Перед смертью Морна назвала ребенка Энди, в память о брате, которого она оставила в Шотландии. Малышу было только несколько недель, когда Роберт оставил его заботам Розы, самой младшей дочери Молли Брукс, и снова отправился на Запад.

Десять бурных лет Роберт Маккримон был членом целой армии свободных людей, которые бродили вдоль границ своей все расширяющейся страны, ведя жизнь, полную приключений.

Проведя год в мексиканской тюрьме за то, что осмелился ходатайствовать перед судом за группу американцев, которая поселилась в Техасе, в то время принадлежавшем мексиканцам, Роберт, выйдя на свободу, стал бороться за независимость штата Техас в рядах армии Сэма Хаустона. Когда генерал Санта-Анны и мексиканская армия потерпели поражение и независимость Техаса была завоевана, Роберт отправился на Север снова, и наконец его страсть к путешествиям была удовлетворена. Он возвращался в Миссури, к отцу, которого не видел десять лет, и сыну, которого он так и не успел узнать. Путь предстоял неблизкий, до холмов Озарка было очень далеко.

Путешествуя по слабо волнистым холмам, Роберт Маккримон оставил за спиной обретший вновь независимость штат Техас и вступил в штат Арканзас. Теперь ему нужно было двигаться на Запад. Он уже был на пути домой, но сначала решил навестить Бена Каллони, первопроходца, которого он встретил впервые много лет назад, когда Маккримоны только отправились в новую жизнь с Сэмом Чишолмом.

Бен также сражался за независимость Техаса и был ранен в битве при Сан-Джасинто, когда Сэм Хаустон и небольшой отряд разгромили мексиканскую армию и захватили Санта-Анну. Каллони отправили в армейский госпиталь у западной границы Арканзаса, и Роберт надеялся найти его полностью поправившимся.

Госпиталь был расположен в небольшом поселении, которое ютилось вокруг армейского форта, и жизнь там кипела вовсю, чего Роберт не ожидал. Казалось, вся армия Соединенных Штатов расположилась неподалеку, что же касается самого Бена Каллони, то он поправился от раны настолько, что уже мог сидеть в седле.

Когда пожилой первопроходец узнал Роберта, он издал клич, который напомнил Роберту об охотничьих сборах в горах на Северо-Западе, когда каждый вновь прибывший приветствовался подобным образом. Кавалерийские кони не привыкли к таким звукам, и на некоторое время среди перепуганных животных воцарилась суматоха.

— Ну, если моим больным глазам не мерещится, это ты, Боб, мой мальчик? Что ты тут делаешь? Я-то думал, что у Сэма Хаустона достаточно мозгов, чтобы назначить тебя министром чего-нибудь в своем новом штате.

— Сэм теперь где-то на Севере, лечит рану на ноге… но это здорово — увидеть тебя снова верхом. В последний раз тебя волокли, истекающего кровью, которой хватило бы на двоих.

— Из меня вылилось крови, которой хватило бы и на троих, если бы я не пригрозил застрелить этого чертова хирурга, который лечил меня. И пока я не смог добраться до виски, чтобы наполнить себя до краев. Вот тут-то мне стало лучше.

— Ну, сейчас ты выглядишь вполне сносно, — прокомментировал Роберт. — Но что тут происходит? Здесь достаточно солдат, чтобы захватить Мехико.

Бен Каллони презрительно плюнул в пыль меж передних копыт своего коня.

— Это почти что сражение, Боб, мой мальчик, — здесь могут ранить. Но все эти люди здесь только по собственному выбору. Они направляются на Восток в Теннесси и Джорджию с приказом сопровождать индейцев чероки на индейскую территорию. Переселяют, говорят, пятнадцать или шестнадцать тысяч, однако ни один из этих мальчишек-солдат не знает языка жестов, кроме одного — уложить индейскую скво на спину и раздвинуть ей ноги. Такая вот увеселительная прогулка.

— Наверняка они не собираются переселять стольких индейцев до конца года. Зима застанет их как раз до того, как они успеют выйти из Джорджии.

— Это ты понимаешь, я понимаю. Несомненно, некоторые мальчики из солдат тоже понимают, хотя Бог знает почему не придают этому значения. Приказы идут от генерала, который сидит где-нибудь в теплом месте в Вашингтоне. Эта армия вовсе не похожа на армию Сэма Хаустона, Боб, мальчик мой. Если Сэм и отдавал приказ, который не имел никакого смысла, всегда находился кто-то, кто был готов сообщить ему это. В этой же армии никто без разрешения не может и своей нужды справить.

Роберт уже почти не слушал презрительных слов первопроходца.

— Но в этом переходе на Запад будут участвовать не только мужчины. Также женщины и дети?

— Правильно, Боб, мой мальчик, и если с этими юнцами-сопровождающими не будет ни одного из нас, тех, кто хоть что-то понимает в индейцах и имеет представление о земле, куда они направляются и через которую идут, они потеряют половину индейцев.

Бен Каллони снова плюнул в пыль с еще большим презрением.

— Я не уверен, что правительство в Вашингтоне будет довольно, если они потеряют многих. Я, как ты знаешь, не большой любитель индейцев, но я и не из тех, кто их ненавидит, и черт меня подери, если дело идет к тому, что все они перемрут, я готов хоть что-то сделать, чтобы предотвратить это.

— Ты что, действительно думаешь, что в состоянии предотвратить то, что неизбежно случится?

— Я бы тогда не стал тратить своего времени на это чертовски глупое путешествие, если бы не верил, Боб, мой мальчик. Ты тоже можешь пойти со мной, если решишь.

Только теперь Роберт понял, как легко он попался в ловушку, которую ему расставил первопроходец.

— Может быть, армейские не захотят, чтобы с ними шли люди, подобные нам.

— А вот на это мне плевать, Боб, мальчик мой, да и тебе тоже, если я в тебе не ошибаюсь. К тому же все эти офицеры не такие уж плохие люди, несмотря на то, что я тебе тут порассказал. Они знают, что у них возникнут проблемы, и они совсем не хотят, чтобы женщины и дети умирали по пути. Насколько мне известно, я — единственный человек, который может хоть как-то объясняться с индейцами, но ведь я не смогу общаться с ними со всеми. Они ведь растянутся по дороге на пару сотен миль.

Пока мужчины беседовали таким образом, солдаты построились в ряды, отдаленно напоминающие колонну, и один из офицеров позвал Бена.

Дав понять жестом руки, что он слышал, Бен последний раз обратился к Роберту:

— Я знаю, что тебе не терпится попасть домой, чтобы увидеть сына, Боб, мальчик мой, но ведь в Джорджии и Теннесси есть тоже люди с детьми. Я знаю чероки. Они неплохой народ, то же самое тебе сказал бы Сэм Хаустон. Они заботились о нем, когда ему приходилось худо, так худо, как не было ни одному человеку. Когда они поставили его на ноги, то снова отправили его в мир, чтобы сражаться за свободу Техаса. И мне они тоже помогли. Я больше, правда, не собираюсь воевать, но пока я могу дышать, я не хочу смотреть, как умирают чероки.

Солдаты уже двинулись в путь, и конь Бена нетерпеливо прядал ушами и переступал копытами, явно стремясь за колонной. Животное сделало целый круг, пока Бен подчинил его своей власти.

— Ну что же ты решил, Боб, мальчик мой? Ты ведь пойдешь со мной и сделаешь все, что можешь, для индейцев чероки, ведь так?

Роберт Маккримон доехал с Беном Каллони до города Колхаун в горах Аппалачи штата Теннесси. Здесь почти тринадцать тысяч индейцев чероки содержались в загонах, как скот. Условия для них совершенно не отвечали элементарным санитарным требованиям и предвещали несчастья на долгом пути, которое им предстояло пройти.

Военные, которые сопровождали индейцев, перекладывали вину за задержку на вождей племени. Большинство из них отправилось в Вашингтон, тщетно пытаясь добиться отмены приказа о переселении. Их аргументом, и достаточно сильным, было то, что это племя было оседлым, со своими домами, фермерскими хозяйствами, и они считали своей собственностью большое количество земель.

В отличие от многих других индейских племен, чероки уже давно приспособились к образу жизни белых людей. И к тому же многие их мужчины и женщины были связаны узами брака с белыми американцами.