- Это просто непонятный ребёнок..

- Двадцать лет уже? Двадцать лет?

На неё смотрели словно впервые видя.

- Мне всегда казалась, что ХIинд младше моего Алика. А она старше?

Алик, как сын тётиной дочери Эрны, доводился ХIинд двоюродным племянником.

- Ему семнадцать стукнуло, в Москве учится в Бауманке. Я всегда думала, это будет прелестная пара, но она старше?

«Не нужен мне ваш Алик задарма» - хотелось сказать громко, словно через мегафон. Не хватило смелости, молчала, вперевшись в пол. «Виновата-виновата-виновата – на второй год, одна из всей группы. Одна. Самая никчёмная, самая-самая несамая. Из-за чего? Из-за кого? Из-за парня, который тебе не звонит – не звонит уже давно, и не позвонит? Из-за парня, которого сама прогнала, а не прогнала – сам бы прогнал, у него другие девушки, покруче тебя есть.. Не красивее, именно круче.. С машинами, дачами.. Хорошая партия, родительский капитал.. Пошлая, но такая российская вещь – приданое. Он не русский, конечно, но разве устоит? Нет, не устоит» – давала она ответ себе самой и становилось мучительно стыдно, неприятно, словно измочалив, выкинули старой тряпкой в одиночку барахтаться в болоте.

- Очнись, опять она витает в облаках – конец фразы мама адресовала тёте, на что она кивнула – понимающе переглянулись обе, дескать, вот какое пошло поколение – ни до чего ни дела нет, ни упорства, ни настойчивости – лишь бы монографии Стеблина-Каменского, лёжа на пляже, под шум волны почитывать.

- А вы ещё не ездили на море? – светски, в нос, спросила тётя, подцепляя ножом самый большой кусок торта – уже нарезанного, красиво манящего рассыпанной по нему черешней.

- В июне холодно пока что, в августе поедем.

- Дачу снимите?

- Да думаем, что куда деваться. Снимем. – Мама сделала сердитые глаза и вдруг сказала: - Чего стоишь как у праздника? Иди есть торт! И ХIинд ничего не оставалось, как неловко, бочком, подойти к столу, положить на тарелку самый малюсенький кусочек и отойти подпирать дверь, орудая ложкой в невесомом креме.

- Прекрасно, прекрасно. – Тётя заговорщески улыбнулась. – А мне, понимаешь ли, сдалась ваша ХIинд – ну вот по горло. – Улыбаясь, сделала характерный жест.

- Да, вы нам говорили..

ХIинд у дверей застыла - «Говорили? Ну и ну, поделом тебе несчастная, всё прослушала со своим Шахином, всё прослушала. Даже не знаешь, отчего и зачем тётя приехала, что вообще всё происходящее означает. От жизни отстала, как от института. Поделом, поделом тебе, покорительница интернет просторов..» - Подумав последнюю фразу, почувствовала к самой себе отвращение.

- У нас, понимаешь ли, я конечно в это не верю, я конечно скептический человек и настроена здравомысляще. То есть, я хотела сказать наоборот, я здравомыслящий человек, настроена скептически..Не суть важно. – Тётя прищелкнула пальцами, обводя кухню театральным взором. – Но Герман – Герман в последнее время ужасно начал сдавать, и я просто боюсь за него.

- Ваш муж.. – маме не удалось закончить фразу – Лия Сулимовна и не думала останавливаться.

- Герман говорит, что его мать зарыла бриллианты на даче – вы все знаете об этом, мы все здорово смеялись, но в последнее время – это глупо, Герману стало хуже. Намного хуже, он еле ходит, точнее вообще не ходит, только стоит иногда, на колёсах постоянно и я уже совершенно не могу отвозить его на дачу. С тех пор он занервничал – вы знаете..

ХIинд, мама, другие родственники – все знали историю о сумасбродной тётиной свекрови, начавшей бредить лет за десять до смерти мифическими сокровищами её мужа, которые тот якобы – спрятал от НКВД в тридцатые годы, или наоборот – реквизировал у других, работая в НКВД в тридцатые годы – добиться связного рассказа ни от неё, ни от Германа, ни тем более от тёти было невозможно. Тётиного свёкра привлечь к ответу тоже – он погиб в блокаду.

- И просто повредился умом, мол, поезжай, перерой весь участок. Я ему – думай, что говоришь хоть, а то мы мало рыли в семидесятые, дефициты высаживая. Побойся Бога, говорю, если и было что, немцы в сороковые бомбой шандарахнули да и забрали деньги – сам говорил, дачу вашу-то в войну под фундамент разрушили. Но он упёрся, говорит, я при Советской власти начальником был, ты с меня такая-растакая и то, и сё, и автомобиль личный имела, а теперь я старый больной человек и ты хочешь, к тому же, чтоб я и нищим помер? Не бывать этому, говорил – дай Бог памяти, в каком году-то? – Тётя начала загибать пальцы. – Да уж лет пять будет, в 2004-ом говорил, в начале всей этой просперити.. – При слове просперити тётя брезгливо сморщилась. – Вообщем, я весной Альку туда таскала, дам лопату, говорю – вырой пару ям, сними на мобильник, деду покажешь. На том и ладили. А теперь он в Москве, приехать не может. Одолжите мне ХIунайду на месячишко, припахивать сильно не буду, так, навозные кучи раскидать для видимости – вы ведь слышали, эти хамы – я имею в виду соседей – переехали из города, завели коров – говорят, кредит какой для подъёма сельхозяйства получить можно– и теперь те по чужой собственности лазят – забор-то от них поставить невозможно – дерево соседи на дрова стащат, бетон дорого. Как всё становится дорого – вы представить себе не можете, ну неужели подорожает гречка?

ХIинд вздохнула – как тяжело держать себя вежливо – ни развернуться, хлопнув дверью, ни объявить наглым тоном «а мне ваша гречка» , ни топнуть ногой. Мама почувствовала что-то, кинула на дочь быстрый взгляд, улыбнулась приободрающе. «Это старый человек» - казалось, говорила её улыбка, - «ну пусть не старый, но явно не молодой. Мы тоже будем такими, если доживём. Надо относится с уважением, пониманием, наши родственники, родная кровь, старшие..» Да, старшие. Старшие всегда правы. Это крутилось в голове, и ХIинд учтиво кивала, качала головой мало вслушиваясь в тётины речи – главное она поняла - её хотят забрать в Петербург для изображения копательной деятельности на небольшом участке под станцией Мга. Что ж, она не против, это лучше, чем париться до конца июля в душном городе, а потом стремглав, впопыхах, стремиться урвать двухнедельный кусочек лета на побережье – если тётя берёт её всего на месяц, побережье от неё никуда не убежит. Она совершенно не против.

- Когда выезжаем?

Её рассуждения были прерваны столь неожиданно, что сначала она даже не поняла, где находится, в смятении оглядывая давно знакомые белые обои и рыже-бурый завитой тётин парик. Потом, сообразилась, хотела было открыть уже рот, но заметила, что мама с тётей вовсю обсуждают, планируют сами. Она подошла поближе и начала мысленно кивать, ничему не возражая.

- Так послезавтра?

- Послезавтра. Завтра хочу у вас здесь погулять, осмотреться. Вообще, знаешь ли, такая любопытная архитектура, конечно, готики маловато, какой-то круглый восточный стиль, но всё же самая настоящая Европа, а не то, как у нас в Питере – тётя голос понизила – петровский новодел, выкрутас, уж не знаю, какое слово приличнее.

- Разве новодел то, что так давно построили? – ХIинд старалась держаться незаметно.

- Что понимаешь.. – Лия Сулимовна отмахнулася. – Культура, развитие, прогресс. Надписи не по-русски, знаете, меня всегда умиляет, когда в магазине – и не на русском написано. Чувствуешь себя, конечно, несколько по-фонвизински, вспоминаешь Митрофанушку, но что поделать – уже тогда Россия безнадёжно отстала от Западных стран.

- Может она к ним и не приставала..

- ХIунайда, не лезь не в своё дело. Так послезавтра есть самолёт? Я думаю, самолётом лучше – этот таможенный контроль с долгим стоянием, эта пересадка – я думала, я потеряюсь. Это колоссальная игра на нервах, вы и вообразить себе не можете, они сверяли паспорт со мной самой! Повернитесь в профиль, - зашипела тётя казёнными интонациями, и тут же опять перешла на обычный, восторженно-испуганный тон, - я им говорю, какой смысл в профиль, если фотография в паспорте анфас, но эта хамка, эта публичная девка из таможенного контроля..

– представление пошло по второму кругу, затянувшись, с перерывами на обеды, завтраки, ужины, прогулку по центру города, поход в музей, поход в католический костёл до тёплого дождливого вечера, когда и тётя, и ХIинд, и мама – втроём сидели на чемоданах в неподметённой прихожей – выметать сор перед отъездом – к беде, и ожидали такси. Тётя трещала без умолку, мама волновалась, то вставала, то садилась, пару раз подходила к шкафу, взглянуть – всё ли взяли, а ХIинд сидела понурившись, изучая давно знакомый узор ламината.