Сравнение Епанчина с Арсеньевым было не в пользу второго. Епанчин часто заходил в классы на уроки математики, навигации, астрономии, предлагал вопросы, иногда давал пояснения, и мы видели, что он отлично владеет этими предметами. Но танцы – адмиральское ли это дело!?
Новый директор для истребления всех „превратных толкований“ изменил расписание так, чтобы не было длинных промежутков, и чтобы воспитанники не имели свободы для самостоятельных занятий или самостоятельного чтения. Этого он достиг, введя разные внеклассные занятия с небольшими промежутками между ними и введя ежедневно не три, а четыре урока».
Кроме вышеуказанных «реформ» новый начальник Морского училища контр-адмирал Арсеньев не забывал и о наказаниях, применявшихся теперь к нарушителям правил «доброго порядка, всяких мелких и крупных проступков». За мелкие шалости и беспорядки в младших ротах применялись дисциплинарные стоянки «у стола» на полчаса или на один час. Подобный вид наказаний был в основном прерогативой унтер-офицеров. По их приказу нарушитель порядка и дисциплины являлся к дежурному офицеру и четко докладывал, кто и на какое время поставлен «к столу». Иногда у стола дежурного офицера выстраивалась внушительная шеренга провинившихся. Подобное наказание неукоснительно выполнялось, но никуда не записывалось и каких-либо серьезных последствий не имело. Однако если дежурный офицер подавал служебную записку руководству, то проступок кадета уже заносился в штрафной журнал, а копия документа направлялась ротному командиру, что обычно всегда было чревато более серьезными последствиями: карцером, оставлением без отпуска на субботу или на субботу и воскресенье.
Каждую субботу в ротах подводился итог дисциплинарным взысканиям за неделю. За неудовлетворительный балл, ниже 6, воспитанники лишались увольнения в город. За дурное поведение или дисциплинарное удаление из класса воспитанник мог лишиться нескольких увольнений. Кроме того, за сам факт удаления из класса преподавателем воспитанник отправлялся в небольшой круглый зал училища с фигурным паркетом, изображающим картушку компаса, где стоял «на румбе» до конца урока.
За более серьезные дисциплинарные нарушения воспитанники подвергались аресту с пребыванием в карцере. Подобные нарушения дисциплины могли заканчиваться и более суровыми унизительными наказаниями. По приказу директора с кадета или гардемарина на неопределенное время на общем построении снимались погоны или гардемаринские якоря. До тех же пор, пока особым приказом начальника училища погоны или якоря не возвращались воспитаннику, наказанный лишался увольнений в город и ходил в последних рядах ротного строя.
Редко, но такие случаи отмечались во времена правления училищем контр-адмирала Арсеньева, провинившиеся за дисциплинарное нарушение подлежали разжалованию (лишались унтер-офицерских и даже фельдфебельских нашивок).
В эпоху технической революции и перехода от парусных судов к паровым, электричеству и скорострельной корабельной артиллерии, требовалась коренная реорганизация учебно-воспитательной работы. Однако подобные дела были не по плечу адмиралу Арсеньеву. В одном мнение офицеров и выпускников совпадало – если арсеньевская эпоха и дала флоту большое число блестящих и образованных офицеров, то этим чудом флот обязан не мудрому руководству контр-адмирала Арсеньева, а старым стенам корпуса. Все, кто прошел через Морское училище, знают, что это значит. Это – тот дух, те традиции, та любовь к морской службе, к морю, передаваемые от поколения к поколению от своих унтер-офицеров, от преподавателей и воспитателей, капля по капле внедрявшиеся в них с детских лет.
И еще одна небезынтересная подробность о начальнике Морского училища, не прибавлявшая ему авторитета. Когда Дмитрий Сергеевич с семьей переехал в служебную квартиру при училище, то его дети не бывали в корпусной церкви из-за боязни жены Арсеньева заразить их от присутствовавших там воспитанников. Даже Святое причастие они принимали не в церкви, а у себя на квартире, куда обычно приходил настоятель церкви со святыми дарами. Страх заразы был настолько велик, что супруга адмирала до причащения опускала лжицу в дезинфекционный раствор и только после этого разрешала совершить таинство.
Об этом неоднократно рассказывал сыну бывшего директора училища А.П. Епанчина настоятель корпусной церкви протоиерей Капитон Васильевич Белянский.
Страх перед инфекционными заболеваниями у дочери бывшего царского егермейстера был настолько велик, что Арсеньеву по настоятельной просьбе жены пришлось специально построить на 15–й линии Васильевского острова дом и разместить в нем инфекционный лазарет для больных воспитанников.
Контр-адмирал оказался большим сибаритом. Вставал довольно поздно и лишь с трех часов приступал к работе в директорском кабинете. В обращениях к воспитанникам Дмитрий Сергеевич постоянно напоминал им, что для успеха в жизни необходимо, прежде всего, иметь изящные манеры и уметь хорошо танцевать. Отдавая предпочтение танцам и светским манерам, начальник училища к иным предметам относился довольно равнодушно, если не сказать пренебрежительно.
По поводу назначения Арсеньева директором Морского училища адмирал Дмитрий Захарович Головачев в разговоре с коллегами довольно язвительно замечал, что «новый начальник имел под своим ведением двух великих князей и двух придворных лакеев и поэтому ему дали воспитывать 700 кадет».
Однако, невзирая на весьма отрицательные качества и явный непрофессионализм, Д.С. Арсеньев оставался в должности директора учебного заведения 14 лет, неоднократно награждался орденами, а в 1896 году, по случаю коронации императора Николая II, его пожаловали генерал-адъютантом и произвели в вице-адмиралы.
Кстати, сразу же после назначения Арсеньева директором Морского училища (в 1882 г.), высочайшим распоряжением из подразделения старших кадетов вновь сформировали 1-ю гардемаринскую роту. С этого периода из штатного списка чинов флота вывели воинское звание гардемарин. Теперь при выпуске из Морского училища его воспитанникам снова присваивался первый офицерский чин мичмана.
Жизнь в Морском училище начиналась в 6 часов 30 минут утра. Горнист или барабанщик поочередно играли или били побудку. До 8 часов воспитанники успевали прибрать койки, умыться, привести себя в порядок, выполнить комплекс упражнений утренней гимнастики и позавтракать в столовой зале. С 8 часов начинались учебные занятия в классах, причем каждый урок продолжался полтора часа.
С 11 часов в училище проходили строевые и внеклассные занятия. В 13 часов в столовом зале для воспитанников начинался обед. Затем с 15 до 18 часов продолжались интенсивные классные занятия, после которых учащиеся ужинали и под присмотром офицеров-воспитателей готовили домашние задания. Перед отбоем для воспитанников в столовой зале устраивался вечерний чай.
В начале 90-х годов продолжительность классных уроков сократили до 1 часа. По распоряжению директора дважды в неделю, за обедом, играл на хорах вольнонаемный оркестр учебного заведения. В эти дни на сладкое обычно подавали кисель или иной десерт, к нему всегда прилагались серебряные ложки. Эти дни особенно нравились воспитанникам, так как обед обычно растягивался по времени. Приходилось ждать доклада гардемарина, дежурного по кухне, что серебро все сдано и пересчитано.
Обычно во время обеда на каждый общий стол обязательно ставили два серебряных жбана с замечательным корпусным квасом. Кормили в училище неплохо, но, по мнению учащихся, «недостаточно обильно». Поэтому большинство воспитанников после обеда посылали служителей из отставных матросов в лавочку за филипповскими пирожками, булками, колбасой и сыром. Закупка дополнительного питания проводилась вскладчину. «Дневальным матросам» за услуги платили 1 рубль в месяц.
По субботам уроки заканчивались в 11 часов. После их завершения на набережной Большой Невы обычно проходили батальонные учения, ими всегда командовал начальник строевой части генерал Большов или его заместитель – полковник Давыдов по прозвищу Василий. Для командующих строевыми учениями и их адъютантов из корпусного манежа специально приводили смирных лошадей, на которых они гарцевали перед выстроенными по ранжиру ротами воспитанников. Рассказывают, что однажды «Россинант» под тучным и неопытным полковником В.А. Давыдовым, чего-то испугавшись, понес неумелого кавалериста вдоль Николаевской набережной в направлении Горного института под дружный хохот кадетов и зевак, обычно собиравшихся в это время неподалеку от здания корпуса.