В январе федеральная авиация разбомбила авторынок, нанесла удар по мирному селу. Это было самое лучшее агитационное мероприятие по вступлению в ряды вооруженных сил Ичкерии, перед которым померкли все пропагандистские усилия Дудаева с Удуговым. Целый день село хоронило сотни убитых, а на следующий в Грозный уже отправились ополченцы.
Авианалет нанес непоправимый ущерб нашему бизнесу. Два готовых автомобиля превратились в покореженный металлолом; погибли мальчишки, нанятые нами для продажи машин. Сам я спасся чудом; во время бомбардировки я выехал с потенциальным покупателем по дороге за Герменчук, демонстрируя технические характеристики опелямутанта с неродным мотором.
Вечером третьего дня мы с Ахмедом сидели во дворе, который и был, собственно, «заводом Форда». «Зелим, все наши в ополчение идут. Что же мы, как суки будем дома отсиживаться?» — спросил Ахмед. «Э, Ахмед, ты что, тоже решил стать крутым ичкерийцем? А о матери своей ты подумал? Убьют тебя, что она будет делать? — образумливал я своего партнера и родственника. — В этой войне чеченцам все равно не победить. Знаешь, когда взяли в плен имама Шамиля, его повезли через всю Россию в Петербург, к царю. Они ехали и ехали, а Россия все не кончалась. “Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать”, — сказал тогда Шамиль».
Ахмед не сдавался: «По телевизору проповедник стихи из Корана читал. Я запомнил один перевод, сура 3, аят 13: “Знамением для вас было столкновение двух отрядов: один отряд сражался во имя Аллаха, а другой не веровал в Него. Верующие увидели, что неверные вдвое превышают их числом. Но ведь Аллах помогает тому, кому пожелает. Воистину, в этом назидание тем, кто видит”».
Я ухмыльнулся: «Ты у нас теперь мулла? Или святой шейх?»
Ахмед надулся: «Не смейся над Священным Кораном! Тот проповедник сказал, что даже если врагов больше, мы все равно победим, потому что с нами Аллах! Таков смысл аята».
Я обдумал свой ответ и возразил: «Над Священным Кораном я не смеюсь. А проповедник твой из телевизора дурак, не понял он смысл 13-го аята. Чудес в подлунном мире не бывает. Побеждает тот, кто сильнее. В аяте о чем рассказывается? Увидели мусульмане, что их врагов больше и возмутились — почему Аллах делает наших противников сильнее, чем мы? А Коран говорит: Аллах кому хочет, тому и помогает. У вас, бородачей, спрашивать не будет. Захотел — и сделал так, что русских больше, они и победят».
Ахмед продолжал дуться на меня. Я попытался объяснить ему мягче: «Да и за что мы пойдем воевать? С кем? Это все грязная, кровавая игра, не наша игра. Скоро все кончится, Дал мукхла (дай Бог)». «Дал мукхла…» — эхом повторил Ахмед. Воевать мы не пошли.
Война сама пришла за нами.
Командированные из Пермского ОМОНа были отправлены поездом до Ростова-на-Дону. Оттуда до Ханкалы нас везли на автобусах. Из Ханкалы двинулись в сторону Грозного, в сопровождении танка и БТР.
Была весна, на разбитых дорогах грязь, но в небе сладко щурилось теплое солнышко. Мы ехали в полной выкладке, в бронежилетах, с автоматами и боекомплектом. В «пазике» было жарко и душно. Бойцы снимали каски и обмахивали себя, кто чем мог. Продвигались медленно. Время от времени колонна останавливалась, если саперы на головном БТР замечали что-то подозрительное. На подступах к Грозному, сбоку у дороги, как из-под земли возникла стайка мальчишек. Лет по 15, 16. Сельские пацаны в гражданской одежде. Только обвешанные оружием. Один из них успел выстрелить из гранатомета по БТР. Во время выстрела гранатомет, наверное, дернуло, и заряд ушел мимо, перелетел цель и взорвался на другой стороне дороги. Мальчишки открыли огонь по колонне из автоматов. Пули прорешетили борт «пазика», мы стали выскакивать и занимать позиции за танком и БТР. После короткой перестрелки нападавшие были уничтожены.
Я сходил к обочине дороги и собрал оружие убитых. В нашем автобусе истекал кровью сержант Пилипенко, я знал его по работе в Перми. От этих бронежилетов больше вреда, чем пользы. Без него ранение могло быть сквозным и не очень опасным, но в консервной банке бронежилета пуля металась из стороны в сторону, разрывая внутренности.
Так состоялось наше боевое крещение.
В Грозный мы въезжали со стороны площади Минутка. Я бывал здесь раньше, в детстве, когда мы с Зеликом приезжали в город, сходить в кино или на концерт. Теперь этих мест было не узнать.
Грозный, Грозный. Задумывайтесь, прежде чем давать имена своим детям, городам или даже собакам. Ведь давая имя — определяешь судьбу, так уж получается. Почему его не назвали Мирным, Зеленым, как-нибудь еще? Теперь город был действительно грозен, оправдывая свое название. А еще он был ужасен, он был настоящим кошмаром. Первое, что вспомнилось — это Сталинград во время Великой Отечественной, такой, каким мы видели его в фильмах про войну. Разрушенные здания, улицы в воронках и из каждой щели может прилететь смерть.
Нашей боевой задачей было удерживать блокпост у здания Драмтеатра. Что мы и делали, отстреливаясь от боевиков. Патрулировали улицы, нередко вступали в бои. Однажды, выбивая боевиков из дома, мы попали в окружение и жались к стене на первом этаже, боясь выйти в атаку. Нас выручил подоспевший на подмогу отряд десантников. «Какой вы ОМОН, обздон вы, вот кто. Обделались со страху», — презрительно ухмылялись наши спасители.
Враг был везде и всюду. Снайперы, гранатометчики стреляли из развалин домов. Линия фронта, даже если она и была, пусть самая условная, проходила не в пространстве, а во времени, по границе дня и ночи. Если в светлое время суток мы еще пытались хоть что-то в городе контролировать, то ночью нам оставалось лишь прятаться за циклопическими бетонными стенами блокпоста.
Командировка продлялась. Видимо, федеральных сил в Чечне было недостаточно, чтобы вовремя отпускать нас домой. Но я и не стремился. Мне нравилось воевать. «От того я люблю затеи / Грозовых военных забав, / Что людская кровь не святее / Изумрудного сока трав». Так писал Николай Гумилев, любимый поэт Зелика.
Где был Зелик в это время? Я не знал. Все же это был не курорт и просто так поехать в Шали я не мог.
На грозненском блокпосту нас сменил свежекомандированный ОМОН из Петербурга. А мы были отправлены к райцентру Урус-Мартан.
Я и Ахмед по обыкновению возились с железками во дворе, собирая под руководством дяди самодвижущуюся повозку в корпусе старого ГАЗ2410. К воротам подъехали несколько «уазиков», из них высыпали вооруженные люди в камуфляже. «Кто здесь главный?» — спросил боевик с едва пробивающейся сквозь кожу на подбородке белесой щетиной. В руках полевого командира был листок с нашей фирменной рекламой и гарантией качества: «Завод Форда. Шали, ул. Набережная, 24». «Разрекламировали на свою голову», — подумал я, выходя навстречу боевику. «Ассалам алейкум!»
«Ва-алейкум салам! Так ты, стало быть, и есть тот самый Форд?» — спросил боевик. Его команда дружно загоготала. «А ты приехал, наверное, из Америки по поводу защиты прав на торговую марку? — сказал я. — Или хочешь купить у меня машину?»
«Покупать я ничего не буду. Решением командования южного фронта вооруженных сил республики Ичкерия ваше предприятие в полном составе мобилизуется для обороны от русских захватчиков. Вы придаетесь Шалинскому танковому полку как ремонтное подразделение. Ну, где твой завод?»
«Вот он мой завод, все что видишь», — ответил я.
Боевики опять захохотали.
«А что, без нас никак не обойтись? — продолжал я. — Мы вообще-то специализируемся по карбюраторным двигателям. А танки — это же дизель…» — поддержал меня дядя, с трудом ворочающий языком после вчерашней алкогольной медитации.
«Дизель-шмизель, разберетесь, раз вы такие мастера. А приказы не обсуждаются. В случае отказа мы будем вынуждены рассматривать вас как дезертиров и поступить с вами по законам военного времени!»
«Ссылочку на пункт, статью, пожалуйста», — хотел было я сострить, но удержался. Боевики, хоть и громко смеялись, шутить были не намерены. Командир продолжил: «Завтра утром у исполкома, с необходимым для ремонта танков инструментом и стрелковым оружием».