Особенно: «Вирджиния», «У войны...» и «Наедине со всеми».

«Мещан» тронули очень осторожно.

Ситуация складывается любопытно. Спектакли Тростянецкого уже не во многом, а можно сказать в основном, определяют лицо театра. Хватит ли у А.Ю. (да и еще при всех делах) духа понять, принять и т. д.? Сможет ли «красиво» прожить этот период? Нервничать немного уже начинает, кажется. Кто-то ему нашептал, будто я труппе заявил, что

хочу учиться у Тростянецкого. И вот эта чушь для него показалась настолько серьезной, что позвонил «выяснить».

Трудно, все трудно.

17 декабря 1984 г.

1985

Событий много, писать некогда. Иногда дохожу просто до исступления. Ежедневно утро и вечер заняты. Отсутствие живого времени раздражает, приходится читать по ночам (до 3-х, 4-х), в результате не высыпаюсь.

На репетициях тоже пока не отрадно. Изя, по-моему, уже перепугался. Моисея В. снял с роли, стал просить, чтобы я не ехал на сессию (!) или хоть задержался на 15 дней до выпуска (!). Я, естественно, на корню, как говорится, от­клонил эту мысль.

Долго думали, кого еще можно назначить на эту роль. Думали даже об Ицике. Ну вот. Теперь Кузнецов. Стара­юсь «линять» с репетиций, чтобы хоть как-то почитать книжечки.

Вчера играли «Наедине», прошлым спектаклем Артур был недоволен, он и действительно шел как-то натужно, «через», вот ведь интересно, те же артисты, и такое же желание сыграть хорошо (а иначе и не бывает), и зал, и сцена, и все... Правда, зрители другие.

27 января 1985 г.

Прочитал 2 книги Гуковского: «Пушкин и поэты-романтики» и «Реализм Гоголя». Что-то вроде потрясения... Как-то не задумывался, что наука, пусть даже о литературе, может нести в себе такой эмоционально-информационный поток и содержать в себе столько практически приложимого методологического материала.

Это очень правильно, что поступил учиться, пусть даже «на старости лет». Ставить спектакли я, наверное, мог бы уже несколько лет назад, имея за спиной достаточный практический опыт (и театральный, и жизненный). Однако все более прихожу к убеждению (впрочем, достаточно хрестоматийному на сегодняшний день), что режиссура — совершенно особая профессия, требующая, несомненно, «регулярных» знаний, кроме таких «мелочей», как талант и опыт. Так называемая актерская режиссура — эмпирич­на, стихийна, и зыбкость ее рано или поздно выявляется. Несколько удачных, может быть, примеров не убеждают в обратном. В конце концов институт — это постоянная, регулярная работа в определенном направлении. Значит, и движение, и целенаправленность.

Кроме режиссуры как таковой, как предмета, ремесла и проч., на первом месте — философия. Особенно методоло­гический аспект ее (диалектика). Тут море возможностей (практических!!!). Без этого работать сегодня в театре не­мыслимо (серьезно работать).

Потом аналогии из смежных видов искусств (литература, ИЗО и т. д.). Собственно театр есть синтез всех видов искус­ства плюс еще чего-то... И чтобы получить объем, услышать ноту сегодняшнего дня — аналогии точных наук. Математи­ка, кибернетика, ядерная физика и проч. И проч. И проч. Взаимосвязи, линейный график, структурный анализ.

Танюша болела сильно — грипп. Температура была 39,4. Просто ужас, так мучилась. Теперь уже ничего, полегче, сейчас пошла в больницу закрывать бюллетень. Что-то долго ее нет.

Осталось несколько дней до отъезда в Москву. Опять расставаться. Уже заранее тяжело на душе. Ну, что делать, что делать? Раньше надо было учиться, когда гулял и пил водку, кого теперь винить. А правда, сколько времени по­терял зря, это же... А может, не зря. Может, вот так длинно идти и есть мой путь. У каждого ведь своя дорога в жизни, в искусстве, тут ведь не срежешь угол, не пробежишь лесом напрямик. Это только кажется, что сэкономил где-то что-то. Иллюзия. Нет уж, как ни прискорбно, каждому свое.

28 января 1985 г.

Завтра улетаю в Москву на сессию.

Целый день кручусь, собираюсь.

Настроение какое-то неопределенное. Готовился так азартно, с таким детским интересом, особенно по литера­туре и философии, и вот, видно, перегорел... Вдруг как-то стало все смешно и все равно... Может, перегрузился про­сто. Однако... Во второй половине жизни, очевидно, важнее всего побеждать психику. Тут основной фронт.

Замкнулся как-то. От театра «отсоединился» напрочь. Ав­тономен. Круг внимания сузился до собственных параме­тров — я и книги, я и мир и т.д. Этакий домашний наполеонизм.

Последние дни репетиции просто не мог смотреть. Ужас­но. Зачем тогда все? Зачем так много всего... вокруг?

Перечел всего Пушкина и о нем много. Размышляю. (Убивает сопоставление Достоевский-Твардовский.) Что делает Время, даже с большими, очень большими художни­ками. А Твардовский именно такой. В чем же дело? Время... Мало родиться Христом, надо еще вовремя родиться.

Посмотрел «Мой друг Лапшин», фильм Германа, неве­роятно вытянулся, почувствовал и... детство так осязаемо по спине прошло... Просто и мощно. Если совсем не врать, можно добиться очень сильных моментов, очень сильных. Кое-где сползает, правда, на современные интеллигентские представления (переживания), ну, не без этого. Зато общий тон, весь закадр, объем — правда.

Смотреть, конечно, его не будут и показывать особенно тоже. Вот странно. Беда. От этого умереть можно.

Мы с Танюшей растем и стареем; становимся в ряды. Меня выдвинули кандидатом в депутаты райсовета. Как раз живой вопрос — выгляжу очень серьезно. А Таня теперь ко всем своим «членствам» прибавила члена редколлегии журнала «Театральная жизнь», вчера Мирошниченко прислал официальную бумагу и т. д.

Господи, так и не заметишь, как все... Нет, нет... в Москву, в Москву...

Тетрадочку эту не беру из-за габаритов, возьму потоньше что-нибудь.

Ну, все. Скучно. Тяжело расставаться. И долго очень, очень долго. Фу... Ладно!

3 февраля 1985 г.

Прилетел утром 6-го. Столько событий. С чего начать?

Во-первых: дом! Танюша! Как мы устали друг без друга! Дома хорошо. Очень хорошо. Тепло, уютно, тихо.

Первые дни по прилете выдались тяжелые. Пришлось делать по 3 концерта в день (от филармонии). Не могли даже наговориться вволю. Потом день рождения. Были ребята — Ицик, Надя, Ленка, Эдик, Галя. Посидели, повспоминали. В основном рассказывал про Москву, про спектакли и проч.

К сожалению, рано разошлись, было заказано такси на 12 из-за ребенка Цеховалов, ну и разбежались все.

Сегодня в райисполкоме получил удостоверение и зна­чок депутата... Да, вот так. Значит, определили в комиссию по культуре и спорту. Буду заниматься общественной дея­тельностью. Дел, кажется, много. Посмотрим.

С утра звонил Артур. Плохо дело. Опять заболел, и на это раз, кажется, все приобретает тяжелый вид. Очевидно, он уйдет на инвалидность на один год. Пока этого никто, кроме нас, не знает, но по его просьбе мы были вечером у Мигдата и обрисовали всю картину. Он, очевидно, ожидал чего-то подобного, во всяком случае, сам сказал, что еще дня два назад заметил, что дело неладно, что беспокойство Артура похоже на болезнь.

Завтра все будет решаться. Господи, завтра... И завтра же в 12.00 траурный митинг по К.У. Черненко (скончавшемуся вчера, 10 марта). Весь мир — театр, вот уж...

А что будет дальше с нашим театром? Артур уже больше года ничего не ставил, да и не влиял почти на жизнь театра, тем не менее — был. Возглавлял. Тому немало примеров в истории — это было какое-то подобие стабильности, по­стоянства. А что теперь — трудно представить! Ладно, не буду забегать вперед, время покажет.