Я тут же перехватил слово.

– Товарищи! Берсенева мы отбили по дороге сюда у шестерых пьяных матросов, которые его избивали.

– Где они?! Давай сюда этих упырей! Порвём!!

– Они тут, в кузове, лежат связанные.

Толпа грозно загудела и стала надвигаться. Я подал сигнал и кронштадтское небо распороли очереди из «самопалов». Толпа отхлынула. Воспользовавшись этим, рота ощетинилась штыками (моряки с «Авроры» были вооружены винтовками), перекрывая доступ к грузовику с арестованными.

– Товарищи!! – закричал я страшным голосом, стараясь перекричать возмущённый гул.

Кожемякин испуганно на меня покосился и полез с броневика. И хрен с ним, не до него!

– Товарищи! – повторил я. – Те, кто избил офицера, одеты в такую же форму, как и вы. Неужто вы поднимете руку на своих товарищей?

– Ты это брось! – раздалось снизу. – Упыри они, а не товарищи. Ты их с нами не равняй!

– Так я бы с радостью. Но только вот отличия не вижу. Они Берсенева толпой били, и вы толпой стоите. Как же мне вас различать? В каре становись!! – резко изменил я тон и тему разговора.

Сначала ничего не происходило. Но вот сквозь ворчание толпы стали пробиваться команды:

– Становись! – Становись! – Становись!..

Вскоре вокруг конвоя образовалось хоть и не совсем стройное, но каре.

– Вот теперь я вижу, что имею дело не со сбродом, а с революционными военными моряками! Давай, Кошкин, открывай митинг!

Кошкин тут же оправдал свою фамилию, мгновенно взлетев на броневик.

– Братишки! – прокричал он. – Я, Кошкин, матрос с «Авроры». Многие тут меня знают.

– Знаем! – Знаем! – откликнулась толпа. – Привет, Кошкин! – Здорово, братишка! – Ты чего офицерскую фуражку надел? – Что там у тебя вместо кокарды приляпано?

– Наперво хочу передать пламенный привет революционным матросам Кронштадта от революционных матросов Петрограда! – Переждав шум, вызванный его словами, Кошкин продолжил: – Вот вы, братишки, спрашиваете, что на моей голове делает офицерская фуражка с красной звездой вместо кокарды? Отвечаю. Всё это от того, братишки, что есть я теперь не просто матрос, а депутат Петроградского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов и командир отряда морского десанта с красногвардейского крейсера «Аврора»!

От такой речи строй снова почти сломался. Со всех сторон летели вопросы о Красной Гвардии, о Петросовете, об обстановке в Петрограде и десятки других, не менее важных для моряков вопросов. Кошкин старался перекричать толпу:

– Передаю слово представителю Петроградского Совета, командиру отряда особого назначения Красной Гвардии, товарищу Ежову!

Зябкий рассвет приглушил свет костров на Якорной площади. Совсем недавно закончился многочасовой митинг. Берсенева давно отправили в госпиталь. Избивших его хулиганов на гарнизонную гауптвахту. Большая часть роты во главе с Кошкиным патрулировала городские улицы. Сам я беседовал с командирами матросских отрядов.

– … Ваша основная задача, товарищи, поддерживать в Кронштадте революционный порядок. По улицам пустим усиленные патрули. Оружие, не подотчётное солдатским и матросским комитетам, следует изымать, дебоширов и погромщиков арестовывать. На огонь отвечать огнём! И помните. Всё, что есть вокруг вас: дома, оружие, корабли, форты – всё это отныне принадлежит народу. А своё добро следует беречь.

– А господа офицеры теперь тоже народное добро? – под дружный гогот товарищей спросил какой-то шутник.

Я улыбнулся.

– А почему нет? Они жили на народные деньги, выучились на офицеров. Знают морское дело и военную науку. Грешно таким добром разбрасываться!

– Дерьмо они, а не добро! – буркнул кто-то.

– Что, вот так все и дерьмо? – удивился я.

– По мне, так все, – продолжил тот же голос, но тут с ним не согласились.

– Это ты, Шадрин, брось! – сказал седоусый кондуктор. – Дерьмо среди офицеров попадается, но те так уж и часто. Большинство хотя нашего брата особо и не жалуют, но и худа не делают. А есть среди них и хорошие люди, как мичман Берсенев.

– Оказывается всё не так уж и плохо? – спросил я у ворчуна. – Такие, как Берсенев, я думаю, по доброй воле примут Революцию. Остальных будем убеждать, если потребуется – перевоспитывать, ну а с дерьмом будем разбираться по всей строгости революционного закона. Но закона – не самосуда! Вам понятно, товарищ?

– Это-то понятно. Тут дело в другом. Ты почто тут раскомандовался? Ты питерский? Ну и командуй у себя в Питере! У нас в Кронштадте и свои командиры найдутся!

На него зашикали, но я попросил тишины.

– Не сомневаюсь, что найдутся. А пока не нашлись, пока вы свой Совет не избрали, я побуду у вас заместо коменданта.

– Это заместо Вирена, что ли? – спросил чей-то голос. – Тот ещё змей!

Гулко прозвучала пулемётная очередь.

– Откуда стреляют? – спросил я.

– Похоже, от дома Вирена и стреляют. Не к добру мы его помянули, – вздохнул усатый кондуктор.

К дому военного губернатора Кронштадта я отправил группу «самопальщиков» и броневик. Значит, очередь выпустил он.

– Грузи свой отряд в машину, и поехали! – скомандовал я кондуктору.

У дома губернатора шёл настоящий бой. Большая группа разношёрстно одетых людей, – матросами их назвать язык не поворачивается – используя естественные укрытия, вела прицельную стрельбу по окнам дома и по моим людям. Те от ответного огня воздерживались. Лишь броневик огрызался короткими очередями, когда нападающие делали попытку приблизиться к дому. Моряки выпрыгнули из грузовика, развернулись в цепь и атаковали нападавших с тыла. В отличие от моих людей они шибко не церемонились. Видно поганая сущность нападавших им была хорошо известна. Скоро всё было кончено. Тех из нападавших, кто не разбежался и не был убит, арестовали.

– Что будем делать с Виреном? – спросил кондуктор.

– Если жив, – ответил я, глядя на скалившиеся осколками стекла окна, – арестуем и отправим в Питер. Пусть посидит в Петропавловской крепости.

– Братишки будут недовольны, – насупился кондуктор.

– А здесь вы старичка грохнете без суда и следствия, – усмехнулся я. – И будет за то суд уже над вами. Оно вам надо?

Глава восьмая

– Ну как же вы не уберегли Непенина, почему допустили убийство командующего флотом?

Я смотрел на Бокия и, как не старался, не мог отыскать на лице командира Второго отряда особого назначения Красной Гвардии следов больших душевных мук. Мой вопрос вызвал у него всего лишь лёгкую досаду.

– Не поверишь, сам до сих пор понять не могу! Всё ведь вроде уже устаканилось. Гельсингфорский Совет матросских и солдатских депутатов пригласил адмирала на митинг. Заметь, не потребовал явиться, а пригласил. Мне точно было известно, что на митинге предполагается утвердить Непенина в должности командующего. Адмирал шёл в окружении моих ребят. Матросы приветствовали его, понимаешь – приветствовали! И эти гады, когда мы рядом проходили, слова дурного не произнесли в адрес командующего. Потом один из них выстрелил адмиралу в спину.

– А твои бойцы куда смотрели?

– По сторонам. А на затылке у них глаз, извини, нет.

– А заслонить адмирала собой, коли лень башкой вертеть во все стороны, они не догадались, охранники хреновы?

– Да они, вроде, и заслоняли, но пуля зазор нашла. Много ли ей места надо?

Я только махнул рукой, мол, чего с вас неучей взять? Бокий вздохнул.

– Да, охранники из нас не получились. Признаю. Виноват.

– Ладно. Рассказывай, что дальше было.

– Дальше, скрутили мы убийцу, и дружков его, что заступаться полезли, тоже арестовали. Как на митинге объявили, что адмирал застрелен в спину, так матросы тут же потребовали выдать им убийцу. Ну, мы, понятное дело, самосуда не допустили. Из членов Совета по-быстрому создали трибунал. Тот прямо на митинге вынес смертный приговор, и шлёпнули, значит, гада у ближайшей стены. Вот и всё.