Одна из таких линий, кричащих о неблагополучии, отмечала ход обработки диафрагм.

Рядом на доске, озаглавленной «Придумай и пред­ложи!», значилась тема: «Рационализация и механиза­ция обработки стыков диафрагм».

Никто еще не взялся за ее разработку. Подумают, вздохнут, скажут:

— Д-да... задача…

И отступятся.

А красная кривая так и маячила перед Аней.

Она убегала в цех и подолгу стояла возле «Нарвских ворот» или возле слесарей, возившихся с диафрагмами последней ступени — теми самыми деталями, что задер­живали весь производственный процесс.

Деталь эта имела вид массивного кольца с намертво вваренными в него стальными лопатками.

Аня знала: когда мощные струи пара под сильным давлением ворвутся внутрь машины, ударяясь о лопатки рабочего колеса и приводя его в движение,— на пути пара встанут неподвижные лопатки диафрагм, своими изогнутыми поверхностями давая пару направление на лопатки следующего колеса... и так, подстерегая пар и направляя его от одного рабочего колеса к другому по волнообразной кривой, на всем пути расположатся умные и непоколебимые руководители движения — движения такой лютой силы и скорости, какое не сразу представит себе воображение человека: вырвись на во­лю такая струя — перережет, как пила, двухдюймовую доску.

Качество диафрагм требовалось безукоризненное — отливку весом в четыре тонны надо было обработать с точностью до десятых и сотых долей миллиметра.

Когда паровоз пригонял в цех платформы с огром­ными чугунными отливками, рабочие вздыхали!

— Опять наше мученье прибыло!

Мученье было в том, что диафрагмы отливались не целиком, а двумя половинками. Стыки их были не пря­мыми, а косыми, срезанными под углом, причем на каж­дой половине они имели наклон в противоположные стороны, что и создавало трудности: обрабатывать при­ходилось каждый стык в отдельности.

Аня видела, как с помощью мостового кpaнa уста­навливали на шестиметровом столе «Нарвских ворот» половину диафрагмы. Деталь была громоздка и неудоб­на, ее долго закрепляли, прежде чем резец приступал к обработке первого стыка. Затем снова вызывали мосто­вой кран, поднимали на тросах, переворачивали и уста­навливали тяжеленную отливку, без конца выверяя ее положение. И все-таки идеальной точности не получа­лось. А рядом ждала вторая половина, и с нею возоб­новлялась та же возня... Это отнимало массу времени, а гигантский уникальный станок использовался крайне непроизводительно.

— Из пушки по воробьям! — ворчали строгальщики. С каким облегчением выпроваживали они проклятые полукольца, подхваченные тросами крана! А те еще па­рили в воздухе, медленно приближаясь к участку сбор­ки, когда слесари, завидев их, начинали вздыхать: «Что ты скажешь, опять диафрагмы на нашу голову!»

Слесарям выпадало мучений еще больше, чем стро­гальщикам.

Стыки «подгоняли» до полной одинаковости вруч­ную. Сойтись они должны были так, чтобы между ними и волос человеческий не поместился. Покрасят слесари один из стыков, сдвинут, багровея от натуги, две поло­вины, потом раздвинут и смотрят по пятнам краски на втором стыке, где какие неровности и отклонения. И так много раз.

— Гляди-ка, еще одна «досадная работа», похуже снятия навалов, — изумился Саша Воловик, присмотрев­шись к мучениям слесарей. — Неужто ничего нельзя придумать?

Аня так и вцепилась в него:

— Ведь правда же, Александр Васильевич? Возьми­тесь! Подумайте!

Он отмолчался, но долго стоял рядом с Аней, приглядываясь к работе товарищей, потом задумчиво по­вторил:

— Быть того не может, чтоб никакого выхода не нашлось!

Аня понимала, что сейчас Воловик занят своим изо­бретением, отвлекать его нельзя. Но мысль заронена. В своей личной тетрадке она записала: «Стыки — Воловик?»

Потом рядом появилась вторая фамилия: «Шикин?» И тоже с вопросительным знаком.

Когда она заговорила о стыках с «тишайшим» техно­логом, Шикин шепотом признался ей, что уже второй год «болеет» этой темой, но, видимо, не хватает талан­та или действительно иного способа нет.

Над Шикнным в цехе подтрунивали — уж очень он был застенчив, — но Аня успела убедиться, это человек он знающий. Возможно, Гаршин, его шумный началь­ник, мешал ему развернуться. Добросовестный и скром­ный, он делал за Гаршина почти всю его работу, оста­ваясь всегда в тени. Ане рассказывали, что с Шикиным не раз заговаривали о вступлении в партию, но он не­изменно отвечал: «Ну что вы, я ж ничего не сделал та­кого... С чем я приду в партию?» Многие считали его службистом, исполнителем... а человек, оказывается, второй год изобретает!

Она зазвала Полозова и при нем попросила Шикина рассказать о своих исканиях. Полозов был удивлен: Шикин дерзнул?..

— А что вы скажете насчет бригады — Шикин, По­лозов, Воловик? — предложила Аня.

— И Карцева! — добавил Полозов.

Ему представилось, сколько долгих вечеров придется маяться, пока до чего-нибудь додумаешься! И Аня будет, тут же... причем на этот раз, к счастью, без Гаршина, который вечно крутится возле нее.

Она покраснела, отшутилась:

— Какой я изобретатель!

— Зато вдохновитель, — сказал Полозов.

Они уже ушли, а она еще сидела смущенная, щеки горели. Вдохновитель? Звачит, инженером ее никто всерьез не считает? Бегает себе по цеху, суетится, орга­низует учебу и обмен техническим опытом энергичная женщина, — ну и хорошо, спасибо ей, только при чем тут инженер?

Конечно, можно войти в бригаду, а там доказать... но по плечу ли ей эти проклятые стыки? Она поехала советоваться с консультантами в Дом технической про­паганды, побывала на других заводах, изготовлявших турбины, — нет, ничего нового узнать не удалось.

Аня убеждалась: нe она одна беспомощна — опытные технологи ни до чего не додумались. Но когда она под­ходила к строгальщикам или к слесарям, ей было стыд­но смотреть на них, — казалось, их глаза говорят ей: чего ты тут вздыхаешь? Тебя пять лет учили, чтобы ты умела помочь. Не умеешь, так проходи мимо, от твоего сочувствия нам не легче!

Она рассказала об этом Гаршину, он расхохотался: — Вот еще причина для мировой скорби! Что ж то­гда мне, старшему технологу, — повеситься? В производ­стве, Анечка, немало таких паршивых операций, что, как ни крути, изменить их нельзя. А турбины выпуска­ются, земля продолжает крутиться, и нашего брата из-за такой малости не считают ни невеждами, ни дармо­едами.

Войти в бригаду он отказался:

— До того ли мне сейчас, Анечка? Я и так весь в мыле!

Зато Воловик принял ее предложение как нечто само собою разумеющееся:

— Уж придется, вот только станок докончим. И с самого начала — бригадой. Неправильно я работал — в одиночку.

Аня перечеркнула в тетрадке вопросительные знаки, надписала: «Комплексная бригада». В конце списка ей очень хотелось приписать: «Карцева». Но не решилась.

Однако в составе бригады, утвержденном начальни­ком цеха, она увидела свою фамилию. Руководителем бригады назначался Полозов. Значит, он все-таки вклю­чил ее — «для вдохновения»?

В тот вечер, уходя из цеха, она столкнулась с Алек­сеем у выхода.

— Что это вы так сердито глядите? — весело спро­сил он и подхватил ее под руку. — Пойдемте прогуляем­ся. Голова гудит.

— Не сердито, а... просто вы меня запихнули в та­кое место, где я скоро забуду, что я инженер, только и останется вдохновлять других!

Он отстранил ее и внимательно, с улыбкой поглядел в ее нахмуренное лицо:

— Обиделись?

— Разозлилась.

Он покрепче взял ее под руку и спокойно повел дальше. Конечно, он думает: блажит женщина!

— Это хорошо, что вы разозлились, — заговорилАлексей. — А насчет места — вздор! Если вы действи­тельно инженер, а не барышня с дипломом, вы себя и тут проявить можете, да еще как!

— А я и не собираюсь опускать руки!

— Тогда в чем же дело?

Помолчав, он сказал:

— А все-таки вдохновлять обязательно нужно. У вас это хорошо получается.

— Почему?

— Ну, это уж я не знаю, почему. Такая уродилась, наверно!