— Конечно же нет! — не раздумывая ответил я.
— А Розенберг и его теплая компания по-прежнему носятся с идеей начать колонизацию перечисленных областей. Немедленно. Крым еще, но это маловажные детали… Предположим, около двадцати пяти процентов украинцев подлежат германизации. Спрашивается: куда девать остальных? Четыре с лишним миллиона человек?
— К чему вы ведете, обергруппенфюрер?
— К той самой «грязи», которую необходимо побыстрее начать выметать. Не торопитесь, господин Шпеер, объяснения последуют. Хорошо, пускай часть населения Украины можно отправить в Германию в качестве неквалифицированной рабочей силы, что и делается — о вопросе остарбайтеров вы осведомлены не хуже меня. Но это капля в море! Министерство по делам Восточных территорий настаивает: вопрос надо решать, график срывается, план по переселению этнических немцев выполнен на четыре процента. Почему так мало? А потому что жить здесь нельзя, смотрим пункт об отсутствии нормальной экономической деятельности. Дефицит электроэнергии, нет хороших дорог, обслуживание сельскохозяйственной техники в лучшем случае затруднительно, а по факту нереально, в лесах бандиты. Кто сюда поедет?
— Никто, как ни пугай грозными приказами, — согласился я. — Тем более что отправить местных жителей «за Урал» вообще не представляется возможным. Мы пока даже не сумели выгнать русских за Волгу!
— Прекрасно, — согласился глава РСХА. — Начали осознавать глубину проблемы? Кох, к примеру, осознал давно и, в отличие от своего коллеги в Минске гауляйтера Вильгельма Кубе, взялся за дело рьяно. На второй год войны у Кубе хватило ума приостановить «восточную политику», отчего Гиммлер считает его чуть ли не гуманистом.
— Что означает «рьяно»? — я по-прежнему не догадывался, в чем смысл откровений Гейдриха. О происходящих на Востоке жестокостях я был наслышан, в частности от Йозефа Геббельса, убежденного, что крайне суровый курс, проводимый на оккупированных землях, невероятно вредит целям пропаганды, разлагает войска и способствует усилению партизан: Правобережная Украина прошлой осенью о большевистском подполье и не слышала, а год спустя леса западнее Днепра представляют нешуточную опасность!
— Население одного только Киева сократилось в три с лишним раза по сравнению с довоенным, оценивавшимся нами в девятьсот с небольшим тысяч. Большевики эвакуировали около трехсот тридцати тысяч человек, перепись населения, проведенная германскими властями в апреле этого года, указывает на триста пятьдесят две тысячи, это подтверждено документально. На работу в Германию, по данным на 1 сентября, отправлено примерно пятьдесят. Итого семьсот тридцать, с допущениями в большую или меньшую сторону. Куда пропали сто семьдесят тысяч?
— Ну-у… — протянул я. — Естественная убыль, многие могли уехать в деревни, где сытнее, чем в городе, погибли во время боев, полицейские репрессии против коммунистов и пособников.
— Хорошо, списываем еще двадцать, не более, — согласился Гейдрих. — Остается сто пятьдесят, которые никак не оправдаешь «естественной убылью». Хотите знать, где они?
— Не уверен, — после паузы сказал я, начав осознавать, о чем толкует собеседник. Тихие разговоры в Берлине ходили, но я полагал слухи преувеличенными и недостоверными.
— Эрих Кох отличный исполнитель, — обергруппенфюрер встал, подошел к рабочему столу, извлек из верхнего ящика стопку фотографий и машинописные бумаги. Вернулся. — Талант исполнителя состоит в том, чтобы реализовывать предписанное, а то и невысказанное, но желаемое начальством, на практике. При этом ничуть не задумываясь. Никаких эмоций, рефлексии и мыслей о последствиях. У рейхскомиссара это получается безупречно. Где потерявшиеся сто пятьдесят тысяч человек из общего населения Киева? Вот здесь…
Он остановился справа от моего кресла и аккуратно выложил на столик первую карточку. За ней вторую. Третью.
— …И здесь. И еще вот здесь. Вот тут тоже. Снимать экзекуции и их результаты категорически запрещено, но многие нарушают приказ, приходится конфисковывать фотографии и пленки…
— Прекратите, — взмолился я. Под грудиной сжался мерзкий тошнотный комок. — Что это за ужас?
— Это часть масштабнейшего государственного проекта, за реализацию которого в значительной мере отвечаю и я, господин рейхсминистр, — ровным тоном ответил Гейдрих. — А по большому счету и вы, как член правительства Рейха. Помните, что я пять минут назад говорил о проблеме восточной колонизации? Она решается и такими методами, что уж скрывать. Теперь вспомним выкладки доктора Тодта, Яльмара Шахта, ваши собственные умозаключения… Что произойдет с нами всеми, окажись война проиграна? А она проиграна, Шпеер, будем честны хотя бы перед самими собой.
— Повесят, и я сочту это самым благополучным исходом, — мой голос дрожал. — Но… Кто? Кто приказал вытворять такое?! Самодеятельность Коха? Не верю! Вы только что произнесли — «исполнитель»!
— Исполнитель, — Гейдрих медленно склонил голову. — Как и я, как и многие. Не изображайте святую невинность, вы отлично знаете, без чьей санкции в нашей удивительной стране не происходит ничего. Санкция есть.
— Это же… Невозможно! Да, я осведомлен о «Приказе о комиссарах», однако большевики идейные и вооруженные противники! Но гражданское население? На снимках именно гражданские! Женщины! С детьми!
— Не только, — обергруппенфюрер говорил с невозможным, запредельным спокойствием. — Отдельные категории военнопленных. Все без исключения неработоспособные евреи, политически неблагонадежные элементы. Долго перечислять. Извините, мне необходимо отлучиться на четверть часа, можете пока изучить отчетность по подразделениям СС на Украине, внимательно посмотрите фотографии, — их в пачке около пятидесяти, — а уж потом… Потом приступим к самой важной части разговора.
Рейнхард Гейдрих чеканным, будто на плацу, шагом двинулся в выходу из кабинета. Перед тем как открыть дверь в секретарскую, оглянулся и сказал будто невзначай:
— Кстати. Окажись вы волею случая главой кабинета министров, кого назначили бы на ключевые посты? Подумайте. Только умоляю, никаких дилетантов!
…Украина, Шталаг 339, Киев-Дарница. 68 тысяч, в основном военнопленные.
Тоже Киев, концентрационный лагерь Сырец. 19 тысяч, евреи и прочие гражданские.
Особый полигон Weiberschlucht, Киев. Исходно в ведении айнзатцгруппы С, приданной группе армий «Юг», в настоящий момент подчинен киевскому СД. 127 тысяч по состоянию на август 1942, спецмероприятия продолжаются.
Богдановка, под румынской юрисдикцией. 55 тысяч, гражданские.
Шталаг 325, Лемберг. Сателлитные лагеря еще в шести населенных пунктах. В общей сложности 140 тысяч; военнопленные, гражданские.
…Отчетность налажена безупречно. Колонки, графы, имена ответственных, порядковые и итоговые цифры, архивные регистрационные номера, печати. Аналогичные сводки я получаю ежедневно: танки, артиллерийские орудия по категориям, боеприпасы, вспомогательная техника. Да только здесь речь идет совсем об ином.
Попомнишь тут недовольство Геббельса «эксцессами на Востоке». Эксцессами. Государственным проектом, как сказал Гейдрих, и почему-то мне кажется, что обергруппенфюрер не лукавил: это не частная инициатива осткомиссаров, размах чересчур велик.
Вероятно, Рейнхард Гейдрих подозревал, что я обвиню его в подлоге документальных свидетельств. Какой вменяемый и здравомыслящий человек поверит в намеренное и систематическое уничтожение сотен тысяч человек, проводимое германской администрацией с самого начала Восточной кампании? Часть бумаг датирована сентябрем — октябрем 1941 года, сразу после взятия Киева. Вот и приложена кипа фотографий, подделать которые невозможно. Многие с поясняющими надписями на обороте, от чтения которых меня прошибал ледяной пот.
Господи боже. Если узнают на Западе… Отдельные сведения наверняка просачиваются и к большевистскому руководству, недаром в последнее время на радио зачастили опровержения «лживой красной пропаганды» и красочные рассказы о зверствах коммунистов.