Фляга лежала на полу, и запах дешевого бренди ненадолго перебил прочие.

— Смотри, сама виновата, — как-то равнодушно произнес Филипп, вытаскивая из рукава нож. — Я хотел как лучше. Уснула бы и все…

Он приближался неторопливо, позволяя Кейрену отступать, вот только камера была слишком мала для игры в прятки.

— Хороший крепкий сон… ты ж понимаешь, дурочка, что говорливых не любят. А ты распелась…

Слабый свет лампы скользил по клинку.

Небольшой, дюйма в три длиной. Широкий. Неправильной формы, но острый, такой, который, пробьет и ткань, и кожу… хватит одного точного удара. А там… пока Филипп дозовется охрану, пока сбегают за помощью… да и чем помочь, если клинок случайно, совершенно случайно, в печень войдет?

— Надо было слушать старших, — с упреком произнес Фил.

И ударил.

Он был быстр, этот человек.

Для человека.

И пальцы Кейрена перехватили запястье, сдавили, до хруста, до сдавленного всхлипа.

— Нож брось, Филипп, — Кейрен выворачивал руку медленно, не спуская взгляда с лица. — Брось. А то ведь сломаю.

— Сученыш…

Сказано это было без злости, скорей с веселым удивлением.

А пальцы разжались, и нож со звоном упал на пол.

— Попался, — с огромным удовлетворением произнес Кейрен.

— Попался, — Филипп не стал отрицать очевидного. Он не выглядел напуганным. Неужели не понимает, сколь серьезно его положение? — Ты так думаешь.

— Знаю.

Человек мотнул головой, а потом вдруг дернулся, повалился на колени и, прежде чем Кейрен успел остановить его, сунул что-то в рот.

— Ты… — Кейрен отпустил руку, ударил по ногам, опрокидывая на пол. И упав сверху, потянулся к лицу. Он впивался пальцами в кожу, разжимая сведенный судорогой рот, а Филипп ерзал, пытаясь выбраться. А когда все-таки разжал зубы, то рассмеялся.

— Поздно, сученыш. У нас с тобой осталось пять минут.

И Кейрен, наклонившись, втянул сладковатый такой хорошо знакомый запах.

— Ведьмин корень, — подтвердил догадку Филипп. — Слезь с меня и поговорим… теперь можно. А тебе охрененно идут юбки. Сразу видно — маменька девочку хотела, да уродился ты.

— Хотела, — не стал спорить Кейрен.

Ведьмин корень.

Зачем?

Не из страха же перед судом. Он ведь многое знает, грязный Фил. И было чем торговаться. Глядишь, обошлось бы без виселицы, обошлось бы и без суда.

Кейрен поднялся и руку подал.

— Вежливый… как ты всех достал этой своей вежливостью. Манерами. Костюмчиками белыми. Весь такой чистенький, аккуратненький, что прямо тошнит, — Филипп поднялся.

Он еще уверенно стоял на ногах.

…позвать врача?

Нет, к тому времени, как Кейрен вернется, грязный Фил будет непоправимо мертв.

— Зачем?

— Да… лучше сам, чем он до меня доберется, — покачиваясь, он уперся в стену. — Помоги сесть… поговорим. Спрашивай, раз такой умный… умный-умный, а дурак. Думаешь, твоя девчонка выживет?

— Выживет, — Кейрен подставил плечо.

Филипп был тяжелым.

— Пальцы немеют… больно не будет. Я узнавал, — он перекинул руку через шею Кейрена и повис. — Смотрел… на собаках… собаки уходят быстро, а вот кошки, те живучие твари… хитрые… она ж как кошка. Думаешь, благодарна будет за спасение?

Его удалось доволочь до лежака, и Филипп с явным облегчением опустился на одеяла. Приподняв ему голову, Кейрен сунул подушку.

— Она тобой попользуется, а как надоест, то и променяет на другого. Девочки с окраин своего не упустят. Так что, смотри, золотой мальчик…

— Кто он?

— Король.

— Подземный?

— Подземный, — Филипп явно издевался, не собираясь отвечать на вопросы прямо.

— Как его найти?

— Никак. Он сам тебя найдет, если понадобится. Только молись, сученыш, чтоб не понадобилось, иначе не спасут ни родня, ни кровь твоя… на кой вы к нам пришли?

— Его настоящее имя?

— Так разве ж он представлялся?

Филипп поднес руку к глазам и разочарованно произнес:

— Не вижу… плывет все… а тебе ничего так, юбки к лицу.

— Ты настолько его боишься, что даже теперь покрываешь?

— Боюсь, — по ладони расползалась чернота, она проступала линиями кровеносных сосудов, вычерчивая причудливую вязь их. И кожа меняла цвет, а из раскрытых пор ее проступал кровавый пот. — И ты бойся, живее будешь…

— Зачем Мясник хотел ее убить?

— Мясник? — Филипп плакал, сам того не замечая, и красные слезы катились по щекам. — Кто говорит о Мяснике, золотой мальчик?

— Но Король…

— Король умер, — он облизал губы. — Да здравствует король…

Филипп закашлялся. Кровь пошла горлом, и он давился, сипел, цеплялся непослушными руками за горло, а пальцы не гнулись.

— Зачем тогда… — Кейрен попытался напоить его, но вода стекала по щекам, смывая неестественно черную кровь. — Зачем тогда…

Из-за двери донесся грохот шагов. И сама она распахнулась, как раз когда Филипп захлебнулся собственной кровью. Тормир по прозвищу Большой молот сделал глубокий вдох.

— Вот значит, как… — он взмахом руки отослал стражу.

— Я не успел его остановить, — Кейрен содрал ненавистный чепец и, задрав юбку, поскреб ноги. — Бесполезно.

Против ожиданий, дядя не рассердился. Сняв со стола лампу, в его руках казавшуюся крохотной, он поднес ее к лицу мертвеца. Заглянул в характерно почерневшие глаза, оттянул верхнюю губу, зачем-то потрогал десны. Руки он вытер о платье Кейрена.

— Может, оно и к лучшему, — сказал Тормир.

Огонек под стеклом плясал на привязи фитиля.

— К лучшему?! — Кейрен был зол, прежде всего на себя. Не предусмотрел.

Не догадался.

А должен был бы.

— От падали избавились.

— А подземный король…

— Забудь.

— Но…

Дядина рука была тяжела. И от затрещины в ушах зазвенело.

— Забудь, — жестче повторил Тормир. — Целее будешь.

— Дядя, неужели и ты боишься?

На всякий случай Кейрен попятился и едва не наступил на подол платья. И наряд этот идиотский ко всему… выглядит клоун клоуном.

— Боюсь, — Тормир по прозвищу Большой молот присел на лавку и, откинув крышку с корзинки для рукоделия, вытащил спицу. — Точнее опасаюсь… в некоторые глубины не стоит соваться, дорогой мой. Как знать, какое чудовище ты там увидишь.

— И значит, отступить?

— А что тебя не устраивает? — дядя вертел спицу в пальцах, и металл опасно поблескивал. — Дело закрыто. Твои бомбисты…

— Ты и вправду веришь, что мертвы все?

— Дорогой племянничек, я еще не в маразме. Я знаю, что нам скинули балласт, но… кто нам мешает принять его и сделать вид, что мы поверили? Сядь. И дверь прикрой, а то мало ли… после этого, — Тормир раздраженно ткнул спицей в мертвеца, — я уже не знаю, к кому можно поворачиваться спиной. Или ты думаешь, что этот был один?

Кейрен мотнул головой.

Один?

Вряд ли, будь он один… и ведь верил во всемогущество подземного короля. Боялся его. Настолько боялся, что предпочел умереть, но не заговорить.

— За ним следили, но вот кто…Боюсь, твоей девчонке придется умереть, — дядя с размаху всадил спицу в печень Фила. — При попытке побега…

Старое кладбище.

Темный камень надгробий и древние вязы, обындевевшие, припорошенные снегом. Следы на белой шали. Полупрозрачная вязь дорожек. Старая трава и алые розы, принесенные кем-то.

Брокк держится за спиной, близко и все-таки далеко, Кэри хотелось бы взять его за руку и, пожалуй, здесь бы он не стал прятаться, но…

Она ведь сама захотела прийти.

И давно следовало бы.

Низкое небо, черные тучи, мягкие, распаханные полумесяцем, который не тает даже днем. Он и сейчас проглядывает, бледный, позолоченный и какой-то ненастоящий. Подделка из золотой фольги на цепочке из поблекших звезд. А солнце спряталось.

И ветер гонит поземку, точно заметает следы Кэри.

Идти далеко.

Кэри считает шаги, потому что иначе решимости не хватит. А она уже видит темную гладь семейной усыпальницы. Высокая кованая ограда. Металлические прутья. Острые пики. И широкий кленовый лист, пронзенный насквозь. Ветер трогал его, пытался стащить, побуревший, грязный, похожий на лоскут, но лист цеплялся за острие.