- Смотря сколько длится месяц. В этой стране он длится сколько угодно прокурору, – он сплюнул сухо. – Извини.

Надо же, какой вежливый – извиняется. Ах, если бы он так вёл себя в жизни..

- А что насчёт первого подпункта статьи 291 того же Уголовного кодекса – дача взятки должностному лицу? – поинтересовалась сочувственно.

- А что насчёт отсутствующего в статье 291 подпункта – дача должностным лицом взятки подсудимому для получения согласия последнего отбывать полный срок заключения вместо попытки подсудимого засудить должностное лицо на основании статьи 290 в виду неоспоримых доказательств получения должностным лицом взятки за оставление подсудимого лица без адекватного составу преступления наказанию? – отбарабанил он на одном дыхании, смотря куда-то в сторону – туда, где на ивовой ветке проклюнулись зелёные листики.

- Я ничего не поняла.

- А это потому что ты дура.

- Я глупая. Но я не дура. – Возмущение вполне искренее.

- Смотри сюда-смотри сюда.

Контуры тела видоизменялись, и вот уже не Шахин перед ней, а огромная шимпанзе, кокетливо виляет пальцами:

- Знаешь, кто я?

- Обезьяна.

Человеческим голосом разговаривает, что это?

- Ответ не правильный, вы теряете сто тысяч баллов в игре «Побег из тюряги» - сказал пол, улыбаясь во все тридцать два зуба – нарисованные на нём неровными треугольниками цветными мелками.

- Но я не играю в эту игру!

- Именно поэтому ты и теряешь баллы – ведь очень легко терять то, чего у тебя нет.

- Правда?

- Если у тебя никогда не было чего-то, то не всё ли равно, потеряла ты это что-то или никогда не находила?

- Не знаю.

- Абсолютно всё равно. Если я скажу, что у тебя украли миллион – или наоборот, что ты прошла мимо миллиона – и то, и то будет правда, потому что правда – это наличиствующая действительность, а действительность такова, что у тебя миллиона-то и нет, и не было.

- Ну..

- Я права, права, права, - обезьяна странно закачалась по кругу и ХIинд с испугом поняла, что та танцует зикр.

Ля иляхIа илля ЛлахI..

Ля иляхIа илля ЛлахI..

- Угадай, как меня зовут? – шимпанзе протиснулось сквозь решётку клетки и теперь сидело на корточках, протягивая лапу. – Хау ду ю ду?

- Простите, но я не знаю. – ХIинд повернулась назад, собираясь убежать, но взгляд натолкнулся на холодную стену. То ли западня, то ли всё настолько непостоянно в мире снов.

- Маймун. – представилось животное, и ХIинд, не оборачиваясь, удивилась. – Это ваше собственное имя? Но ведь на арабском оно означает обычную обезьяну? У вас очень оригинальные родители..

На спину ей повеяло лёгким ветром, принесшим в голову вычитанное в книгах Гессе слово «фэн» .

- Сестра, воистину, салам алейкум, и позволь рассказать, что хотя слово маймун в языке, выбранном АллахIом Всевышним для ниспослания творениям своим последнего руководства и означает, как ты правильно заметила, обезьяна, Пророк – да благословит его АллахI и преветствует, дал ясное понимание относительно того, что мерзкие имена запрещены последователям последнего откровения. А маймун мерзкое имя, ибо обезьяна мерзкое животное. Меня зовут Маммун и смысл этого имени дозволен любому, так как..

Она потянулась инстинктивно к наполненному лелейностью голосу, но он, отдаляясь, таял, как исчезают звуки в облаке тумана. Захотелось спать – долго, сильно, и она – она спящая, заснула глубоким сном без сновидений.

Пробуждение было мерзким – из-за угла красного кирпичного здания школы-свидетельницы двоек ХIинд с четвёртого по шестой класс, выбежало дикое существо, вполне могущее распевать что-то нибудь вроде ” Аз есмь такой странной, игрушкой безымянной ” , если бы песенка эта не застолбилась исключительно для выдуманного зверька, родом из Тропического леса.

Существо же имело огромную косматую голову, передвигалось на одном хвосте – другие конечности отсутствовали – причём очень проворно, разинув краснокровавую пасть с непроглоченными, облипившими слизистую кусками чего-то омерзительно пахнущего, приближалось к ней.

ХIинд попробовала убежать.

Напрасно.

Как и у Иссаакиевского собора ноги шли только в одном направлении – в сторону надвигающегося монстра, и ХIинд застыла на месте, жалея, что пытаясь убежать сделала-таки один шаг вперёд, и понимая одновременно, что не спасёт её ни один шаг назад, ни два шага. Чудовище решило плотно пообедать шестьюдесятями киллограммами её веса.

Вот оно приблизилось настолько, что чётко стала видна шерсть, вся в колтунах и небольшие, но многочисленные мозоли на хвосте.

Вот видны глаза – тысячи глаз, раскиданных по всему туловищу – ненасытных, ненавидящих – и, самое главное, устремлённых в пространство – невидящих, слепых.

Вот видны усы – четыре вертящиеся антенны над пастью – правая антенна вертиться по часовой стрелке, а левая – против часовой стрелки.

Нет, не так. Левая сторона у чудища там, где у ХIинд правая сторона, потому что оно приближается ей навстречу, следовательно антенны вертятся наоборот.

О чём ты думаешь, ХIунайда? Тебя сейчас сожрут..

Она почувствовала на себе жаркое дыхание и тут же глаза прорезал яркий свет. В самолёте включили освещение.

-Тьфу ты.. И так каждую ночь. Точнее не совсем ночь, - поправилась она, посмотрев на часы – подарок Заура на двадцатилетие. – Даже совсем не ночь.

- Уважаемые пассажиры, наш самолёт идёт на посадку в аэропорт города Санкт-Петербурга..

- ХIунайда, - встрепенулась тётя, протирая прядью париковых волос заспанные глаза, - скоро будем дома.

- Дома? – изумилась ХIинд. – Ах да..

Теперь на месяц, а то и больше, захламлённая тётина квартира станет её домом – в котором она одновременно будет гостьей. Долго гостящей гостьей.

- ХIинд. Подними с пола книгу.

Леди Черчилль валялась между их креслами, переплётом вверх, раскидав в разные стороны страницы.

- Сейчас.. – сказал ХIинд и подняла книгу, но не сразу. – Вначале она перевела стрелки часов на два часа вперёд – на российское время.

Теперь они показывали двадцать тридцать.

Двадцать часов тридцать минут вечера второго июня 2009-го года.

11-ое Июня, 2009-го года.

Все пять были хорошо пьяны.

Если бы с ними здесь был Гога, они уже запевали бы Мравал Жамиер – но Гога так и не вернулся – его телефон молчал. На него подумали, что ушёл развлекаться без них, благо, за ним водилось, и сидели молча. Ничего, кроме грузинских песен в пьяном виде они не пели, а без Гоги не знали слов.

Первым молчание прервал Ступа:

- Давайте будем говорить тост!

Ему вяло кивнули. Тосты тоже были обязанностью Гоги.

Ступа пил за Волгу, бездомных собак, позы и все дацаны мира.

Что такое дацаны и позы никто не знал, но уточнять не стали – была расслабленная лень, готовая смениться одурманенной ясностью сознания.

Потом за очерёдность подрались Шахин и Фаррух.

Фара победил за счёт громкого неугомонного голоса, начал так:

- Люди! Я люблю весь мир! Но знайте.. У каждого самого жестокого мужчины есть та, которая заставит его отдать весь мир к ногам крошки.. Для меня эта крошка.. Самая замечательная.. Самая красивая.. Самая добрая.. Самая умная.. Самая чудесная.. – Он замялся, подыскивая русские слова.

- Севуля. – подсказали ему хором, но Фара не обратил внимания.

- Самая ласковая.. Самая нежная.. Самая безгрешная.. Самая святая..

- Сестра, а говоришь о ней, как о..

Его прервали.

Шахин, обиженный тем, что Фара пролез впереди него, от тоста отказался.

Боря пил за спорт.

Шила громко за великие достижения будущего в науке, - шёпотом – и оглядываясь за такие же достижения будущего в псевдо-шоу-бизнесе.

Последним говорил Ганжа. Сидя, он начал издалека.

- Сегодня для меня особенный день. Сегодня я посылаю на.. всю свою прошлую жизнь. Вы спросите – почему сегодня?

- Почему? – спросил кто-то.

- Сегодня я впервые в жизни напился.. Не от горя – а от счастья. Раньше я пил по дурости или чтобы забыться. А теперь первой вещью я пью за то, что у меня впервые в жизни появился друг. Дай руку, Давудбеков!