Именно поэтому я внимательно прислушивался к подобным анекдотам и пытался определить, какое они имеют распространение в народе. Приведенные анекдоты, как и следующий, заслуживали внимания с моей стороны.

Последний анекдот, который, как мне кажется, может заинтересовать читателей, был мною услышан во время поездки на военной немецкой машине через Лилль в Париж. Гитлер решил совершить вместе с Герингом полет на самолете, чтобы понаблюдать с воздуха имеющиеся во Франции укрепления немецкой армии. Увлекшись разговором, он внезапно посмотрел с высоты полета вниз. Ему показалось, что они летят не над Германией или Францией, а над Англией... Он был в восторге, увидев «достижения немецких пилотов, нанесших огромные разрушения острову». Свое восхищение он выразил в обращении к Герингу. Геринг не мог понять, шутит ли Гитлер, ведь они не собирались лететь над Англией, а фактически еще пролетали над Германией и видели разрушения, являвшиеся результатом бомбардировок английской авиации.

После установления контакта с Шандором Радо в Швейцарии, еще в марте-апреле 1940 г., я получил от него сообщение о неизбежности фашистской агрессии против Советского Союза. Тогда я еще не мог точно определить, чем закончится «странная война» на Западе, и, конечно, предположить, когда начнется оккупация Бельгии.

Позднее, уже после начала Великой Отечественной войны и на всем её протяжении, можно было наблюдать переброску находившихся на территории Франции, Бельгии и других оккупированных стран боевых, кадровых, закаленных в боях подразделений немецкой армии, направляемых на Восток, слабыми подразделениями. В их числе были не только соединения, формируемые в Германии из лиц, уже давно не подлежащих призыву по их возрасту, но и значительно потрепанные уже в боях против Красной армии.

Все это, несмотря на не покидающую нас нервозность, заставляло усиленно работать как в «Симекско», так и в направлении активизации разведывательной работы. Усталость давала о себе знать. Иной раз приходилось спать не более двух-трех часов в сутки, а иногда и того меньше. Вопреки моему желанию, жизнь заставляла все больше курить и в то же время обращаться к рекомендованному мне врачу за практической помощью.

Напряжение нарастало. Все мои мысли были на Родине, со сражающимся за ее независимость советским народом. Не мог я не думать и о моих родных, близких, друзьях. В особенности тревожными были дни, когда до нас дошли слухи о том, что фашисты стремятся не только блокировать дорогой мне город, по и полностью уничтожить Ленинград. Помню о том, что я счел необходимым обратиться в «Центр» с просьбой оказать содействие отцу и матери в их эвакуации. «Центр» положительно откликнулся на мою просьбу, и они были вскоре эвакуированы.

В эти тревожные дни нам всем надо было максимально мобилизоваться, приложить все усилия для того, чтобы из отдельных наших источников, из бесед с «бельгийскими и немецкими друзьями» буквально по ниточке собирать все то, что могло представлять интерес для «Центра».

Вскоре мы убедились, что рексисты в Бельгии буквально ликовали, узнав, что идет война против Советского Союза. Ими была начата вербовка добровольцев для вступления в формируемое подразделение, предназначенное для включения в вооруженные силы немецких агрессоров. Леон Дегрель в открытую выступал за вооруженную борьбу против «коммунизма». Больше того, как уже указывалось, мы у знати о том, что именно он возглавил сформированное подразделение, ставшее впоследствии бригадой, и в бельгийской печати можно было прочесть о подвигах на фронте бельгийцев, о быстром продвижении самого Леона Дегреля и его награждении гитлеровскими боевыми орденами.

Слухи о роли рексистов, доходившие до нас, заставляли усилить нашу бдительность и конспирацию. Слишком много настроенных таким образом бельгийцев внезапно оказалось в стране.

Особое внимание также уделялось усилению деятельности нашей «крыши». Мы обнаруживали, что с каждым днем все яснее становится не только ее надежность, но и значительная польза резиденту ре. Нельзя забывать, что с началом Великой Отечественной войны полностью исключается возможность поддержания связи с «Центром», а следовательно, мы могли рассчитывать на финансирование нашей разведывательной деятельности только через «крышу».

Я был вполне доволен положением нашего акционерного общества.

Уже немало приведено примеров, как наша «крыша» приносила реальную пользу резидентуре в целом и мне, ее резиденту, в частности в легализации и создании возможности извлекать значительные средства. Считаю, что сейчас настало время коснуться одного весьма важного факта.

После своего вынужденного отъезда из Бельгии в Париж и создания там филиала нашей фирмы Отто посещал Бельгию. Он обосновывал свои приезды тем, что у него нет радиосвязи с «Центром» и он вынужден передавать всю информацию только через меня.

Во время одного из приездов в Брюссель Отто, как всегда, остановился у меня на квартире, вернее, уже на вилле. Его приезд объяснялся в основном тем, что, наконец, ему удалось создать во Франции свою резидентуру. Если я не ошибаюсь, на этот раз он приехал в июле или в августе 1941 г. Был весьма бодр, и чувствовалось, что он доволен достигнутым в своей и Гроссфогеля деятельности.

Широко улыбаясь, продиктовал мне для передачи в «Центр» «весьма важное», с его точки зрения, сообщение.

Действительно, когда я услышал от Отто содержание радиограммы, которую мне надлежало направить в «Центр», мне показалось, что ему удалось достигнуть во Франции немалых успехов. Важным являлось, безусловно, то, что он смог завербовать русского эмигранта из знатной семьи барона Василия Максимовича и его сестру Анну Максимович.

По словам Отто, кстати, это было включено в передаваемую в «Центр» радиограмму, Василий Максимович успешно завоевал за год с лишним оккупации Франции немецкими войсками огромный авторитет у оккупантов. В радиограмме был упомянут и его псевдоним – Профессор. Его сестра, являясь крупным медиком, имела частное лечебное заведение, расположенное в провинции в изолированном от окружающего населения поместье. Если не ошибаюсь, Отто называл это поместье замком. Лечебное заведение могло быть, по его убеждению, легко использовано в качестве конспиративной явки для связанных с резидентурой источников или даже для безопасной работы радиопередатчиков его резидентуры. Именно поэтому он, Отто, очень заинтересован в том, чтобы я и Аламо, соответственно, ускорили окончание подготовки для французской резидентуры шифровальщика Софи Познанскую и радиста Альбера Десме.

Главной частью сообщения являлась возможность деятельности Василия Максимовича в интересах советской разведки. Отто сообщал, что в силу завоеванного Профессором авторитета у немецких оккупантов он имеет возможность в любое время посетить Германию, а будучи вполне проверенным и надежным человеком, сможет выполнить там любое задание «Центра».

Я не сомневался в том, что проведенная Отто вербовка столь ценного работника должна была заинтересовать «Центр». Шифруя эту радиограмму, я невольно не единожды повторял зародившуюся у меня мысль, что «Центр» с учетом создавшейся к тому времени обстановки, несомненно, немедленно заинтересуется возможностью использования особо доверенного человека, барона Василия Максимовича.

Вскоре Отто уехал в Париж, а я обещал ему незамедлительно сообщить о полученном из «Центра» ответе. Мы полагали, что он поступит до очередного приезда Отто ко мне в Брюссель.

Зашифрованную радиограмму мы срочно передали в «Центр». Жизнь продолжалась, продолжалась и даже расширялась моя коммерческая и разведывательная деятельность. Наша «крыша» и резидентура в Бельгии крепли.

Мои отношения с Блондинкой тоже окрепли. Мы соблюдали все правила хорошего тона, и она продолжала оставаться верной памяти своего умершего мужа. Мне казалось, что я могу ей вполне доверять, конечно, не в полном объеме, не раскрываясь перед ней как советский разведчик. Из разговоров со мной она постепенно начинала понимать, что хотя я и «сотрудничаю» с оккупантами, не исключая в том числе оказываемую мне ею и фрейлейн Аман помощь в этом отношении, однако я не разделяю нацистскую политику.