Поляки, однако, не прониклись внушениями своего короля. В 1818–1820 годах, под влиянием испанских и итальянских революционных событий, в Польше, как и в других странах, началось брожение умов. Газеты стали наполняться нападками на произвольные действия администрации. Правительство ответило на это репрессиями: закрыта была "Ежедневная газета" и "Белый Орел"; публицист Сколоровский был арестован, а редактор "Белого Орла" Моравский должен был спасаться бегством за границу. Постановлением наместника от 22 мая 1819 года введена была цензура для журналов и периодических изданий, 16 июля того же года распространена была на все книги, издаваемые в царстве. Это постановление, нарушавшее статью 16 конституции о свободе печати, получило высочайшее утверждение. Сообщением королевским от 13 декабря 1819 года на имя наместника провозглашена была неизбежность ограничения личной свободы граждан, насколько будет требовать того безотлагательность момента (l'urgence du moment). Это сообщение открыло широкую дорогу административному произволу. Великий князь Константин начал преследовать лиц, подозреваемых в революционных замыслах, и без судебного следствия сажал их в Кармелитский монастырь в Лешне, который был превращен в тюрьму.

Предвестия надвигающегося разрыва между королем и польским народом обнаружились явственно на сейме 1820 года. В тронной речи при открытии сейма 12 сентября Александр предостерегал поляков относительно "злого духа, который носится над Европой", конституцию называл порядком, который он ввел по своему усмотрению, намекая этим на возможность ее отмены. С другой стороны, сейм отверг подавляющим числом голосов (117 против 3) устав уголовного судопроизводства, внесенный правительством, и органический статут для Сената. В многочисленных (около 90) петициях сейма наряду с пожеланиями положительного характера помещено немало жалоб на отступления правительства от конституции. В сеймовых дебатах особенно резко выступал по этому поводу посол Калишского воеводства Викентий Немоевский. "Конституция, — говорил он, — это собственность народа. Король не имеет права ни отнимать ее, ни изменять. Мы уже лишились свободы печати; нет у нас неприкосновенности личности; право собственности нарушается; наконец, теперь хотят отнять у нас ответственность министров (по проекту органического статута для Сената ограничивалось его право обжалования действий министров тем, что такое обжалование должно было идти к монарху от Государственного Совета). Что же останется от всей конституции? Stat magni nominis umbra…"[123] Немоевский предлагал привлечь к суду министра народного просвещения Станислава Потоцкого за то, что он скрепил своей подписью постановления администрации, вводившие цензуру. Все это сильно разгневало Александра, и в прощальной речи при закрытии сейма (13 октября) он бросил послам упрек, что они своими действиями замедлили дело восстановления своего отечества и что на них за это падет тяжкая ответственность. Уезжая на другой день в Петербург, Александр дал великому князю Константину carte blanche [124], т. е. предоставил полную свободу действовать, не стесняясь конституцией.

Вернувшись в Петербург, Александр хотел было издать указ об уничтожении конституции, но его удержали от этого министр иностранных дел Каподистриа и английский посол. Мысль эта, однако, не покидала Александра. В рескрипте на имя административного совета, данном в мае 1821 года, по поводу дефицита польской казны в несколько миллионов злотых, император выражал сомнение, может ли Польское королевство при существующей организации держаться своими собственными средствами или оно должно принять иную форму, более соответствующую его силам. Новосильцев, вырабатывавший общеимперскую конституцию, уже в 1820 году представил Александру проект постановления, отменяющего особность царства Польского и инкорпорирующего его в империю, как одно из наместничеств. Но конституция переставала действовать уже ранее ее отмены. В 1822 году должен был, согласно конституции, быть созван третий сейм. Но по представлению наместника о неспокойном состоянии умов, вызванном политическими арестами, созыв сейма был отсрочен. Выбор оппозиционных послов Калишского воеводства братьев Немоевских в члены Калишской воеводской рады был кассирован сенатом, а после вторичного их избрания распущена была и сама рада. Насильственные и произвольные действия правительства усиливали недовольство и революционное брожение в обществе. Существовавшая в Польше масонская организация старанием майора Валериана Лукасиньского и его друзей стала превращаться в политическое общество, поставившее себе главной задачей осуществление национально-политических идеалов польского народа. Эта эволюция польского масонства не ускользнула от внимания правительства, и в 1821 году был издан указ, закрывавший все масонские ложи и запрещавший все тайные общества. Но рассеянное масонство скоро возродилось тайно под именем "Народного патриотического общества", во главе которого стал особый комитет. Председателем его стал зять Лукасиньского референдарий Вежболович, но фактическим заправилой был Лукасиньский. Деятельность Лукасиньского, однако, скоро обратила на себя внимание полиции, и с некоторыми своими единомышленниками он был предан суду и присужден к семи годам каторжных работ с лишением звания и знаков отличия. Но тайное Патриотическое общество не было раскрыто и продолжало свою деятельность под руководством сенатора Станислава Солтыка и подполковника гвардейских стрелков Крыжановского. В 1824 и 1825 годах это общество вступило в сношение с тайным Южным обществом, организовавшимся в России, и вело переговоры о совместном и одновременном восстании, переговоры, которые, однако, не привели к каким-либо определенным соглашениям.

Последний сейм, собиравшийся при Александре в 1825 году, работал уже в условиях и обстановке чрезвычайных, не предполагавшихся конституцией. Еще в феврале 1825 года опубликована была дополнительная статья к конституции, отменявшая публичность заседаний сейма. Отмена эта мотивировалась тем, что публичность прений вызывает в ораторах погоню за популярностью, что прения благодаря этому вырождаются в пустые декламации, лишенные спокойствия и достоинства, приличествующих всякому серьезному обсуждению. Из заседаний сейма устранены были не только публика, но и некоторые послы, например Викентий Немоевский, посол Калишского воеводства. Незадолго до созыва сейма он написал царю письмо с указанием на незаконность ареста некоего Радоньского, участника неаполитанской революции. Письмо это показалось Александру верхом дерзости, и великий князь Константин, вызвав к себе Немоевского, запретил ему являться туда, где будет пребывать царь. Немоевский, избранный послом, тем не менее, поехал в Варшаву, но был задержан у Вольской заставы и интернирован в своем имении под надзором полиции, а выборы Калишского воеводства были кассированы. Заседания сейма происходили во дворце, окруженном войсками, переполненном русскими чиновниками и тайными агентами. Подавленные всеми этими распоряжениями и обстановкой, польские послы и депутаты обнаружили крайнюю осторожность и умеренность. Проекты, представленные правительством об изменениях в первой книге Наполеонова кодекса и об учреждении кредитного общества, были приняты сеймом. Сейм отказался от протеста против дополнительной статьи к конституции, отказался от принятия готового уже адреса об уничтожении этой статьи, не решился представить и петиции с жалобами на незаконные действия властей. Александр остался очень доволен поведением сейма и, закрывая его, сказал членам сейма: "Вы исполнили чаяния вашей отчизны и оправдали мое доверие. Моим желанием теперь будет убедить вас, какое влияние ваше поведение окажет на вашу будущность!" В интимных разговорах с великим князем царь заявил, что он остается при своем намерении соединить Литву с царством Польским. Но судьба решила иначе. Напряжение последних лет царствования Александра не только не разрешилось после роспуска сейма 1825 года, но еще более усилилось и в конце концов привело к революционному взрыву и крушению конституции 1815 года.