Он пришел. Тот самый человек, способный найти простые решения сложных задач. Направивший идеализм молодежи, начавшей забывать тяжкие годы войны и послевоенного краха, по единственному радикальному направлению: достаточно устранить плутократию и коммунистическую угрозу, вернуть народу чувство собственного достоинства, и вот тогда-то…

Очень показателен тот факт, что моя мать, женщина «старой формации», вступила в НСДАП почти одновременно со мной, сохранив свой шаг в тайне как от отца, так и от меня — этот секрет раскрылся только в конце тридцатых. Каковы оправдания? Ровно те же, что и мои: жажда порядка, противостоящего хаосу, желание получить уверенность взамен всеобщей беспомощности и наконец-то завершить эпоху послереволюционной смуты не путем долгой и постепенной эволюции, а тотчас же.

Сейчас.

Как можно быстрее.

Решить сложное простым.

Хайль Гитлер!

— Вот что, господин Аппель, — я побарабанил пальцами по столу. — У меня к вам незначительная и сугубо приватная просьба.

— Весь внимание.

— Не могли бы вы завтра сопровождать меня на одно… мероприятие. Неофициальное. В половине десятого утра я за вами заеду. Если не ошибаюсь, вы живете на служебной квартире в Тиргартене?

— Рядом, господин министр. На Литтенштрассе.

— Значит, я верно запомнил. Спуститесь к парадному входу в указанное время, форма «Организации Тодта» не обязательна, штатский костюм. Оповещать кого-либо об этой поездке не следует, даже супругу. Особенно супругу.

— Как вам будет угодно, доктор Шпеер.

Юлиус Аппель, с июля 1942 года переведенный из Бремена в центральное управление ОТ в ранге айнзатцгруппен-ляйтера и моего заместителя, ничуть не изменился — те же гладко зачесанные назад темные волосы, непременные очки, снисходительный взгляд и спокойная уверенность человека, знающего себе цену.

Семью он тоже перевез в Берлин, пускай я и предлагал устроить жену и детей где-нибудь в провинции: столицу бомбили регулярно, хотя и не с такой интенсивностью, как северо-западные области Германии. Отказался, что само по себе вызывало уважение. А кроме того, Аппель был одним из редких сотрудников, кому я мог доверять полностью — после первых признаков если не опалы, то по меньшей мере серьезного недовольства фюрера отдельными моими действиями Дорш и Карл Заур начали устраивать за моей спиной мелкие козни, пока не доставлявшие особых хлопот. В том-то и дело, что «пока».

Со времен Макиавелли известно, что нет надежнее способа привязать к себе человека, чем его облагодетельствовать, одновременно давая понять, что он всем тебе обязан. В случае, если ты сам окажешься на краю пропасти, то неизбежно потянешь вслед и своих протеже. Принцип нехитрый, но действенный.

Тем более что Аппель пока не обзавелся в Берлине нужными связями и знакомствами, наоборот, многие завидуют его мгновенной карьере и пытаются подсидеть — доносы недоброжелателей я получаю регулярно, однако ничего существенного и предосудительного в них не нахожу: новый руководитель стройуправления не ворует, к подношениям от чиновников относится разборчиво, в тяге к роскоши не замечен.

Больше того, за две недавние командировки в Россию Юлиус Аппель отлично себя проявил — на Днепровской электростанции в Запорожье пущены новые турбины, строительство оборонительного рубежа по западному берегу Дона завершено успешно. Разумеется, лично айнзатцгруп-пенляйтер этими объектами исходно не занимался, но сумел добиться окончания работ в кратчайший срок и навести порядок в подразделениях ОТ на юго-востоке. Деловая хватка отличная, при необходимости способен без сантиментов отправить виновников задержек и неудовлетворительных показателей под трибунал, строг как к подчиненным, так и к самому себе.

Это меня полностью устраивает. Человек, не развращенный столичными интригами, способный, а прежде всего верный.

Вечером 30 октября я вызвал Аппеля к себе в кабинет — ничего особенного, спешный доклад, внимания не привлечет. У меня ежедневно бывает до полусотни чиновников министерства и «Организации Тодта», военные, служащие самых разных ведомств, инженеры. Журнал посещений я вести запретил, незачем плодить бессмысленные бумаги.

Завтра суббота, формально день нерабочий — в здании на Паризерплац останутся только оперативные дежурные и еще десятка два сотрудников, обеспечивающих непрерывную координацию между важнейшими промышленными объектами. Прочие, включая начальство, отдыхают: стараюсь беречь персонал, людям и так нелегко.

Несомненно, Юлиус Аппель предпочел бы провести день с семьей, но от моего предложения посетить некую важную встречу не отказался, пускай и имел полное право.

Что за встреча, с кем, по какому вопросу, не спросил. Это тоже свидетельствует о многом, ненужное любопытство ему чуждо.

— Может быть, по бокальчику амонтильядо? — предложил я. — Употребление алкоголя в служебном кабинете — это единственная привилегия, которую можно себе позволить, зная, что тебе не вынесут порицания. Согласны?

— От таких предложений не отказываются, — мимолетно улыбнулся Аппель. Снова замолчал, предполагая, что я сам расскажу всё необходимое.

Небогатый личный бар у меня располагался в левой тумбе стола. Там же хранились простые фужеры темно-синего стекла.

— Ваше здоровье, доктор, — провозгласил господин Аппель. Чинно пригубил. — Значит, половина десятого?

— Именно, — я решился. — Хочу сразу предупредить: мы должны будем увидеться с весьма влиятельными персонами, которых… Которых не устраивает положение, сложившееся в Германии. И способных решительными действиями предотвратить назревающий кризис.

— Понимаю, — без паузы ответил Аппель. — Могу я уточнить, насколько влиятельными?

— Уж точно не бюрократы средней руки, — сказал я, остерегаясь до времени упоминать персоналии. Неизвестно еще, как воспримет мой заместитель по «Организации Тодта» эдакую крамолу.

— Чего-то похожего следовало ожидать, — он едва заметно повел плечами. Выдержка изумительная. — Другое дело — методы. «Решительные методы» можно толковать очень пространно в самую разную сторону. Утопить страну в крови гражданской войны и как следствие потерпеть стремительное поражение в войне с внешним противником или остановиться на малом, выигрывая многое. Вы играете в шахматы? Мат ферзем на втором ходу партии по незащищенной диагонали. Но получается «Мат дурака» только в одном случае — если игрок-противник или очень неопытен, или очень невнимателен. А мне кажется, что дело обстоит совершенно иначе.

«Прекрасно соображает, — я постарался не подать виду, что слова Аппеля мне понравились. — Схватывает на лету, моментально уловил, о чем идет речь. И начал выстраивать комбинации».

— Самые опытные и внимательные шахматисты не раз попадали в аналогичную ловушку, — парировал я. — Важна базовая идея.

— Революция технократов? — хладнокровно осведомился мой выдвиженец. — Против охлократии романтиков?

— Ну знаете… — я ошеломленно выпрямился. — Как у вас это получается?

— Что конкретно? А, формулировки? Ровным счетом ничего сложного, достаточно видеть очевидное. Глухое недовольство вызрело в основном в среде профильных специалистов, я знаю, о чем говорю. Инженерный корпус. Эксперты в технологической области. Ученые. Гуманитарную интеллигенцию не берем, ей достаточно внешней стороны, фасада, создаваемого пропагандой, и забавных игрушек, жупелов, подсунутых вместо реальной науки. Аналогично и с романтически настроенными кругами, обитающими в мире своих фантазий. Вы верите в то, что нордическое искусство превосходит, например, китайское или сиамское?.. Я не верю, поскольку нельзя сравнивать несравнимые категории. Железное и твердое — это вовсе не одно и то же. Я понятно излагаю?

— Вполне, — покивал я. — Предельно доходчиво.

— Схожий тип мышления, обусловленный образованием в области точных наук, — справедливо заметил Аппель. — Нам обоим около сорока лет, а…

— …А кто республиканец после тридцати, у того нет головы, — перебив, подхватил я, снова припомнив аксиому Франсуа Гизо. — Значит, никаких возражений?