Безумный мир.

И сам Брокк — часть его. Надо протрезветь, хотя бы немного. И переодеться. Умыться. Времени нет. У Кэри прощения попросить, так, чтобы действительно простила.

Брокк вздохнул и потрогал голову, которая вроде бы довольно прочно держалась на шее. Все, хватит себя жалеть, работать надо. И он, добравшись до ванной комнаты, стащил одежду, скомкал, швырнул на пол. Вывернул на себя кувшин ледяной воды, стиснув зубы, чтобы позорно не заорать. Холод опалил кожу докрасна. А рубцы на левой руке стянуло резкой диковатой болью, сжались с беззвучным скрежетом пальцы.

Дышать. И наклонившись, сунуть голову под воду. Терпеть. Дышать, отплевываясь, отфыркиваясь и ловить струйки губами, силясь утолить жажду.

Выбраться.

Вытереться насухо, наспех.

Одеться. И пригладив взъерошенные, стоящие дыбом, волосы, выйти из комнаты. Он не трезв, но в сознании, разговаривать, во всяком случае, способен. Только руку по-прежнему дергает, но пройдет. Так случается: выпивка ослабляет контроль, и тонкие нити живого железа рвутся, опаляя нервы. Ничего, срастется наново.

Полковник удобно расположился в кресле, а напротив, непозволительно близко, сидела Кэри.

И улыбалась.

Так искренне, так… очаровательно.

Не Брокку.

Полковник что-то рассказывал, размахивал рукой, вырисовывая в воздухе фигуры, и негромкий мягкий голос его царапал приятной хрипотцой. Вот он наклонился, произнес что-то — Брокк не расслышал, что именно — и словно невзначай коснулся ее рукава.

А Кэри рассмеялась.

Весело. Легко.

И тут же спохватилась, прикрыла губы ладошкой, но глаза ее сияли ярко, и сама она, окруженная солнечным светом, светилась.

— Добрый день, Мастер, — Полковник поднялся и руку подал. — Рад, что вам стало лучше.

В этих словах, в самом рукопожатии, излишне осторожном, почудилась насмешка.

— Добрый день.

— Ваша очаровательная супруга сказала, что вы не совсем здоровы.

— Был.

— Она волновалась, — Полковник Торнстен не спешил убирать руку. — Впрочем, мои дражайшие сестрицы тоже постоянно пребывают в волнении. Им кажется, что моя работа вредна для здоровья. И не могу сказать, чтобы они вовсе были не правы.

— Думаю, — Брокк меньше всего хотел обсуждать сестер полковника, а уж тем паче — его работу. — Беседу стоит продолжить в моем кабинете.

Возникло иррациональное желание выставить неудобного гостя.

Запереть дверь.

И жену тоже запереть.

С этим хрупким кружевным воротничком, от которого на шею ее ложится кружевная же тень. С пуговками квадратными числом семь. С тонкой лиловой полосочкой, прочертившей темно-зеленую плотную ткань платья. С белым завитком, касавшимся мраморной щеки.

С запахом земляники.

И обидой, что притаилась на дне янтарных глаз.

Брокк сумел бы все исправить, он пока не знал, как, но постарался бы…

— Ходят слухи, что брак этот вас тяготит, — Полковник Торнстен первым нарушил молчание. Он осматривался, не скрывая своего интереса, впрочем, как знать, был ли тот искренним, либо же очередной маской.

— Вам так интересны слухи?

— Конечно, — Полковник сел и вытянул ноги, трость же, белую, с золоченым излишне пафосным набалдашником, прислонил к столу. — Вы не представляете, сколько всего полезного знают сплетники, сами того не ведая, как бы парадоксально это ни звучало.

— И вы явились сюда проверить?

— Отнюдь. Хотя сейчас я имел возможность убедиться, что слухи врут.

Он замолчал, разглядывая Брокка.

Паршивая овца?

И вправду. Бастард, признанный домом, но… его и вправду за человека принять можно. Высокого, чрезмерно костлявого, но все же человека. И полковник всячески подчеркивал это сходство.

— Есть надежда, что мои дети будут более соответствовать породе, — светским тоном заметил он, принимая бокал. — А вот вам бы от выпивки я рекомендовал воздержаться. Кажется, это расстраивает вашу юную супругу.

Брокк и без совета воздержался бы.

Светский визит. И Полковник подчеркнул это, в кои-то веки выбравшись из мундира, хотя поговаривали, что и ночная рубашка его была скроена по форме.

Злословили.

Ему к лицу костюм из светлой шерсти, скрывает и худобу, и общую несуразность фигуры — узкое, какое-то веретенообразное тело с непомерно длинными конечностями, словно скроенное наспех.

— Моя жена…

— Очаровательна. И в чем-то наивна, несмотря на то, что ей довелось пережить, — улыбка исчезла. И пожалуй, она непривычна этому лицу, оттого полковник трет щеку, стирая след. — Вы ведь в курсе… некоторых ее тайн?

— Да.

— В частности меня интересует та, которая касается заведения одной… дамы.

— Да, — Брокк все-таки сел. В ушах шумело, но странным образом шум этот не мешал. — Кэри рассказала мне об игре. И игроках. О вашей с ней недавней встрече тоже.

— Хорошо, — полковник Торнстен бокал отставил, не притронувшись к выпивке. И словно извиняясь, произнес. — Привык к трезвой голове, знаете ли. С моей работой легко переступить грань… а на пьяную голову и вовсе себя потерять. Не хотелось бы.

— И ваша работа привела вас…

— К мадам Лекшиц. Да. Мастер, я нахожусь здесь и сейчас с ведома и разрешения Короля. Он полагает, что вы в достаточной мере благоразумны, ко всему способны хранить тайны, что, в общем-то логично, ведь ваша собственная работа накладывает отпечаток.

Брокк кивнул. Предупреждение, высказанное весьма вежливо, церемонно даже.

— В таком случае хочу прояснить некоторые… моменты.

Полковник поднялся и заложил руки за спину. При том спина его выгнулась, а шея вытянулась. Он упер подбородок в грудь, набычился, и на затылке проклюнулись шипы живого железа.

Пусть полковник Торнстен и походил на человека, но обманываться не следовало: кровь Высокой меди была жива в нем.

— Война шла не только за Перевалом, — он остановился у окна, нимало не заботясь, что стоять спиной к собеседнику невежливо. — И не только с альвами. Люди… здесь, в Городе, людей в двадцать раз больше, чем нас.

— Тоже полагаете, что они представляют угрозу?

— Тоже? Что ж, я не полагаю, я знаю. Проблема эта появилась давно, но война лишь усугубила ее. Война забирает ресурсы, даже вы должны были это ощутить, Мастер. И я, и многие другие, но люди… им пришлось сложнее всего. Цены на хлеб выросли втрое. На крупу и масло — вдвое. О мясе я не упоминаю, поскольку большая часть тех, кто живет в Нижнем городе попросту не могут позволить себе покупать мясо. Добавьте к этому дефицит. И безработицу.

Полковник провел ладонью по откосу.

— Вам ведь доводилось бывать в Нижнем городе?

— Проездом.

— Нищета. Созданная нами же нищета. И нас же грозящая уничтожить. Парадоксально, но после войны легче не стало. И не станет. Наши заводы работали на армию, в которой больше нет нужды, во всяком случае, не в такой, как была. А сокращение армии, как вы понимаете — это уменьшение расходов на ее содержание, и как следствие — прежние государственные заказы, позволявшие жить многим, уйдут.

Брокк кивнул, пусть бы полковник и не мог видеть его.

Люди.

Снова люди. И призрак чумного «Странника», который уже вовсе не казался плодом воображения. Если он и вправду существует, то…

— За последний год число нищих выросло в полтора раза. Да и не только их. Шлюхи. Воры. Грабители. Мошенники. Весь тот сброд, который регулярно вычищают с улиц… вычищали.

Полковник дернул плечом, точно сбрасывал руку невидимого собеседника.

— Скоро наша судебная система захлебнется. У нас уже не хватает тюрем, даже с учетом того, что были введены еще две. И три тюремных баржи. В Совете предлагают расширить перечень… особо тяжких преступлений, решать проблему с помощью виселицы. Но помилуйте, даже я понимаю, что нельзя вешать за украденный кусок хлеба. И нельзя отпускать, потому что милосердие в данном случае будет синонимом слабости.

— И что вы сделали?

— Не только я, — полковник все же обернулся. — Но верно сформулировали… вы ведь слышали о старом способе борьбы с крысами? Когда десяток их садишь в бочку и ждешь. Выживет самая сильная. Самая свирепая. Сумевшая победить и сожрать остальных. Крысиный король…