Показывали всего 25 работ в три показа. Без повтора.

Итак, месяц работы над Достоевским позади.

Вероятно, 3 февраля 1992 г.

Коротко итоги.

Показы прошли замечательно. Много лиц из разных стран, как всегда.

Васильев устроил тотальный театр, так сказать. Два вечера подряд беспрерывное театральное действие на хорошей мощности и поступательно. Ребята работали по­рой блестяще. 1-го практически без перерыва шел показ, с 4 вечера до 12.00. И на следующий день, 2-го, с 6 вечера до 11.00. Ни одна работа не повторялась. Показали 25, а всего за проект сделали около 140 работ.

У нас была еще отдельная радость: приехали наши любимые друзья по проекту Сальмона, во главе с Пьетро Валенти. Мари, Россана, Кри-Кри, Патрик, Пьеро, Кармен. Обнимались, целовались, плакали. Даже с учетом того, что всякое ощущение сказки и чуда уже как-то мимо проходит (наверное, в связи с возрастом), даже с этой скучной, но не­избежной сноской, очень сильное и волнующее чувство... Играем в Берлине, и приезжают друзья, близкие друзья! из Италии, Бельгии, Швейцарии (они тоже были), в общем, полон зал милых, знакомых, дорогих разноязыких лиц. Не­которые из них приехали буквально на день, чтобы только посмотреть премьеру.

Все горят желанием продолжать нашу совместную рабо­ту. Пьетро имел разговор с Васильевым. Есть надежда, что — да... Если это получится, то продолжение будет потрясающе интересным. Вся работа займет около полугода. Очевидно, это будет в Сардинии! Предположительно, мы должны поехать в мае в Модену, на короткий срок, с тем чтобы с августа уже начать длительную полугодовую работу.

Васильев разговаривал со мной на эту тему. Долго гово­рили. Пока он, как всегда, не знает твердо. 16 февраля он летит в Модену на официальные уже переговоры с Валенти.

Ах, боже... Было бы здоровье, все остальное будет. У меня хорошее настроение, хотя устал очень и неважно себя чувствую. В городе почти не был. Один раз поехал (вчера) на метро в центр к Zоо... голова закружилась, про­шелся несколько минут и скорее опять в свой Крозберг...

Вчера и сегодня «Фьоренца».

Не помню, записал или нет. Когда улетали в Берлин, в Шереметьеве, заполняя декларации, некоторые наши актеры с недоумением поднимали головы и спрашивали: какое гражданство писать? И это не в шутку, нет... Такое вот безумное время... Потом посмеялись, правда, но, действи­тельно, несколько минут подлинного замешательства было. СССР глупо писать, хотя на паспорте СССР написано... СНГ... тоже непонятно, что это и чьи же мы граждане, в конце концов. «Пишите — Россия, не ошибетесь!»

Так и написали.

4 февраля 1992 г.

Наконец-то заболел... и, кажется, хорошо заболел. Лежу дома уже четвертый день. Голова кружится... шею повернуть не могу, и вообще худо. Самое печальное, что читать тоже не могу из-за головокружения. Тупо смотрю в телевизор, благо в наше время это интересно. То есть уже, конечно, ничему не удивляешься... Но и то... бывает... Вдруг обычная фраза, вроде «развалившийся СССР» или «бывшие советские ре­спублики» — вызывает странное чувство томления, невоз­можности происходящего. Танюша, милая, моя девочка... Часто думаю... как бы она все это воспринимала сейчас.

Ба-ба-ба...

Мы всегда не доживаем до чего-то интересного, всегда не успеваем что-то узнать, вот, кажется, еще бы немного, и узнал что-то. Так вот... раз уж заболел и валяюсь, запишу немного из жизни нашего славного, знаменитого театра.

После Берлина была очень интересная полоса жизни. Шеф работал со 2-м курсом, иностранная стажировка, и с 4-м (на Сретенке). Не так чтобы очень серьезно, но решили отметить наше пятилетие. Да, да, да, пятилетие «Школы драматического искусства», открытыми показами.

Из Берлина вернулись б-го, 7-го — отдыхали один день, а 8-го уже начали работать с полной нагрузкой. То есть по 12 — 14 часов ежедневно, как и всегда. Очень мощная была дистанция по напряжению и результатам. Просто мощная. 4-й курс вырастает в хорошую труппу, со своими лидерами. Крутыми, я бы сказал, лидерами: Лысов, Сабитов, Фандера, Бородина... и еще пять-шесть человек, не мень­ше, работают уже на большом, настоящем уровне. В них уже явно видна Школа. Это, пожалуй, самое главное... как они играют.

Шеф улетел в Бельгию 16-го (там у него семинар) и затем в Париж. И все показы проходили уже без него. И это тем более важно. Итак: 16, 17, 18 — Т. Манн, 12, 19 — Достоев­ский, 21 — Платон, и 24 играли «Регfоrmance» в развалинах 1-й студии. Это, наверное, историческое событие. Как-то оно зафиксировано на видео ТВ. Играли Платона, «Государ­ство», Яцко, Ануров, Лавров, Храбров, Вороненкова; Т. Манна «Фьоренцу», Лысов и Толмачева.

 Достоевского Ф. М. 1. Яцко — кн. Мышкин, Репецкий — Рогожин. 2. Чиндяйкин — кн. Мышкин, Лысов — Иван Федо­рович, Рогульченко — Иван Петрович. (О католицизме.)

29 февраля 1992 г., Москва

Швейцарский проект.

22 февраля — 4 марта. Москва. О. Уайльд, «Саломея». Реж. Ливио Андреа.

Показы (открытые) в Москве, в «Уране», 19-20 марта.

Без даты

Вчера в Доме кино состоялась премьера, наконец-то, нашей летней картины «Мертвые без погребения, или Охота на крыс». Такое вот название.

Выходил на сцену, получал аплодисменты и поздравления. Все, как положено.

Банкет.

Настроение скверное.

22 марта 1992 г., Москва

Полгода со дня последней записи.

Уже не упомню даже самые главные события. Много всего. Главное, пожалуй, выбор. Выбор, который пришлось сделать. Это очень длинная, запутанная и, как всегда в на­шем театре, тягостная история, связанная с продолжением работы над «Бесами» Тьерри Сальмона (Тьерри Сальмон — бельгийский режиссер, много работавший в Италии. Неутомимый исследователь, экспериментатор. Создал несколько заметных европейских проектов. К огромному сожалению, Тьерри рано ушел из жизни, разбился ночью на автостраде, возвращаясь после очередной премьеры из Италии домой в Бельгию).   Короче, было очень выгодное предложение от Валенти и Сальмона. То есть я должен был уехать в Италию на год (или даже зна­чительно больше). Вначале шеф (т. е. Васильев) отнесся к этому весьма одобрительно, тем более всю историю сам же когда-то начал раскручивать, потом начались у него сомнения, колебания, незнания и т. д., обычным путем до истерики и наконец привычно-приятного состояния стабильного конфликта.

Насколько мы с ним разные люди. Для меня подоб­ное состояние — самое худшее, что есть в жизни. Он (по крайней мере, впечатление такое) просто не может долго существовать в другом пространстве.

Впрочем, я не собираюсь описывать всю историю эту. Она достаточно тривиальна и выделяется только содержа­щимся в ней предметом.

Короче, я плюнул и сказал: все, я уже никуда не еду. Мне все равно, пусть будет как будет.

Толя моментально успокоился, стал опять приветливым, заботливым другом и... конечно, не знал, что же теперь со мной делать (в смысле работы).

Таким образом начались бесконечные каникулы.

В июле Достоевский.

Август, сентябрь — каникулы.

Сегодня собираемся. Но сам он приедет только 27-го (из Парижа).

Лето было замечательное. Трудно даже выговорить: я ездил в деревню Чёрное. В бывший ЛЗК. Я не был там 33 года. Раса охотно согласилась на эту поездку. Вот тут-то и чувствуешь, что не писатель, а только лицедей. Как описать, да просто зарегистрировать факт, как? Нет, невозможно.

Эта летняя поездка — что-то особое в моей жизни. Что-то небывалое, страшное, невероятное, лиричное, нежное... конечное.

Показы: 24 — свободная тема, Гете, Пушкин, Лермонтов, Тикамацу. 25, 26 — «Иосиф». Публика была примерно 70-80 человек. Для этапа очень хорошие показы. Несколько работ просто отменных (Яцко-Фандера, например), и несо­мненный общий рост. Сегодня разговор. Две темы сегодня: организационная и творческая. Лучше начать, конечно, с творческого.