На причастность Берии к кончине Сталина косвенно указывает Молотов. Точнее, писатель Феликс Чуев, опубликовавший содержание своих с ним бесед. Но Молотов, как и сам Чуев, уже мертв и подтвердить или опровергнуть ничего не сможет. В записях говорится, что 1 мая 1953 года Берия заявил Вячеславу Михайловичу: «Я всех вас спас… Я убрал его очень вовремя».

Порой складывается впечатление, что все высказывания на тему смерти Сталина нацелены на сокрытие истинной картины…

Масла в огонь домыслов и предположений подлила недавняя публикация воспоминаний бывшего чекиста из обслуги вождя, вдруг вспомнившего, что спустя месяц после смерти вождя комендант дачи Орлов рассказал, что «хозяин» был найден охраной мертвым уже 1 марта у тахты, на которой обычно спал…

Ходят разговоры о планируемой Сталиным массовой депортации советских евреев в отдаленные районы Сибири и Дальнего Востока, но каких-либо документов на сей счет не найдено. Известно только, что в январе 1953 года было принято решение о строительстве огромного (на 150–200 тыс. человек) лагеря для «особо опасных иностранных преступников», а в Москве городские партийные органы при участии офицеров МГБ составляли списки подлежащих депортации лиц. Но так как парторганизацией столицы в то время руководил Хрущев, никаких компрометирующих Никиту Сергеевича документов, ясное дело, сохраниться и не могло. Еще осенью 1954 года он как первый секретарь ЦК КПСС распорядился об уничтожении в архивах Московского комитета партии, а также ЦК Компартии Украины и ЦК КПСС большого количества документов…

Генерал Епишев в свою бытность начальником Главного политуправления однажды оборонил фразу о подготовке некой депортации… Якобы к концу февраля 53-го приготовления были уже завершены, и в МГБ ждали только отмашки «хозяина». Но сразу же после постигшего вождя инсульта шеф МГБ Игнатьев рекомендовал Епишеву и другим своим замам «все забыть».

Но все это — только разговоры, не подтвержденные документально. Тем более что есть свидетельства и иного рода. Так, во второй половине февраля в аппарате ЦК шла подготовка письма представителей еврейской интеллигенции на имя Сталина, в котором не было и намека на предстоящее переселение сотен тысяч людей. Центральным пунктом письма была просьба разрешить издание газеты «для широких слоев еврейского населения в СССР и за рубежом». Видимо, дальнейшим сценарием предполагалась, что вождь благосклонно отнесется к этой просьбе и тем самым в выгодном свете предстанет в глазах западной общественности, обвинявшей его в антисемитизме.

Истерия по поводу «убийц в белых халатах», принимавшая характер антисемитской кампании, наносила серьезный ущерб международному авторитету СССР и встретила неприятие большинства членов советского руководства, а Сталин вряд ли бы стал единолично принимать политическое решение о депортации и тем более добиваться его реализации. Отнюдь не оправдывая жестокие решения того времени, отметим, что все предыдущие депортации, на которые некоторые порой ссылаются как на прецедент, проводились в другой конкретно-исторической обстановке и были мотивированы событиями, имевшими место в период отражения немецкой агрессии…

Возможно, подготовка агитпропом ЦК письма представителей еврейской интеллигенции и была продиктована необходимостью для Сталина «с честью» выйти из создавшейся ситуации. К тому же дело о «сионистском заговоре» явно разваливалось, что вынудило Маленкова и Игнатьева еще в ноябре 1952 года инициировать изгнание из МГБ Рюмина, которого назначили на более чем скромную должность старшего контролера в Министерстве госконтроля СССР.

Хотя МГБ nQ инерции продолжало ловить врагов «в белых халатах», а 13 января 1953 года даже было сообщение ТАСС об аресте «врачей-вредителей», которое впоследствии не раз использовалось для стимулирования эмиграции евреев в Израиль, в Кремле начинали понимать, что пора искать крайнего.

Примечательно, что 9 января, когда бюро Президиума ЦК собралось для утверждения текста этого сообщения, Сталин на заседании не присутствовал. А еще 1 декабря 1952 года в ходе беседы со своими ближайшими соратниками — по воспоминаниям члена Президиума ЦК, министра судостроительной промышленности Вячеслава Малышева — вождь неожиданно заговорил о ситуации в органах госбезопасности: «Неблагополучно в ГПУ. Притупилась бдительность. Они сами признались, что сидят в навозе, в провале. Надо лечить ГПУ… Лень, разложение глубоко коснулись МГБ».

Так что, по политической логике тех лет, «козлами отпущения» должны были бы стать Игнатьев и его «куратор» Маленков… И тут наступило 1 марта.

Имеющаяся информация позволяет следующую реконструкцию действий соратников вождя в тот злополучный день. Узнав о случившемся на даче Сталина, участники «четвертки» пошли на сговор за спиной остальных членов Президиума ЦК, который после съезда 1952 года ни разу не был собран в полном составе. Они решили заранее распределить ключевые государственные 'посты, а затем заставить остальных членов Президиума смириться со сложившейся ситуацией. Но только вчетвером им это было не под силу, поэтому к сговору решено было привлечь и «стариков» — Молотова, Кагановича, Микояна, Ворошилова, продолжающих пользовать немалым авторитетом в советской номенклатуре.

Утром 2 марта в сталинском кабинете в Кремле собрались все члены бюро Президиума ЦК, а также Вячеслав Молотов, Анастас Микоян, Николай Шверник (председатель Президиума Верховного Совета СССР) и Матвей Шкирятов (председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС).

Вечером того же дня эти же люди встретились еще раз. Тогда, видимо, и было решено легитимизировать новый состав государственного руководства, проведя 5 марта совместное заседание ЦК КПСС, Совмина и Президиума Верховного Совета СССР. Собирать, как положено по Уставу партии, вначале заседание Президиума ЦК, а затем пленум Центрального комитета КПСС заговорщики не рискнули, опасаясь бунта сталинских «новобранцев», которых «четвертка» решила вывести из партийного синклита.

Обратим внимание: дележ власти происходил еще при живом вожде — если все же считать, что Сталин не умер 1 марта. Оказанием ему квалифицированной медицинской помощи никто не был озабочен. Инсульт в Кунцево предоставлял «единомышленникам» вождя удобный случай закрыть «сталинскую страницу» советской истории. При этом никто никому не верил. Хрущев с Булганиным уже думали о том, как минимизировать возможный рост влияния Берии — для «подстраховки» Булганин еще 2 марта распорядился ввести в столицу дополнительные воинские части, чтобы «уравновесить» силовые возможности Маленкова и Игнатьева, контролировавших войсковые формирования МГБ и МВД.

Совместное заседание ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР провели вечером 5 марта в течение сорока минут (20.00–20.40. — Авт.). Оно, как планировалось, «проштамповало» выработанные 2 марта в Кремле решения. Состав Президиума ЦК сократили до одиннадцати членов — одним из них, приличия ради, избрали «дорогого товарища Сталина».

Интересно, что на заседании председательствовал Хрущев, что опровергает утверждения о его второстепенной роли в тех событиях. А дежурил в эти решающие часы у постели умирающего Сталина его ближайший соратник — Николай Булганин. Именно Никита Сергеевич предоставил слово Берии, предложившему «по поручению бюро Президиума ЦК» избрать Маленкова председателем Совета министров СССР. Затем слово получил новый глава правительства, который огласил согласованные ранее кадровые перестановки. Первыми заместителями предсовмина становятся Берия, Молотов, Булганин, Каганович (консенсус соблюден: двое из «молодых», двое — из «старой гвардии»). Ворошилов возглавляет Президиум Верховного Совета СССР. МГБ включается в состав МВД, во главе его становится Берия (его первыми заместителями вскоре назначаются протеже Маленкова и Хрущева — соответственно Круглов и Серов). Министерство иностранных дел получает Молотов, а военное ведомство — Булганин. Непосредственно на совместном заседании первыми заместителями военного министра становятся маршалы Василевский и Жукова (для одного это незаслуженное понижение, для другого — возвращение из опалы).