что тут у вас происходит? – спросил я у коменданта лагеря после того, как принял рапорт.

– Утренний намаз, товарищ командующий! – доложил тот.

Я кинул взгляд на Турани, тот оставался невозмутим. Ну, ну…

Уже к середине дня мне страшно захотелось отсюда уехать. И дело совсем не в том, что в лагере творились какие-то безобразия. Нет. Распорядок дня соблюдался строго в соответствии со мною же утверждённым планом. Просто вид дикой причудливо одетой орды отвращал от любой мысли о возможности создания на её основе полноценного воинского подразделения.

Осмотр лагеря закончили кухней. Оценили уровень приготавливаемой пищи – вполне сносно, – но предложение остаться отобедать отклонили категорически. Если быть более точным – отклонил я, сославшись на нехватку времени.

Уже за воротами лагеря Турани, сидевший рядом со мной на заднем сидении, спросил:

– Ты разве ожидал увидеть что-то иное?

К сведению: мы давно перешли на «ты».

– С чего ты взял? – сделал я неуклюжую попытку соскочить с неприятной для меня темы.

– Когда б ты мог видеть себя со стороны, то не задал бы сейчас этого вопроса, – ответил Турани.

Чёрт! Неужели моё недовольство было выражено столь явно? А я ведь старался не подавать виду.

– Не волнуйся, – как бы прочитал мои мысли Турани. – Тебе вполне удалось остаться в рамках. Ведь никакого разноса ты никому не учинил. Что до кислого вида, так он вполне приличествует твоему положению. Так что будь спокоен: твоё разочарование было очевидно только мне!

– Спасибо, утешил! – буркнул я и отвернулся от соседа, надеясь, что он от меня отстанет. Не тут-то было!

– Ещё нет. – Эта непонятая мной фраза заставила меня повернуть голову в сторону Турани. Он лукаво улыбался. – Я имею в виду, что утешение для тебя ещё не наступило. Но я постараюсь это исправить. Если я, конечно, правильно понял, что тебя встревожило. Ты увидел толпу, орду, дикую и непонятную в плане её армейской будущности, так?

Я не ответил. Сидел, поджав губы и глядя прямо перед собой.

– А я, – продолжил Турани, – видел соплеменников, растерянных и напуганных новыми для себя обстоятельствами. И что же мы имеем? Верхи готовы командовать, но не знают, кем и как. Низы – раз согласились служить добровольно – готовы подчиняться, но тоже не знают, как. Возникает извечный русский вопрос: что делать?

Я невольно хмыкнул, и Турани сразу откликнулся:

– Верно! Верхам можно использовать старый проверенный метод: начать вбивать в головы низов непонятную им военную науку. Рано или поздно, но результат будет! Скажу больше, так бы оно и было, не окажись между двумя сторонами конфликта мы (в данном случае я имею в виду не только «Красный ислам», но и остальных посредников).

Ишь ты, посредники! Второй раз слышу это непривычное для офицерского уха слово (оба раза от Турани) и пока не могу привыкнуть.

Тем временем мускулы моего лица расслабились, я вновь повернул голову в сторону собеседника, хотя и продолжал молчать. А Турани нет, он говорил:

– И тут нам, посредникам, надо понять, кого к кому подтягивать, или надо тянуть обе стороны одновременно? Ответ прост. Верхам, в вашем лице, товарищ генерал, это всё не очень-то и надо. Туземная армия для вас, скорее, обуза. А вот низам, в лице моих соплеменников, это жизненно необходимо. И они это понимают, пусть пока и не до конца осознают – и такое бывает! И я, в своём лице, ставлю перед посредниками задачу: низы должны быть приведены к такому состоянию, когда верхи смогут начать делать из них солдат!

Внутри себя я зааплодировал, но внешне виду не подал.

– Так вот, дорогой товарищ Глеб Васильевич, – Турани накрыл ладонью моё колено, – именно этим мы, посредники, в фильтрационном лагере и занимаемся. Не думайте об этом объекте, как о военном… – Я кинул на Турани предупредительный взгляд, и он поспешил поправиться: – Отставить! Объект, контролируемый военными, невоенным быть не может по определению. Тогда считайте, что ваши люди охраняют там склад с заготовками под будущих солдат!

«Склад с болванками», – тут же подумал я, и на душе сразу полегчало. А Турани меж тем продолжал: