Таким образом, к роковому для Берии 26 июня у него не было поддержки ни главы правительства Маленкова, ни партаппарата, начинавшего сплачиваться вокруг секретаря ЦК Хрущева, ни даже значительной части органов госбезопасности. На сочувствие армии ему также не приходилось рассчитывать — генералитет хорошо знал о роли Берии в репрессиях, которым немалое число военных подвергалось и после 1938 года. Молотов, Каганович, Ворошилов и Микоян не могли простить ему интриг 1940-х годов. Для народа же Берия был олицетворением репрессивной машины Сталина, продолжателем дела Ягоды — Ежова, виновником гибели многих невинных людей…

В сложившемся раскладе сил Берия не был в состоянии использовать и свой силовой потенциал. Да, помимо первого заместителя начальника Генштаба генерала Штеменко, к нему были близки генералы Иван Масленников — заместитель министра внутренних дел, курировавший внутренние войска, и Павел Артемьев, командующий войсками Московского округа. Их, опытных чекистов, он хорошо знал еще по работе в НКВД. Этим, возможно, и объяснялась некоторая беспечность Берии — как он считал, московский регион контролируют «его» силовики. Но оба прошедших фронт генерала не были склонны к авантюризму и вряд ли бы согласились участвовать в захвате власти, задумай Берия таковой…

Роковую для Берии роль сыграло и то, что за годы войны партаппарат сумел укрепить свое влияние в народе, подорванное в 30-е годы неумно проведенной коллективизацией и массовыми репрессиями. Самоотверженность многих партработников низового и среднего звена на фронте и в тылу позволила Компартии заметно поднять свой авторитет. Возвращение в обкомы и райкомы партийных работников, закаленных войной, создало качественно новую морально-психологическую ситуацию в структурах власти. Арест Абакумова, реализация сталинских решений об усилении партийного влияния в органах госбезопасности позволили партаппарату иначе, без прежнего полумистического страха относиться к силовым структурам государства. К тому же в годы войны было преодолено известное отчуждение на местах между партийными работниками, военными и сотрудниками госбезопасности. Совместное решение задач консолидировало все звенья системы управления страной. «Аппаратные игры» продолжались в основном в высших эшелонах власти.

Поэтому летом 1953 года мощная вертикаль партийных комитетов, опиравшихся на доверие значительной части населения, давала Хрущеву явное преимущество в противостоянии и с министром внутренних дел, и с председателем Совета министров, чем Никита Сергеевич и воспользовался…

Отчуждению от Берии остальных членов Президиума ЦК способствовала также его позиция по Германии. Ситуация в «западном форпосте» беспокоила советских лидеров с первых же месяцев существования ГДР — только с начала 1950 года отсюда на Запад бежало более 400 тысяч человек. 27 мая 1953 года на заседании Президиума Совмина СССР был обсужден вопрос о положении в ГДР. Его участники получили подготовленный Берией проект постановления, в котором констатировалось, что «основной причиной неблагополучного положения в ГДР является ошибочный в нынешних условиях курс на строительство социализма…». В связи с этим предлагалось «отказаться в настоящее время от курса на строительство социализма в ГДР и создания колхозов в деревне», «пересмотреть проведенные в последнее время правительством ГДР мероприятия по вытеснению и ограничению капиталистических элементов в промышленности, в торговле и сельском хозяйстве, имея ввиду отменить в основном эти мероприятия». Проект был завизирован основными политическими фигурами — Маленковым, Хрущевым, Булганиным.

Однако Молотов категорически не согласился с позицией Берии, считая, что критики заслуживает не «курс на строительство социализма», а «форсирование социалистического строительства». В ходе заседания, неожиданно для Берии и Маленкова, его поддержали Хрущев, Булганин и Микоян. Предсовмина с министром внутренних дел остались в меньшинстве и были вынуждены отступить.

Это по существу было первое серьезное аппаратное поражение Маленкова, претендовавшего тогда на роль нового советского вождя. Он увидел, что поддержка радикальных начинаний Лаврентия чревата ослаблением его позиций в Кремле. Вскоре он обнаружит, что Берия, сводя личные счеты с Игнатьевым, роет яму и ему самому.

За «нослесталинские» месяцы 53-го Берия ухитрился испортить отношения со всеми членами Президиума ЦК, в том числе с министром обороны Булганиным. Николай Александрович был достаточно самостоятельной политической фигурой — в последние годы жизни Сталина вождь благоволил к нему, делая намеки относительно перспективы занять должность главы правительства. Возможно, проживи Сталин еще какое-то время, именно Булганин стал бы его преемником.

Министра обороны раздражало бесцеремонное вмешательство Берии в сугубо военные дела. Добившись возвращения Сергея Штеменко в Генеральный штаб — первым заместителем начальника ГШ, министр внутренних дел был хорошо осведомлен о ситуации в армии. Не довольствуясь этим, Берия организовал через военную контрразведку сбор информации о возможностях советского Военно-Морского флота и ВВС, для чего были разработаны специальные вопросники. Предлогом стала необходимость планирования работы по разработке новейшего ракетного вооружения — эти вопросы он по-прежнему курировал как первый заместитель председателя Совмина. Все это делалось в обход Булганина, который, узнав о задании Берии, запретил передачу ему какой-либо информации.

Своим поведением Берия настроил против себя весь Президиум ЦК, так что его судьба была практически предопределена. Лаврентий Павлович, как он с удивлением выяснит для себя 26 июня, был трагически одинок в Кремле. И очень странно, как этот очень неглупый и хорошо информированный человек мог не понять, что всем его соратникам крайне выгодно списать на бывшего шефа НКВД преступные ошибки Сталина, да и самой системы — и подлинные и мнимые…

Не демонизируя Лаврентия Павловича, надо признать, что он был искусный интриган, и «грязных дел» на его совести немало. Известны многочисленные факты его мстительности и злопамятства. Некоторые исследователи в связи с этим обращают внимание на странные обстоятельства смерти чехословацкого лидера Клемента Готвальда…

Осенью 1952 года в Праге был арестован генеральный секретарь ЦК компартии Чехословакии Рудольф Сланский с группой ближайших соратников. Их заподозрили в симпатиях к только что созданному государству Израиль, которому Чехословакия первоначально оказывала — по указанию из Москвы — военно-техническую помощь в противостоянии армиям арабских государств. Состоявшийся в ноябре 52-го суд приговорил к расстрелу 13 высокопоставленных чехословацких коммунистов, в том числе и Сланского. Это решение, принятое Сталиным по инициативе президента Чехословакии Готвальда, нанесло удар по самолюбию Берии, который в 40-е годы протежировал Сланского в Кремле.

А потом, вслед за Сталиным, умирает его чехословацкий друг. 14 марта после обеда в Кремле Готвальд почувствовал себя плохо и скончался. Была ли это естественная смерть или месть Берии, вновь ставшего шефом органов внутренних дел, мы никогда не узнаем. Большинство ближайших соратников Лаврентия Павловича было расстреляно в 1953–1955 годах, а уцелевшие до самой смерти хранили молчание относительно наиболее «щекотливых вопросов».

Но если причастность Берии к смерти Готвальда — из области слухов, то его ответственность за гибель маршала Василия Блюхера доказана. Лаврентий Павлович, первый зам. наркома внутренних дел, лично участвовал в избиениях арестованного военачальника. «Говори, как продал Восток!», — кричал, по свидетельству участников допросов, Берия, нанося удары резиновой дубинкой. 9 ноября 1938 года маршал скончался, не вынеся побоев.

Разумеется, это не было самодеятельностью «второго человека» в НКВД — такова была практика допросов, о чем хорошо знали и члены Политбюро, включая Сталина. Знали, но не считали пока необходимым замедлять маховик репрессий. Может быть, участие Берии в избиениях арестованных и нельзя трактовать как свидетельство патологической жестокости наркома, но однозначно — оно было следствием желания доказать свою твердость в борьбе с «врагами народа».