Работали, как всегда, с утра и до ночи. В первой половине еще была какая-то возможность перевести дыхание, зато во второй...

Спектаклей посмотреть много не пришлось на этот раз. Что-то, кажется, уже писал в другой тетрадке о впечатле­ниях... не буду...

Потрясений нет. Пожалуй, «Три сестры» любимовские — наиболее интересное из того, что удалось посмотреть.

Жил в этот раз на квартире (метро «Бабушкинская») с одним парнем из Орла (Вал. Симоненко). С квартирой очень повезло, с соседом не очень, впрочем, нормальный парень, но слушать о жизни орловского театра просто невозможно.

3 ноября

Зачет по режиссуре был 1 ноября. Делали инсценировки по Платонову и Павлу Васильеву и, как всегда, импровиза­ции. Для кафедры опять семейное событие. Жаль, что не законспектировал разговор с нами Буркова и Гончарова. Что-то, наверное, и так запомню. Гончаров становится для меня в последнее время понятнее, и уже не хочется разделять ходячее мнение о нем — крикун, горлопан, са­модур, деспот и проч. Думается теперь, что все гораздо сложнее — судьба художника на совершенно конкретном отрезке времени, истории. И статья его в «Современной драматургии», № 3 за этот год, показательна в этом смысле, а с нами он был (мог быть) еще более откровенным.

Ну, ладно, как бы то ни было, еще одна сессия позади. Экзамены сдал на «5». Домой улетел сразу после зачета по режиссуре и утром 2-го уже дома. Танюша чувствует себя неплохо. Почти все время дома. Не репетирует сейчас, а играет редко, слава богу.

А меня Мигдат назначил ассистентом у Феликса Григо­ряна на «Рядовых». Я с радостью согласился, и вот теперь «денно и нощно» на репетиции.

Быть ассистентом тяжело. Надо принимать и соглашаться с чьим-то взглядом на пьесу, на театр и проч. Мне это поч­ти не удается. Сижу на репетициях и утомляюсь до ужаса от сдерживания самого себя. Не думал, что это будет так непросто. Практически я не согласен ни с чем! Вот смех! Ну, почти ни с чем. Методология его меня просто убивает. Все, что накапливаю в себе годами, и особенно сейчас, с Мих. Михом, все в противоречии с подобной режиссурой. Очень глупое положение у меня. «Выступать», спорить бес­смысленно, да и вредно для театра, для работы. Надо все учитывать, все просчитывать, надо не мешать. Вот придет твое время, и, пожалуйста, показывай.

19 ноября 1984 г.

Как приехал из Москвы, еще и не отдохнул. Дни про­летают с космической скоростью. Ежедневные репетиции до 3-х, потом обедаю, это уже 4 где-то. Хочешь не хочешь, засыпаю после обеда, встал, отряхнулся и опять надо бе­жать — теперь уже на вечернюю. Спасибо Танюше, сняла с меня все остальные заботы, суетню по дому, ходит на базар, в магазины, кормит и т. д.

Самое ужасное, что радостей от репетиций нет. Вообще-то я сразу почувствовал нечто странное в его режиссуре, но честно пытался понять, принять... Может, мол, я чего не понимаю. Все-таки за ним опыт, и немалый, регалии... Поди ж ты!!

29 ноября 1984 г.

Все некогда и некогда писать. Сегодня первый раз дома, и столько дел.

Премьеру сыграли 5-го и б-го одним составом. Много было всяких перипетий. В общем спектакль не получился, на мой взгляд. И в основном по актерской линии. Менее всего виноваты, конечно, артисты. Артисты хорошие, если не с ними, так с кем же еще и репетировать. Беда в режис­суре. Вот как странно. В опыте Григоряна тоже сомневаться не приходится. Да и говорят о нем столько хорошего, вот Изя Борисов на днях просто восхищался виденными ранее спектаклями. А тут не случилось. Я вообще не мог понять, как он работает с артистами. Мне показалось, просто не работал. Может, действительно торопился? Черт знает! Результат, как говорится, на лице!

Спектакль не выстроен никак. Темпоритмы случайны, спонтанны. Играют кто во что горазд — в смысле способа существования, отсюда и при­падки безвкусицы наравне с пошлостью.

Думаю, он не понял пьесы и это было началом конца.

У меня еще будет несколько репетиций для второго со­става, боюсь, что изменить что-то кардинально уже будет трудно. Попробую. Хоть немного что-то надо предпринять, хотя бы финал подтянуть.

Страшно, что труппа в большинстве своем почти ниче­го не понимает (производственное собрание, худсовет), диву даешься. Чего-то говорят, разбирают. Уберечь вкус, сохранять критерии внутри коллектива, хоть как-то уметь дифференцировать собственную работу — как это важно!

Тут я даже растерялся несколько молча. Ну, Таня, конеч­но, все сразу... Гена Тростянецкий, кажется, Мигдат... А ста­рики наши какую чушь несли на худсовете! Ай-ай-ай!

Изя Борисов начинает разбор Солнцева, «Разговоры в темноте», хочет меня на главную роль (хотя ему по пьесе 52 года) и говорил об ассистуре. Вот об этом я сказал — поду­маю. Если так, условно, не вникая по-настоящему в работу, то, конечно, можно. А то... уж я хлебнул с «Рядовыми».

Сегодня у нас с Танюшей «Качели» во дворце «Звезд­ном». Давно не играли, с Ленинграда.

Дома так хорошо. Сидел бы и читал книжки. И никуда. Го­товиться к сессии не успеваю. Опять надо форсировать.

7 декабря 1984 г.

Идея. — Самый искренний человек —Хлестаков!! Потому что он предельно верит во все, что говорит. Предельно, искренне верит! И уж неважно, было ли это в самом деле, в какой-то там реальности (да и что это такое, какая-то реальность, в прошлом — реально по-настоящему только то, что сейчас, сиюминутно).

Человек не всегда способен разобраться в своих по­ступках, выявить подлинные мотивы, причинную связь (подсознание вносит коррективы не фиксируемые — ча­сто — сознанием). И, выстраивая логическую схему про­исшедшего и своего места в этой схеме, человек дает свое представление (субъективное) об этом месте, мотивах, причинах и т. д. Оно может не совпадать и часто не совпа­дает с объективным (действительным) положением вещей. Степень веры (убежденности) в свое представление — есть мера искренности.

Не забыть: о «четвертой стене», разница в понимании. Или четвертая стена условна, т. е. «притвориться», что она есть, для того все-таки, чтобы убедить тех, кто за ней (зри­теля) в подлинности происходящего на сцене.

Или: на сцене действительно происходит кусок ре­альной жизни во плоти и крови (четвертая стена как идея свободы, откровения, высокого безразличия к на­блюдающим). Неважно, что началось это сценическое действие «нарочно», причина теперь уже неважна! Оно идет, совершается, и это факт! Этот факт только и важен, он убедителен потому, что материален. Это тоже четвертая стена — как понимать?

9 декабря 1984 г.

Кончается год.

Время у меня идет очень бестолково. Досадно и голова болит от этого. Просто бешусь иной раз тихой злобой, ведь вот уже сорок лет скоро, а все живешь не так, как хотел бы, делаешь в основном не то, что хотел бы, и т. д. Я так прикинул, ну, может быть, процентов 10 из всего, чем при­ходится заниматься, лежит в русле моей внутренней не­обходимости. Все остальное тягостная лямка. Дома сейчас бываю совсем редко, т. е. ухожу утром, потом прихожу на обед, отдыхаю час и опять еду в театр.

Выпустил второй состав «Рядовых». Это все, конечно, на том же уровне. Исправить что-нибудь самостийно нет никакой возможности, а говорить на черное — белое и не нервировать артистов из воспитательных соображений — тоже противно.

Сегодня понедельник и у меня первый за долгое время выходной. С утра копаюсь в своих конспектах, пытаюсь что-то как-то выстроить во времени и пространстве. Сейчас пойду в библиотеку. Работы море — времени нет. И голова болит. И лень.

Пару репетиций с Изей было. Очень понимаю и язык, и энергию, и проч. Чтоб не сглазить, но... тут что-то, что не определить, вот чувствую что-то свое... интересно с ним будет работать... надеюсь.

Приезжали в театр Гульченко Виктор Владимирович и Гудкова Виолетта Вл., очень интересные и толковые ребя­та. Посмотрели 5 или 6 спектаклей. Хорошо пообщались. Отношение к нашему театру высочайшее, т. н. по само­му большому счету. Наверное, на периферии сейчас нет равного (говорили о ростовской драме с ужасом). Было официальное обсуждение спектаклей с представителями обкома.