И вот они появились.

Первым из раздевалки вышел Конан‑Варвар, бросивший вызов. Он был очень похож на описания того, чье имя носил – высокий и могучий, он ступал тяжелой походкой, поигрывая чудовищными буграми мышц. Из одежды на Конане‑Варваре было только некое подобие набедренной повязки, вроде как из звериной шкуры. Следом за самим героем, красный от важности и натуги, вышагивал оруженосец, неся на вытянутых над головой руках тяжелый двуручный меч.

Соратники Конана‑Варвара по рэкету встретили своего вожака одобрительным ревом, а конкуренты свистом, оскорблениями и насмешками. Охранникам, старающимся удержать враждующие группировки на отведенных им местах, приходилось нелегко.

Конан‑Варвар пролез между канатами на ринг, принял меч из рук оруженосца и пару раз взмахнул широким клинком, словно демонстрируя, как он сейчас порубит в капусту своего жалкого врага.

А между тем на публике появился Конан‑Разрушитель, и жалким он не выглядел, отнюдь. Пожалуй, он был даже покрупнее Конана‑Варвара, хотя, казалось бы, куда уж крупнее. Одет Конан‑Разрушитель был в кожаные штаны, но и только. Его также сопровождал оруженосец с мечом, и меч тот разве что самую малость уступал размером вертолетной лопасти.

Новый взрыв рева из луженых глоток бойцов враждующих дружин едва не сорвал прочь крышу спортзала.

Пробравшись на ринг, Конан‑Разрушитель взял поданный оруженосцем меч одной рукой и непринужденно обмахнулся им, как дама обмахивается веером. Затем каждый из Конанов поочередно обрушился на противника с потоком ужасных оскорблений и угроз, дабы распалить как следует собственный боевой дух и смутить, поелику возможно, боевой дух врага.

После того, как боевой дух достаточно распалился, с формальностями было покончено – противники сошлись.

Длинные двуручные мечи были слишком тяжелы даже для таких здоровенных мужиков – оба бойца двигались слишком медленно для того, чтобы нанести противнику неожиданный удар. Пока один неторопливо замахивался, другой, так же неторопливо, соображал, как отбить атаку.

Мечи звенели, легкие бойцов работали как кузнечные меха, тела блестели от пота, зрители вопили.

Сражение, наверное, могло бы продолжаться долго – до тех пор, пока противники не свалились бы от изнеможения. Однако вышло иначе. Конан‑Разрушитель, рявкнув, нанес особенно сильный удар. Конан‑Варвар этот удар, как и все предыдущие удары, принял на свой меч – и меч не выдержал, переломился возле рукояти.

Толпа взвыла.

– Сдаешься? – просипел Конан‑Разрушитель, угрожая мечом обезоруженному Конану‑Варвару.

– Черта с два! – ответил Конан‑Варвар, отшвырнул в сторону обломок меча, пнул Конана‑Разрушителя в колено и обеими руками схватился за руку противника, держащую меч.

Конан‑Разрушитель ударил Конана‑Варвара в лицо левым кулаком и разбил ему обе губы. Но Конан‑Варвар не выпустил руку противника из захвата, а вывернул ее резким рывком – так, что затрещали кости, и меч выпал из ослабевших пальцев Конана‑Разрушителя. Конан‑Варвар на лету поймал меч за рукоять и с разворота, одним взмахом, снес Конану‑Разрушителю полголовы.

9

Панихида должна была начаться в одиннадцать часов. Егор пришел за пять минут до назначенного времени. Лена увязалась с ним, хоть он и пытался ее отговорить: похороны – вещь такая… психологически тяжелая.

Черного костюма в гардеробе Егора не нашлось, да и жарко было бы нынче в черном костюме, поэтому Егор просто оделся строже, чем обычно, сменив привычные джинсы и клетчатую рубаху, на темные брюки и белую рубашку. Еще он повязал галстук.

Лена, понятное дело, одета была точно так же, как и накануне.

Возле дома, в котором жили родители Дениса Брагина, собралось уже довольно много народу. Из присутствующих, которые были постарше, Егор почти никого не знал, только мать Дениса да его старшую сестру. Из тех же, кто были помоложе, Егор знал почти всех – в основном, по художке.

Ленька был уже здесь, он подошел первым и оменявшись с Леной напряженно‑безразличными приветствиями, сказал Егору:

– Я уж думал, что ты не придешь.

– Почему это? – спросил Егор. – Разве я опоздал?

– Да нет…

Со скрипом открылась дверь подъезда, и вышел отец Дениса. Егор едва его узнал – Брагин‑старший так сильно постарел с тех пор, как они встречались в последний раз; было это на дне рождения Дениса, почти год назад…

Отец Дениса поправил два стоявших на асфальте табурета, подравнял их и обернулся ко вновь открывшейся двери. Оттуда четверо мужиков, покряхтывая от напряжения, вынесли гроб и поставили его на табуреты.

Егор увидел лицо Дениса – желтоватое, словно восковое – и вспомнил другое его лицо, на милицейской фотографии, искаженное, изуродованное смертью. Ему стало нехорошо. Тогда Егор закрыл глаза и стал вспоминать Дениса живым, как они познакомились на первом курсе, как Денис принес ему книжку Толкина, сказав: Вещь! Прочти обязательно, – как…

Завыли‑заголосили непременные в таких случаях темные старухи. От их тоскливого воя мороз шел по коже.

Плакальщицы, – подумал Егор неприязненно. – Баньши.

Он открыл глаза.

Мать Дениса плакала навзрыд, некрасиво кривя красивое лицо. Отец Дениса неуклюже пытался ее успокоить. Потом замолчал.

Многие из женщин – и постарше, и молодые – плакали.

Егор взглянул в лицо стоявшей рядом Лены. Ее глаза были сухи, но губы ее были плотно сжаты в тонкую линию. Егор снова пожалел, что уступил и согласился взять ее с собой.

Потом разные люди говорили разные слова – вроде бы обязательные, но, на самом деле, никому не нужные.

А Егор стоял и спрашивал себя, почему он не чувствует никакой скорби или печали – ничего, только усталость и желание, чтобы все поскорее заканчивалось.

Егор еще раз окинул взглядом присутствующих на панихиде – и уцепился за лицо, которое никак не ожидал здесь увидеть. Ему просто не полагалось здесь быть. Но он пришел. Длинноволосый кассир из магазина японской аудио‑видеотехники.

– Вот ведь гад, – сказал Егор вполголоса.

Ленька, однако, услышал и обернулся, удивленный неподходящими для похорон словами Егора.

– Кто?

– Да ван тот, длинноволосый. – Егор на какое‑то мгновение отвлекся на Леньку, а когда снова посмотрел в прежнем направлении, то уже не увидел там доморощенного самурая.

– Где? – спросил Ленька, вертя головой. – Который?

– Смылся, – сказал Егор с досадой. – Сволочь.

На них стали коситься стоявшие рядом люди.

– Не ругайся, – шепнула Егору Лена. – Ты же на похоронах.

Заиграл оркестр. Не та сиплая и фальшивая команда спившихся лабухов, что кочует с одних похорон на другие, а свои же, знакомые ребята из музыкального училища. Они не играли похоронный марш, их мелодия была негромкая, печальная и по‑настоящему красивая. Егор ощутил холодок под сердцем и ком в горле.

Четверо носильщиков снова взяли на руки гроб, занесли его в автобус, приспособленный под катафалк. Рядом стоял еще один автобус, и в него стали садиться люди. Далеко не все захотели поехать на кладбище, видимо, сочтя исполненным свой последний долг перед усопшим.