Однако молодой, сильный оленный человек Атувье, сын Ивигина, не хотел долго думать о плохом. Он все чаще останавливался, оборачивался, чтобы увидеть сму­щавшуюся от его взглядов Тынаку. Кровь у парня прили­вала к голове от радостного предчувствия того, что должно было вскоре произойти. Он был молод еще, сын Ивигина, он еще не знал женщину. Сейчас ему очень захотелось узнать. Очень.

Красавица Тынаку все поняла. Когда Атувье остано­вился еще раз, она сказала, потупясь:

— Скоро вечер, надо подумать о ночлеге. Надо нало­вить рыбы, мяса осталось мало.

Атувье вспыхнул, словно мальчик, про нехорошее де­ло которого узнали старшие. Он огляделся, подыскивая удобное место для костра и ночлега. Впереди увидел косу, которая, словно наконечник копья, вдавалась в за­водь. Атувье направился к ней.

              

В страну оленных людей вошло лето, и теперь воз­дух в тундре, по берегам каюлов — сонных речушек с

заболоченными берегами, был наполнен комариным гу­лом. Орды маленьких летучих кровопийц охотились за всем, что ходило, летало, плавало на поверхности воды. Один вид этих летучих истязателей сменял другой. Большие и маленькие, лохматые и голые, слегка волоса­тые, рыжие, серые, белые, пятнистые — они доводили до исступления привязанных к кольям ездовых собак, об­лепляя у бедняг веки, отчего у тех образовывались кро­вяные болячки. Комарье не щадило медведей и оленей, роем налетало на потертости и ранки. Не легче было и людям в комариную пору. Комары, мошка проникали в яранги, в балаганы, набрасывались на детишек и взрос­лых, лезли в ноздри, глаза, в уши. Только дожди и силь­ные ветры приносили облегчение, только на берегу быстрой реки можно было немного отдохнуть от напа­дения летучих мучителей, от исступляющего зуда.

Над косой тянул ветерок, и редкий комар залетал сюда. Атувье быстро соорудил шалашик, развел костер. Сделав удочку и укрепив рядом с крючком пучок вы­крашенного меха, он довольно скоро наловил крепких хариусов. Тынаку, насадив рыб на прутики, поджарила их на костре. Жареный хариус — вкусная рыба.

Черная спина съел пяток хариусов сырыми.

Когда солнце слегка присело на белые зубцы хребта, Тынаку стала женой Атувье.

Полог ночи в стране чаучу в пору гыттыга — раннего лета — почти не опускается. Было светло и покойно. Только неугомонная холодная Апука бормотала на пере­катах. Она что-то все говорила и говорила людям и зве­рям, но они не понимали ее, и оттого река ворчала, охала. Но, подчиняясь ритму жизни, все живое после заката умолкало, отдыхало, готовясь встретить недалекое утро.

В маленьком шалаше, что медведем горбился на косе, на смолистых пахучих ветках стланика спали двое. Они были красивые и молодые. Они были сейчас самые счаст­ливые из всех Живущих на берегах Апуки. И самые не­счастные...

Первыми, как и всегда, проснулись птицы. Громким разноголосьем они пробудили этот зеленый мир. Солнце, выглянув из-за сопок, весело заиграло, увидев робкую Зелень страны чаучу. Просыпалась земля, выдыхая силу свою, скопленную за долгую зиму. Ее выдох оживил зем­лю, украсил ее. Словно зеленый туман пал на землю оленных людей, на долину Апуки. Наступало самое без­заботное, самое сытое время для людей и всего живого, что поселил в этой земле миросоздатель ворон Кутх.

Доев мясо и запив его чаем, Атувье с женой отправи­лись дальше, вверх по реке.

Впереди них, словно он и доныне носил имя «глаза стаи», трусил Черная спина. Волки не люди, у них дорога всегда извилистая, как река. Черная спина чуял следы многих зверей и птиц, но пока был спокоен: его нос не поймал еще тревожный дух, который оставляет главный зверь — медведь. Волк знал, что если поймает дух медве­дя на пути человека-друга и его подруги, то он, «глаза и нос человека», должен будет предупредить хозяина. Мед­ведь опасен и человекам. Было тихо, только слышался иногда шум крыльев пролетавших уток да от воды изред­ка доносился истошный крик нахальных чаек. Великим костром разгорался новый день, и новые заботы приходи­ли к людям, птицам и зверям.

Вдруг Черная спина замер, тело его напряглось.

Атувье, знавший, что означало каждое движение, каж­дая поза волка, тоже остановился и, обернувшись, глаза­ми приказал остановиться и жене. Волк почуял опас­ность! Может быть, навстречу идет медведь? А может, лохматый силач затаился где-то рядом и ждет их? Медве­ди умные и редко нападают на людей. Однако напа­дают.

Впереди в Апуку врезался небольшой выступ, порос­ший кустарником. Волк смотрел туда. Атувье втянул воздух, стараясь поймать запах, настороживший волка. Ему показалось, что он уловил запах дыма. Нет, это, наверное, пахнет его кухлянка, пропахшая дымом. Зато запах свежей зелени, смешанный с запахом прошлогод­них листьев, он уловил хорошо.

Вдруг, пригнув голову, волк сторожко двинулся впе­ред, к выступу-мысу.

Дав знак жене спрятаться в кустах и опустив на зем­лю сумку, Атувье, пригнувшись, пошел следом за Черной спиной.

Волк остановился, оглянулся на хозяина, потом снова, крадучись, двинулся к мысу и замер, вглядываясь вперед.

Атувье подошел к нему, выглянул из-за кустов. Вдале­ке, в ложбине, увидел большую ярангу, покрытую про­дымленными оленьими шкурами. Сбоку горел костер, возле него хлопотали две женщины. Рядом с ними были собаки. Видно, из котла вкусно пахло, и собаки ожидали костей. Из яранги выбежали двое маленьких. Дети побе­жали к реке. Приглядевшись, Атувье увидел чуть выше долбленую лодку-бат и двух мужчин возле нее. Мужчины укладывали сеть.

...Это была яранга семьи одноглазого Олелея и его

ж

ены Еккы. У них был взрослый сын Вачучко, у кото­рого росли свои два сына. Олелей раньше жил в стойбище Каиль. Его отец, оленный человек Онон, взял в жены хо­рошую девушку, за которую дал много оленей. Но Онон очень любил «огненную воду» и не смог уберечь ни своих оленей, ни оленей жены. Заведовала семья. Отец, не про­жив на этой земле и четыре раза по десять лет, ушел к «верхним людям»: напился «огненной воды», когда ехал с побережья домой, выпал из нарт и замерз.

Вскоре умерла мать, и остался Олелей один. Олелею плохо пришлось, совсем бедный парень: одежда рваная, в яранге пусто. Осталось ему от отца мало: дырявый рэтэм, нарта да старое ржавое ружье. Еще собачка-охот­ница осталась — отец последнее время только охотой жил.

Беда одна не приходит в ярангу чаучу. Еще не остыли угли погребального костра матери, как Олелею сказали, что богач Мулювье взял в жены его договорную невесту Айнат, дочь малооленного Киргильхота. Не посчитался Мулювье с обычаем, привез бедняку Киргильхоту богатые дары, дал ему пять оленей, и в тот же день стала Айнат третьей женой жирного Мулювье... Все жалели бедного парня, но никто не возразил богачу, никто не пристыдил его тогда. Плохо пришлось юноше Олелею, хотел сам уйти к «верхним людям» — утопиться в холодной Апуке. Спасибо молодому Котгиргину, сыну шамана. Котгиргин и сам готовился принять от отца колпак шамана. Пришел Котгиргин к Олелею. Долго они разговаривали. Олелей хоть и был немного моложе Котгиргина, но слушал его внимательно. Умный парень Котгиргин, много знал про целебные корешки и травы, знал и людей. Он сразу дога­дался о том, что хотел сделать с собой Олелей. «Плохое задумал ты, Олелей,— сказал сын шамана. — Ты сильный, глаза у тебя далеко видят. Возьми ружье, собаку — и уйди выше. Там много зверя. Добудешь шкурки, обме­няешь их на товары у заморских купцов, приведешь себе жену. Не торопись раньше срока к «верхним людям». Ты

еще на этой земле не оставил себе замену. Я знаю: тебе больно, потому что у тебя отняли твою договорную не­весту. Я знаю: так захотели духи. Значит, они приготови­ли тебе другую жену». Услышав эти слова, Олелей при­ободрился. Ой-е, сына шамана недаром слушают и почи­тают даже самые древние старики. Правильно говорит Котгиргин: надо самому свое счастье добывать... На сле­дующий день, погрузив на нарты дырявый рэтэм — мед­ный котел и старые бараньи шкуры, Олелей уехал и

з

стойбища Каиль. Шесть собачек, хрипя, тащили по рых­лому снегу нарты. Уже хорошо припекало солнце, скоро придет лето. Оно быстро уйдет, а там упадет снег, и он начнет охотиться. Плохо, что мало патронов, но он метко стреляет. Ой-е, еще есть десять капканов. «Ничего, не пропаду»,— подбадривал себя Олелей и все вс

по

минал Котгиргина. Хороший парень, дал ему пачку патронов и пять капканов. Просто так дал. «Ничего, когда добуду много шкурок, я верну долг. Обязательно верну».