Мечтая о новых «друзьях» уже в качестве разведчика за рубежом, я знал, однако, что понятие, вкладываемое в это определение, ни в чем не соответствует тому, что мы у себя на Родине привыкли считать с определением подлинной дружбы. Ведь ни с кем из «друзей», даже из числа работников резидентуры, я, Кент, не смог даже поговорить о себе, об оставленных мною близких, о тех мыслях, которые будут рождаться в моей голове. Больше того, никто, включая резидента Отто, не должен ничего знать о моей прошлой жизни, даже мою настоящую фамилию и с кем в ГРУ я встречался. Всегда и везде я должен буду всю мою дальнейшую жизнь быть постоянно начеку, быть осторожным. Больше того, мне необходимо забыть свой родной язык, отказаться от всех привычек. Очень тяжело быть всегда в неведении, не знать, что делается на Родине, когда и как я смогу получить письма от моих родных, ответить на них, и вообще, будет ли это возможно.

Я хорошо понимал, что постоянно, повсюду, присматриваясь к окружающим меня людям, я должен буду тщательно изучать их нравы, обычаи, манеру держаться. Надо было хорошо усвоить, когда, сколько и что именно можно есть и пить, точно присмотреться и к тому, какими бокалами и рюмками (а их на приемах перед каждым стояло довольно много), какими ложками, вилками, ножами можно будет пользоваться.

Я отлично понимал, что мне надлежало, как молодому, имеющему средства человеку, вести нормальный, принятый в Бельгии образ жизни, никогда, однако, не забывая о тех предостережениях, которые я получил перед моим отъездом из Москвы в «Центре».

Нелегкой была и задача выработать в себе терпимость, выдержку, умение не показывать своих подлинных чувств и взглядов в беседах на разные темы со всеми, с кем приходилось контактировать. Не следует забывать, что среди иностранцев, в особенности в тех кругах, в которых мне приходилось бывать, имелись и такие, кто плохо относился к моей Родине, часто оскорблял ее, извращал все то, что там делаюсь, часто даже считал всех советских людей дикарями. Из личного опыта, полученного во время пребывания во Франции, Финляндии, Швеции и Норвегии, я уже знал, что подобные беседы вполне возможны. Конечно, начиная свою разведывательную деятельность, я еще не мог представить себе, что наступит такой момент, когда я стану бывать в обществе моих «деловых друзей» – офицеров довольно высокого ранга нацистской, гитлеровской армии.

Настороженность и, быть может, даже повышенная нервозность, которые имели место при моем переезде через родную границу из дорогого мне Ленинграда, при транзитных «туристических поездках» через Финляндию, Швецию, Норвегию, Нидерланды, через Париж, даже при первой моей встрече с Отто, должны были быть полностью исключены из моего дальнейшего поведения. Я был уже убежден в том, что сейчас мое положение заставляло меня в определенном отношении быть примером беспечности, свойственной богатым латиноамериканцам. Это должно продолжаться, пока не определится точно мое дальнейшее положение в обществе, а точнее, пока не будет в полном смысле обеспечена моя надежная легализация.

Часто читая отечественные, а особенно зарубежные описания работы, жизни разведчиков, невольно думаешь, как все упрощено, подчас даже нелепо. Многие авторы, не пережив сами всего того, что связано с работой и жизнью разведчиков, в большинстве своем описывают только «героическую» сторону их работы, расхваливают, а в некоторых случаях унижают, заслуженно или незаслуженно, избранных ими персонажей. Они не понимают того, что, помимо сложности работы разведчика, особые трудности на его пути встречаются и в повседневной жизни, в постоянном, по существу, одиночестве. Подобное отношение авторов проявляется часто и в создаваемых кинофильмах.

Мне могут задать вопрос: а как же публикуются записки самих разведчиков, в том числе у нас в переводе с иностранных языков? Да, этот вопрос может быть мне задан, а ответ на него может быть дан четким. Эти разведчики в большинстве своем становятся или на путь предательства по отношению к своей стране и клеветы на нее, или, что ничуть не лучше, абсолютного, ни на чем не основанного и даже лживого самовосхваления. Правда, в этом случае может возникнуть еще один вопрос: почему же «компетентные органы» допускают, в том числе и в нашей стране, публикацию подобных «романов»? На этот вопрос я не смогу ответить. Это тем более, что часто эти «романы» изобилуют клеветой, ложью, направленными непосредственно против этих «компетентных органов».

Мне могут задать вопрос: почему я сам, критикуя других, решился на «подвиг» написать о своих воспоминаниях только теперь? На этот вопрос я должен буду дать подробный ответ несколько дальше. Одно только могу сейчас сказать, что, рассказывая обо всем, что мне пришлось пережить на разведывательной работе и после окончания войны, возвращения на Родину, я решил, что для меня совершенно необходимо оставить в правдивой истории четкий след, помочь читателям правильно понять все то, что многим, в том числе и мне, пришлось пережить. Это может пригодиться, быть полезным и для подрастающего поколения.

Сейчас мне хочется вернуться к более подробному изложению всего, что я пережил вскоре после своего назначения на разведывательную работу и прибытия в Бельгию.

Экскурсия на автобусе, на которую я приобрел, как было сказано выше, билет, началась утром и была довольно продолжительной. Немолодой уже экскурсовод привлек меня своим умением держаться и интересно рассказывать.

Поскольку погода в этой стране чаще дождливая, у всех бельгийцев пользуется успехом прорезиненная одежда – в основном это элегантные непромокаемые плащи. Говоря об этом, экскурсовод упомянул самую прославленную в Бельгии фирму, изготавливающую различные резиновые изделия, в том числе и плащи. Я, Кент, впервые услышал ее название – «Le roi de Caouchouc» («Король каучука»). Видимо, названа она была экскурсоводом только с целью рекламы. Я, конечно, не мог предполагать, что эта фирма сыграет в работе нашей резидентуры значительную роль. Именно на базе ее Отто совместно со своим верным помощником Гроссфогелем уже с 1938 г. создали экспертную компанию для сбыта продукции за рубежом. Именно в этой компании, получившей название «The Foreign Excellent French-Coat» («Отличный заграничный плащ»), по плану «Центра» я должен был быть легализован и в качестве руководителя ее филиала обосноваться в Стокгольме. На основе докладов Отто «Центру» в Москве считали эту компанию весьма надежной, способной гарантировать успешную легализацию советских разведчиков.

Предсказание экскурсовода о том, что в Бельгии выпадает много осадков, полностью оправдалось. Я сам наблюдал, что дождливые дни часто составляют добрую половину года, а иногда и того больше.

Это предостережение экскурсовода мне пригодилось в дальнейшем. Действительно, имеющееся у меня демисезонное пальто я почти никогда не носил. На большей части территории Бельгии бывали мягкие зимы со средней температурой в январе, наиболее холодном месяце, около +5°С. Правда, в Арденах климат был более суровым, и иногда температура воздуха держалась в пределах -3°C. Здесь иногда я наблюдал даже снег.

Лето в Бельгии в основном за годы моего проживания в ней не было очень жарким, скорее, оно было прохладным. В разных населенных пунктах, в которых мне приходилось бывать, температура даже в самом жарком месяце, в июле, колебалась от +12-14°C до +18-20°C.

Смеясь, наш экскурсовод поведал, что даже климат в Бельгии многие годы не мог повлиять на установившиеся привычки значительной части населения. Почти никогда нельзя было встретить на улице мужчину без пальто, шляпы и перчаток. Так было и зимой, и летом.

Во время моего пребывания в Бельгии эти нравы изменились, и в теплую погоду мужчинам разрешалось ходить без пальто, но обязательно в шляпе и перчатках.

Безусловно, все это в первую очередь относилось к тем людям, которые хорошо жили и принадлежали к престижному обществу.

Я взял это себе на вооружение и внимательно следил за происходящими изменениями.